— Нет. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет. У меня слишком много работы, чтобы тратить время впустую. Если вы не можете быстро принять решение, то все равно не сможете научиться делать деньги. Возможности появляются и исчезают. Если вы умеете быстро принимать решения, это очень хорошо. Вот у вас появилась возможность, которую вы искали. Обучение или начинается, или через десять секунд заканчивается, — сказал папа Майка с насмешливой улыбкой.

— Я согласен, — сказал я.

— Я тоже, — сказал Майк.

— Хорошо, — ответил отец Майка. — Через десять минут тут будет миссис Мартин. После того как я с ней поговорю, вы поедете с ней в мой магазин и можете приступать к работе. Я буду платить вам десять центов в час, и вы будете работать три часа каждую субботу.

— Но у меня сегодня бейсбольный матч, — воскликнул я.

— Хотите — соглашайтесь, хотите — нет, — произнес он уже более строго.

— Согласен, — ответил я, решив работать и учиться, а не играть в бейсбол.

Тридцать центов

В девять утра того же дня мы начали работать у миссис Мартин. Это была добрая и терпеливая женщина. Она всегда говорила, что мы с Майком напоминаем ей двоих ее сыновей, которые уже выросли и уехали. Правда, несмотря на свою доброту, она считала, что мы должны много работать, и всегда находила для нас дело. Три часа мы снимали консервные банки с полок и перьевым веничком счищали с каждой пыль, а потом аккуратно ставили их на место. Это было ужасно скучно!

Отцу Майка, которого я называю своим богатым папой, принадлежало девять таких маленьких магазинов самообслуживания с большими автостоянками. Здесь люди, проживающие неподалеку, могли купить молоко, хлеб, масло и сигареты.

К сожалению, на Гавайях еще не было кондиционеров, и в магазинах не закрывали двери из-за жары. С обеих сторон двери магазина были широко распахнуты. Каждый раз, когда машина проезжала мимо или останавливалась на стоянке, в помещении начинала клубиться пыль. Это означало, что, пока не появятся кондиционеры, работой мы с Майком будем обеспечены.

Три недели подряд мы приходили к миссис Мартин и работали по три часа. К полудню наша работа завершалась, и она давала нам по три десятицентовые монетки. Да, даже в девять лет в 1956 году тридцать центов не казались большой суммой. Книжка комиксов тогда стоила десять центов, так что обычно я тратил свой заработок на комиксы и отправлялся домой.

К среде четвертой недели я готов был уже все бросить. Я ведь согласился работать только потому, что хотел научиться у отца Майка делать деньги. А теперь я превратился в раба за десять центов в час. К тому же с той первой субботы я ни разу не видел отца Майка.

— Я ухожу, — заявил я Майку в обеденный перерыв. Учиться было скучно, к тому же теперь я лишился любимых суббот. Но особенно меня выводили из себя эти тридцать центов.

Майк улыбнулся.

— Что тут смешного? — с раздражением и отчаянием в голосе спросил я.

— Папа сказал, что так и будет. Он велел встретиться с ним, когда ты будешь готов уйти.

— Что?! — возмущенно воскликнул я. — Он ждал, пока мне это не надоест?

— В общем, да, — ответил Майк. — Папа не такой, как остальные. Он учит не так, как твой отец. Твои родители по большей части читают лекции. А мой папа предпочитает молчать или говорит очень мало. Ты подожди до субботы. Я скажу ему, что ты готов.

— Ты хочешь сказать, что все это было подстроено?

— Не то чтобы подстроено, но типа того. В субботу папа все объяснит.

Субботняя очередь

Я был готов к разговору с отцом Майка. Даже мой настоящий папа негодовал. Мой настоящий отец, которого я называю бедным, считал, что богатый папа нарушает закон о детском труде и на него нужно подать в суд.

Отец посоветовал мне потребовать плату, которую я заслуживаю, — не меньше двадцати пяти центов в час. Он сказал мне, что, если тот не повысит плату, я должен немедленно бросить работу.

— Зачем она вообще тебе сдалась, эта проклятая работа? — с негодованием добавил отец.

В восемь утра в субботу я пришел к дому Майка. Дверь открыл его отец.

— Присядь и подожди в очереди, — сказал он, когда я вошел. Он повернулся и исчез в своем маленьком кабинете рядом со спальней.

Я огляделся: Майка нигде не было. Я робко присел рядом с двумя женщинами, которые были здесь и в прошлый раз, четыре недели назад. Они улыбнулись и подвинулись, чтобы мне было удобнее.

Прошло сорок пять минут, мое терпение подходило к концу. Он принял тех двух женщин и отпустил их еще полчаса назад. Потом пришел какой-то пожилой господин, провел у него двадцать минут и тоже успел уйти.

Дом был пуст, и в этот прекрасный гавайский день я сидел в затхлом зале, чтобы поговорить со скрягой, который эксплуатирует детей. Я слышал, как он ходит по кабинету, разговаривает по телефону, но не вспоминает про меня. Я готов был встать и уйти, но почему-то оставался на месте.

Наконец, спустя еще пятнадцать минут, ровно в девять часов, богатый папа молча вышел из кабинета и поманил меня.

— Насколько я понимаю, ты хочешь повышения зарплаты, а иначе бросишь работу, — сказал богатый папа, раскачиваясь в своем офисном кресле.

— Вы же не выполняете свою часть договора! — выпалил я чуть не плача. Девятилетнему мальчику было действительно страшно спорить с взрослым.

— Вы сказали мне, что будете учить меня, если я буду на вас работать. Я работал на вас. Я много работал. Я отказался от бейсбола, чтобы работать на вас, но вы не сдержали своего слова и ничему меня не научили. Не зря все в городе называют вас мошенником. Вы жадный. Вы хотите только денег и не думаете о тех, кто на вас работает. Вы заставляете меня ждать и не уважаете меня. Я всего лишь маленький мальчик, но я заслуживаю лучшего отношения.

Богатый папа откинулся назад, подпирая руками подбородок и пристально глядя на меня.

— Неплохо, — ответил он. — Менее чем за месяц ты научился говорить, как большинство моих работников.

— Что? — удивился я. Я не понимал, о чем он говорит, и продолжал жаловаться: — Я думал, вы выполните свою часть договора и будете учить меня. А вы вместо этого решили меня мучить! Это жестоко. Это действительно жестоко.

— Но я уже учу тебя, — спокойно ответил богатый папа.

— Чему вы меня научили? Ничему! — разозлился я. — С тех пор как я согласился работать почти задаром, вы даже ни разу не поговорили со мной. Десять центов в час. Ха! Мне следовало бы сообщить о вас куда надо. Между прочим, у нас есть законы о детском труде. Между прочим, мой папа работает на государство.

— Ого! — произнес богатый папа. — Теперь ты говоришь, как большинство моих бывших работников. Которых либо уволил я, либо они ушли сами.

— И что вы можете мне сказать? — продолжал я. Я слишком расхрабрился для маленького мальчика. — Вы меня обманули. Я работал на вас, а вы не сдержали слова. Вы ничему меня не научили.

— А откуда ты знаешь, что я тебя ничему не научил? — невозмутимо поинтересовался богатый папа.

— Вы же ни разу не поговорили со мной. Я работаю уже три недели, а вы ничему меня не научили, — надулся я.

— По-твоему, чтобы чему-то научить человека, с ним нужно разговаривать или читать ему лекции? — спросил богатый папа.

— Ну да, — ответил я.

— Так тебя в школе учат, — улыбаясь, ответил он. — Но жизнь учит иначе, ведь всем известно, что жизнь — самый лучший учитель. Она не тратит времени на разговоры. Она просто бьет, наносит тебе удары, то с одной стороны, то с другой. Каждый удар означает, что жизнь говорит тебе: «Проснись. Я хочу, чтобы ты чему-то научился».

«О чем это он? — подумал я. — Значит, когда жизнь меня бьет, это она так со мной разговаривает?»

Теперь я был уверен, что мне придется бросить работу. Я говорил с человеком, которого нужно было отправить в сумасшедший дом.

— Если ты будешь усваивать уроки жизни, у тебя все будет хорошо. Если же нет, жизнь будет продолжать тебя бить. Люди обычно делают одно из двух: или позволяют жизни помыкать собой, или злятся и начинают ей сопротивляться. Но они сопротивляются начальнику, работе, мужу или жене. Они не понимают, что бьет их жизнь, а не эти конкретные люди.

Я уже совсем перестал что-либо понимать.

— Жизнь бьет всех. Но одни сдаются, а другие сопротивляются. И лишь немногие усваивают урок и идут дальше. Такие люди радуются ударам жизни. Для них каждый удар означает, что им нужно узнать что-то новое. Они учатся и двигаются дальше. Большая часть просто сдается, а некоторые — такие, как ты, — борются.

Конец ознакомительного фрагмента