— Теперь понятно, почему мы не видели проводов, ведущих к дому.
— Спать вы будете в башенной комнате, где умер местный пастор. Комната невелика, но на кровати могут уместиться двое.
Дверь открылась и закрылась. Майкл, оглянулся на Хьюм-Тэлбота и шофера. Несколько секунд он смотрел на них не мигая, пока старик снимал шляпу и плащ.
— Укладывайтесь здесь, — указал Майкл на раскладушку. — Кухня за дверью, там кофе и еда. Мой распорядок может показаться вам странным. И если вы услышите меня среди ночи, не покидайте комнаты, — сказал он, скользя по приезжим взглядом, от которого у Шеклтона по коже поползли мурашки. — Я иду спать наверх. — Майкл пошел к лестнице. Он остановился и выбрал себе книгу. — Да, ванная и душ — позади дома. Надеюсь, вас не разочарует холодная вода. Спокойной ночи, джентльмены.
Он поднялся по ступенькам, и через секунду они услышали стук захлопнувшейся двери.
— Все это выглядит довольно странно, — пробурчал Шеклтон, отправляясь на кухню за едой.
Глава 4
Майкл сел на кровать и зажег керосиновую лампу. Он не спал, он ждал. Взглянул на часы, лежавшие рядом на тумбочке, хотя и так знал, что пошел уже четвертый час. Он принюхался, глаза его сузились. Табачный запах. Смесь берли с латакией. Этот запах был ему хорошо знаком и манил к себе.
Майкл был все еще в своих брюках хаки и черном свитере. Он влез в шлепанцы, взял лампу и направился по винтовой лестнице вниз. Гости подбросили пару поленьев в угасающий огонь. Над обитым кожей стулом с высокой спинкой у камина поднимались клубы табачного дыма. Раскладушка была пуста.
— Поговорим, Майкл, — сказал человек, который называл себя Мэллори.
— Да, сэр. — Майкл придвинул стул и сел, поставив лампу на стол между ними.
Мэллори — одно из многих имен этого человека — тихо рассмеялся, сжимая в зубах мундштук трубки. В его глазах светился отблеск огня, и теперь он уже не казался таким старым и слабым.
— Не покидайте своей комнаты! — Он снова рассмеялся. Теперь его голос звучал совсем иначе. — Это было неплохо сказано. У бедного янки со страху в штанах кое-что чуть не оторвалось, Майкл.
— А было у него чему отрываться?
— Он весьма способный офицер, Майкл. Да не обманут тебя его болтовня и бравада. Майор Шеклтон знает свое дело. — Проницательный взгляд Мэллори скользнул по собеседнику. — Ты тоже знаешь свое дело.
Майкл не отвечал. Мэллори раскурил свою трубку, затем сказал:
— То, что случилось с Маргриттой Филип в Египте, — не твоя вина, Майкл, она знала, на что идет. Ты ликвидировал ее убийцу и раскрыл Гарри Сэндлера — агента нацистов. И свою работу ты выполнил хорошо.
— Недостаточно хорошо. — Острая боль все еще давала себя знать. — Если бы я не расслабился в ту ночь, я мог бы спасти жизнь Маргритты.
— Значит, пришло ее время, — жестко сказал Мэллори. Это была обычная точка зрения профессионала на проблемы жизни и смерти. — И пришло время покончить с твоими переживаниями по этому поводу.
— Это время придет, когда я найду Сэндлера. — Лицо Майкла побагровело. — Я понял, что он немецкий агент, когда Маргритта показала мне шкуру волка, которую он будто бы прислал ей из Канады. Для меня сразу стало ясно, что этот волк с Балкан, а не из Канады. Сэндлер мог убить балканского волка только во время совместной с нацистами охотничьей экспедиции на Балканы. Гарри Сэндлер, охотник на крупного зверя из Америки, о котором писал журнал «Лайф», пропал бесследно сразу же после убийства Маргритты. Я должен был заставить Маргритту уехать в ту же ночь. Немедленно. А вместо этого я… — Он стиснул руками подлокотники кресла. — Она мне доверяла, — сказал он глухим голосом.
— Майкл, — сказал Мэллори, — я хочу, чтобы ты поехал в Париж.
— Это настолько важно, что и вы завязаны в этом деле?
— Да, это так важно. — Мэллори выдохнул дым и вынул трубку изо рта. — У нас есть шанс обеспечить успех высадки, и этот шанс единственный. Мы должны это сделать в начале июня. Конечно, могут быть сдвиги, в зависимости от погоды. Мы должны быть уверены, что все возможные погрешности, несчастья, беды учтены, приняты во внимание. Могу тебе сказать, что я имел опыт работы с нашим командованием и убедился, что здесь возможна прорва самых непростительных ошибок. — Он невесело усмехнулся. — Мы должны сделать нашу работу так, чтобы проложить прямую дорогу к успеху. Если гестапо так пристально следит за Адамом, можно не сомневаться, что у него есть информация, которую они не могут позволить ему передать. Мы должны ее знать. Ты единственный, кто сумеет добраться до нее и доставить ее нам.
Майкл смотрел на огонь. Человек, сидящий в кресле рядом с ним, был одним из тех немногих людей в этом мире, кто знал, что он оборотень.
— Есть еще одна сторона этого дела, о которой тебе следует подумать. Четыре дня тому назад мы получили кодированную радиограмму от нашего агента Эхо в Берлине. Она видела Гарри Сэндлера.
Майкл посмотрел в лицо собеседнику.
— Сэндлера видели в компании с нацистским полковником по имени Джерек Блок, офицером СС, который ранее был комендантом концлагеря Фалькенхаузен, возле Берлина. Так что Сэндлер вращается в верхах нацистов.
— Значит, Сэндлер еще в Берлине?
— Пока у нас нет других сведений от Эхо. Она следит за ним по нашему указанию.
Майкл проворчал что-то. Он не знал, кто такая Эхо, но хорошо запомнил загорелую физиономию Сэндлера на фотографии из «Лайф», где тот попирал ногой поверженного льва в саваннах Кении.
— Мы можем ознакомить тебя с досье на Сэндлера и Блока, — продолжал Мэллори. — Что их связывает, мы не знаем. Эхо найдет тебя в Берлине. Ты сам решишь, что тебе делать дальше.
«Вежливый намек, — подумал Майкл, — что, если я решу убить Сэндлера, это будет моим личным делом».
— Но твоя первая задача — получить информацию от Адама. — Мэллори выпустил цепочку дымовых колец изо рта. — Это самое главное. Ты можешь передать сведения с помощью французов, с которыми войдешь в контакт.
— Вы хотите, чтобы Адама вывезли из Парижа?
— Если это возможно.
Майкл задумался. Человек по имени Мэллори славился искусством говорить только то, что он хотел, и умалчивать там, где это было нужно.
— Все нити должны быть связаны воедино, — сказал Мэллори после паузы. — Меня интересует то же, что и тебя, Майкл. Какое отношение имеет к этому делу художник? Фон Франкевитц — бродяга, который рисует моментальные портреты на бульварах Берлина. Что связывает его с государственными секретами? — Глаза Мэллори твердо уставились на Майкла. — Ты возьмешься за эту работу?
«Нет», — подумал он по-русски. Но в жилах у него росло давление, как в трубопроводах теплоэлектростанции. За последние два года не было дня, чтобы он не вспомнил, как его подруга, графиня Маргритта, была убита, пока он дремал в чувственной усталости. «Если я найду Гарри Сэндлера, это облегчит бремя тяжелых воспоминаний». Может быть, и нет, но все равно охота за Сэндлером казалась ему желанной. Ну а положение с Адамом и предстоящая высадка союзников — само по себе представляло важную задачу. Как могут сведения, которыми располагает Адам, повлиять на успех операции и на жизни солдат, которые будут участвовать в высадке в начале июня?
— Я согласен, — сказал Майкл как бы против воли.
— Я знал, что в решающий час могу рассчитывать на тебя, — сказал Мэллори, скупо улыбнувшись. — Час волка, не так ли?
— У меня есть одна просьба. Я давно не прыгал с парашютом. Хорошо было бы переправиться на подводной лодке.
Мэллори немного подумал, потом покачал головой.
— К сожалению, это невозможно. Слишком много риска, учитывая интенсивность немецкой патрульной службы и минные поля в Ла-Манше. Лучший вариант — небольшой транспортный самолет. Мы доставим тебя к месту, где ты наберешься опыта в парашютных прыжках. Дорого яичко ко Христову дню.
Ладони Майкла взмокли, и он сжал кулаки. Замкнутое пространство и высота — это было единственное, чего он боялся. Но выбора не было. Придется это все перетерпеть, хотя парашютные тренировки будут для него сплошной пыткой.
— Ну хорошо.
— Вот и отлично.
По тону голоса Мэллори можно было понять: он не сомневался, что Майкл примет его условия.
— Как ты живешь, Майкл? Спишь, надеюсь, достаточно? Питаешься разумно? Надеюсь, не ешь слишком много мяса?
— Не слишком. Хотя в лесу полно оленей, кабанов и зайцев.
— Слушай, иногда я беспокоюсь за тебя. Тебе нужно жениться.
Майкл рассмеялся, несмотря на серьезность тона Мэллори.
— Ну что ж, — признал Мэллори, — тебе виднее.
Они поговорили еще немного, конечно о войне, поскольку это была сфера их общих интересов. Огонь доедал дубовые поленья, и ветер, почуяв рассвет, завывал все сильнее, когда оборотень на службе Его Величества короля леса поднялся и отправился по винтовой лестнице в спальню. Мэллори спал на своей раскладушке возле камина; его лицо снова стало лицом пожилого шофера.
Глава 5
Рассвет оказался таким же бледным, как вчерашний закат. В шесть утра громкая музыка разбудила майора Шеклтона и капитана Хьюм-Тэлбота. Их позвоночники скрипели и стонали после близкого знакомства с коварной кроватью покойного пастора. Они спали не раздеваясь, чтоб не закоченеть от ветра, проникающего сквозь щели витражей башенных окон. Когда они спустились вниз, вид у них был далеко не бравый.
В окна бился мокрый снег. Шеклтон подумал, что от всего этого хочется выть.
— Доброе утро! — приветствовал их Майкл Галлатин, сидя в черном кожаном кресле перед ярко пылающим огнем очага, с чашкой горячего чая в руках.
На нем был темно-синий фланелевый халат. Шлепанцы надеть он не удосужился.
— Кофе и чай в кухне. А также яичница с местными сосисками.
— Если местные сосиски сродни вашему виски, я, пожалуй, воздержусь, — заявил Шеклтон.
— Нет, они очень нежные. Попробуйте.
— Где Мэллори? — спросил Хьюм-Тэлбот, оглядываясь вокруг.
— Он позавтракал и пошел сменить масло в машине. Я отправил его в гараж.
— Что это за грохот? — Шеклтону показалось, что музыка звучала, как битва адских сил. Он подошел к витроле и посмотрел на вращающуюся пластинку.
— Это, кажется, Стравинский? — спросил Хьюм-Тэлбот.
— Да, «Весна священная». Это моя любимая мелодия. В этой части, майор Шеклтон, старцы деревни стоят кругом и смотрят, как молодая девушка танцует танец смерти, согласно жертвенному ритуалу язычников. — Майкл на несколько секунд закрыл глаза. Скачущая мелодия вызывала в его мозгу пурпурно-алые ассоциации. Он открыл глаза и пристально глянул на майора. — В нынешние времена принесение жертвы становится популярным явлением.
Взгляд Галлатина приводил Шеклтона в дрожь; твердый и пронзительный, он нес заряд такой силы, что майор сразу обмяк, как мешок с грязным бельем.
— Что до меня, то я поклонник Бенни Гудмана. [Американский джазмен 40-х гг.]
— Понятно. — Майкл продолжал слушать музыку, в которой слышались отзвуки мира и войны, мира, борющегося с собственным варварством, где варварство явно побеждало. Затем он встал, приподнял головку с иглой. — Я принимаю ваше предложение, господа. Я сделаю то, что вам необходимо.
— Вы беретесь?! Мне казалось… — Хьюм-Тэлбот запнулся. — Я думал, что вы уже приняли решение.
— Да, я принял решение. Но передумал.
— Понимаю вас. — Он ничего не понимал, но не собирался вникать в причины. — Рад услышать это от вас, сэр, очень рад. Мы дадим вам неделю на тренировки. Несколько парашютных прыжков и разговорная практика — хотя в этом вы вряд ли нуждаетесь. И мы соберем всю необходимую для вас информацию сразу же по прибытии в Лондон.
Мысль о полете через Ла-Манш во Францию вызывала у Майкла дрожь, но с этим придется справиться позже. Он глубоко вздохнул, довольный тем, что принял окончательное решение.
— Теперь извините меня, но по утрам я бегаю.
— Я так и знал, что вы бегун! — сказал Шеклтон. — Я тоже бегаю. А на какое расстояние? Я бегал на семь. В полном полевом снаряжении. Слушайте, если у вас есть лишний спортивный костюм и свитер, я побегу с вами. Неплохо разогнать кровь в жилах.
«Особенно, — подумал он, — после сна в этой кровати».
— Я не ношу спортивного костюма, — заявил Майкл, снимая халат. Под халатом на нем ничего не было. Он повесил халат на кресло. — Уже почти весна. Благодарю за предложение, майор, но я бегаю один.
Он обошел Шеклтона и Хьюм-Тэлбота, которые были так ошарашены, что онемели, и вышел через дверь в холодное снежное пространство.
Шеклтон схватился за дверь, прежде чем она закрылась. Он с удивлением смотрел, как голый человек крупными размеренными скачками побежал по дороге к лесу.
— Эй! — закричал он. — Вы забыли про волков.
Майкл Галлатин не обернулся и через несколько мгновений скрылся в лесу.
— Странный парень, не правда ли? — спросил Хьюм-Тэлбот.
— Может быть, и странный, — сказал Шеклтон, — однако теперь я верю, что майор Галлатин сможет выполнить задание.
В его лицо хлестал мокрый снег; даже в мундире он задрожал от холода и быстро захлопнул дверь.
Глава 6
— Мартин! Иди сюда и погляди!
Широкоплечий плотного телосложения человек по имени Мартин быстро встал из-за своего стола и вошел во внутреннее помещение, стуча каблуками по бетонному полу. На нем был дорогой коричневый костюм, ослепительно белая рубашка и черный галстук. Седеющие волосы зачесаны назад. Мясистым лицом он напоминал доброго дядюшку, который рассказывает детям сказки перед сном.
Стены внутренней конторы были увешаны картами с красными стрелками и кружками. Некоторые кружки были перечеркнуты нервным движением руки. В небольшой металлической коробке в идеальном порядке хранились акварельные краски и кисти. Человек за столом придвинул свой стул с жесткой спинкой к мольберту, стоявшему в углу комнаты без окон; незаконченная картина на мольберте изображала белый деревенский дом на фоне пурпурно-красных гор. На полу перед художником громоздилась кипа других картин с похожими изображениями деревенского пейзажа. Ни одна из них не была закончена.
— Здесь. Вот здесь. Ты видишь? — Художник показывал кистью на смазанную тень в углу дома.
— Я вижу… тень, — отвечал Мартин.
— Внутри тени. Вот здесь! — Он снова постучал по рисунку, чуть пожестче. — Приглядись! — Он поднял рисунок, измазав руки красками, и сунул его в лицо Мартину.
Мартин проглотил слюну. Он не видел ничего, кроме тени. Но видимо, здесь скрывалось нечто важное, и к этому следовало отнестись соответственно.
— Да, — ответил он. — Мне кажется… я это вижу.
— А! — сказал человек, улыбаясь. — А! Так там это есть! — Он говорил по-немецки с густым, как некоторые могли бы сказать, неуклюжим австрийским акцентом. — Волк! Прямо здесь, в тени! — Он указывал концом кисти на кляксу в тени, смысла которой Мартин все еще не постиг. — Волк в засаде. И смотри сюда! — Он поднял другую картину, дурно исполненную, изображающую горный ручей. — Видишь? За этой скалой?
— Да, мой фюрер, — сказал Мартин Борман, уставившись на скалу и вязь непонятных линий.
— А вот еще, на этом рисунке! — Гитлер поднял третью картину, изображающую поле белых эдельвейсов. Он тыкал своим измазанным краской пальцем в две темные точки среди солнечных цветов. — Глаза волка! Ты видишь, он подбирается! Ты, конечно, понимаешь, что это значит?
Мартин помедлил, потом отрицательно покачал головой.
— Волк — это мой талисман! — возбужденно сказал Гитлер. — Все это знают. И волк появляется на моих картинах не по моей воле. Нужно ли более ясное знамение?
«Докатились, — подумал секретарь Гитлера. — Теперь пойдет поток символов, знаков и знамений».
— Я — волк, пойми это! — Гитлер снял очки (только его близкое окружение видело его в очках), сложил их и спрятал в кожаный очечник. — Это — предзнаменование, мое будущее. — Его воспаленные голубые глаза часто мигали. — Вернее сказать, будущее рейха. Но я и так это знал.
Мартин молча рассматривал картину с деревенским домом и непонятной кляксой в тени.
— Мы разгромим славян и загоним их обратно в их крысиные норы, — продолжал Гитлер. — Ленинград, Москва, Сталинград, Курск — все это названия на карте. — Он схватил карту, оставляя на ней красные отпечатки пальцев, и презрительно сбросил ее со стола. — Фридрих Великий не признавал поражений. Никогда! У него были преданные генералы. И штаб, который всегда выполнял его приказы. Никогда в жизни я не встречал такого злонамеренного непослушания. Если они хотят меня погубить, то почему просто не приставят мне пистолет к затылку?
Мартин продолжал молчать. Щеки Гитлера приобрели багровый оттенок, а глаза налились слезами и пожелтели. Дурной признак.
— Я сказал им, что нам нужны тяжелые танки, — продолжал фюрер. — И знаешь, что мне ответили? Тяжелым танкам требуется больше топлива. Это отговорка. Они придумывают любые предлоги, чтобы затуманить мне мозги. Да, тяжелые танки требуют больше топлива. Ну а разве Россия — не гигантский резервуар с топливом? А мои офицеры в панике отступают и отказываются сражаться за кровь Германии. Как мы можем остановить славян, не имея топлива? Или о воздушных налетах, разрушающих подшипниковые заводы! Ты знаешь, что они говорят об этом? «Мой фюрер — они всегда говорят "мой фюрер" притворными голосами, — наша противовоздушная оборона требует больше снарядов. Наши грузовики, которые возят зенитную артиллерию, требуют больше топлива». Ты видишь, как работают их мозги? — Он снова замигал, и его собеседник увидел, что фюрер постепенно приходит в себя. — Ты ведь был с нами на совещании сегодня, не так ли?
— Да, мой… Да, — ответил Мартин. — На вчерашнем совещании. — Он посмотрел на часы. — Сейчас почти половина второго.
Гитлер кивнул с отсутствующим видом. На нем был кашемировый халат и кожаные шлепанцы: они с Борманом пребывали в полном одиночестве в административном крыле здания штаба. Гитлер взглянул на свои творения, на дома, выписанные нетвердой рукой, на искаженную перспективу и окунул кисть в стакан с водой.
— Это предзнаменование, что я непроизвольно рисую волка. Волк — символ победы, Мартин. Полного и окончательного разгрома всех этих врагов рейха. И внешних и внутренних, — сказал он, внимательно глядя на своего секретаря.
— Вы должны знать, мой фюрер, что никто не может противостоять вашим желаниям.
Казалось, Гитлер не слушает. Он укладывал краски и кисти в металлическую коробку, которую обычно держал в сейфе.
— Что у меня сегодня, Мартин?
— В восемь утра, за завтраком, встреча с полковником Блоком и доктором Хильдебрандтом. Затем штабное совещание от девяти до десяти тридцати. В час дня прибудет фельдмаршал Роммель с докладом о положении с «Атлантическим валом».
— А! — Глаза Гитлера снова заблестели. — Роммель. Это умный человек. Я простил ему поражение в Северной Африке. Теперь все превосходно.
— Да, господин. В семь сорок вечера вместе с фельдмаршалом мы полетим в Нормандию. Затем — в Роттердам.
— Роттердам. — Гитлер кивнул, запирая коробку красок в сейфе. — Я надеюсь, что эта работа ведется по графику. Это очень важно.
— Да, господин. После однодневного визита в Роттердам мы вылетим на неделю в Бергхоф.