— Ерунда, — заверила ее Кавита, разглядывая повреждение. — Пойдем достанем другую, а эта пусть высохнет. Утром я ее зашью.

— Ты хочешь сказать — днем! — весело поправил Нирай. Он схватил Кавиту за руки и закружил ее в танце. — Потому что сегодня ночью у нас есть и источник, и дождь! О, дождь! Сегодня ночью мы танцуем и пьем, а завтра спим все утро!

Женщина, смеясь, увернулась от мужа, взяла дочь за руку и повела ее прочь от празднества. Вместе они прошли по пустым проходам между палатками. Барабанный стук дождя по крышам преследовал их, будто сопровождая этим шумом праздник в грязевой яме. Время от времени землю сотрясали раскаты грома.

— Твой отец так гордится тобой, Зибрийя, — сказала Кавита Рукии. — Старейшины пристально следят за тобой. Они полагают, что ты станешь одним из лидеров нашего племени. Они будут готовить тебя к этому.

— Да, — послушно ответила Рукия, хотя не считала пророчество Кавиты верным; по правде говоря, это представлялось ей невозможным.

Они свернули за угол их палатки, и Кавита потянулась к откидному пологу. Однако она не подняла его, и Рукия, заметив ее нерешительность, посмотрела на нее, потом проследила застывший взгляд матери, устремленный на огромного человека, идущего им навстречу с факелом в руке. Это не был десаи.

— Что вы… — начала было женщина, потом захрипела и сделала шаг вперед.

Она глянула на Рукию и оттолкнула ее от себя, шепча:

— Беги, беги! — И такая боль была в голосе Кавиты, что еще до того, как мать зашаталась, Рукия знала, что ее ударили кинжалом.

Человек с мечом позади Кавиты подхватил женщину и втолкнул ее внутрь палатки. Еще одна тень — ибо это действительно были незересские шейды — быстро передвинулась назад, отрезая Рукии пути к бегству.

Но Рукия не побежала. Нет, она кинулась в палатку вслед за шатающейся, чуть не падающей матерью, разбрызгивая маленькими ножками грязь и кровь. Она взвизгнула, проскочив мимо тени поменьше и ощутив жалящий укус клинка.

Ей было не до того. Она отчаянно рвалась к своей раненой матери. Она повалилась на Кавиту, запутавшуюся в палатке; жизненная сила женщины утекала из глубокой раны на пояснице. Кавита уже потеряла сознание и была слишком близка к смерти, чтобы отозваться на неистовые призывы Рукии.

— Ты поранил малышку, болван! — сказал более крупный шадовар своему напарнику, входя в палатку.

— Ба, заткни свой рот, — ответил другой. — Рукия, девочка, а теперь пойдем, или твой отец будет следующим, кто найдет свою смерть на острие моего меча!

Рукия продолжала взывать, но слова ее были обращены не к Кавите. Теперь она пребывала в особом месте, выпевая мелодичный напев. Шрам на ее правом предплечье начал испускать свет, синий, как ее глаза; этот удивительный магический свет вытекал из длинного рукава подобно струйкам дыма. Она чувствовала, как теплеют ее ладони, по мере того как мягкий свет окутывает их, и она прижала их к ране на спине матери. Кровь еще мгновение продолжала течь прямо на нее, потом унялась.

Рукия отчетливо ощущала, как душа умирающей матери пытается покинуть тело, но она удержала ее, песней умоляя Кавиту уговаривая ее, что еще не время уходить. Рукия положила руку поверх собственной раны, чувствуя, как кровь тонким ручейком стекает по боку, как раз под ребрами.

— Рукия, детка! — начал шадовар у нее за спиной.

Рукия села на пятки, немного отстранившись от матери, и медленно поднялась с пола.

— Меня зовут не Рукия, — тихо произнесла она.

— Просто хватай ее, — сказал другой шадовар, и она услышала звук первого шага в свою сторону.

Она резко развернулась, сверкая синими глазами, теперь оба ее рукава засияли, и голубые струйки магической энергии, словно дрессированные змеи из света, метнулись вперед и обвились вокруг нее.

— Нет! — закричала она и взмахнула рукой, и клуб дыма вылетел прямо в лицо тому, что был ниже ростом.

— Нет! — повторила Рукия, и дым обернулся сотнями, тысячами летучих мышей, кишащих вокруг пришельцев, нападающих на них.

— Меня… — произнесла Рукия, и крылья летучих мышей уподобились лезвиям, полосуя мечущихся и вопящих от неожиданности шадоваров. Кружась и кромсая, летучие мыши яростно роились вокруг, нанося длинные кровавые раны.

— …зовут… — выговорила Рукия, и огненный шар возник в воздухе между двумя мужчинами, затем он взорвался. Шейды отлетели, вращаясь в воздухе, угодив сначала в огонь, а затем в барьер из летучих мышей с крыльями-лезвиями.

— …меня зовут… — повторила Рукия, и семь ручейков магической энергии сорвались с пальцев ее левой руки, чтобы испепелить врагов.

— …Кэтти-бри! — окончила она, выпрямилась во весь рост и обратилась к буре, призванной ею на праздник, и та отозвалась, метнув с небес огромную молнию, чтобы испепелить двух шадоваров на месте.

Ослепительная вспышка, громоподобный раскатистый гул — и все было кончено. Нападавшие были мертвы, их тела горели, потрескивая. Более крупный вылетел из своих башмаков, оставшихся стоять, и лишь струйки дыма поднимались от них.

А Кэтти-бри, маленькая девочка, которая не была ребенком, снова вернулась к своей матери, посылая новые волны исцеляющей энергии и шепча успокаивающие слова в ухо Кавиты.

Часть первая

ВОЗРОЖДЕННЫЙ ГЕРОЙ

Сколько раз я обдумывал долгий путь, который прошел и, вероятно, еще пройду. Я часто вспоминаю слова Инновиндиль, ее предостережение о том, что эльф, живущий долго, должен научиться жить своей жизнью, чтобы приспособиться к смертности тех, кого, возможно, узнает и полюбит. И поэтому, когда человек уходит, а любящий его эльф остается, нужно идти вперед, разорвать эмоциональные и прочие узы и начать все сначала.

Я полагаю, все это довольно сложно, и принять решение мне порой нелегко. Разум говорит, что слова Инновиндиль — истинная правда. А сердце…

Не знаю.

Поскольку я не слишком уверен насчет этого бесконечного цикла, мне приходит в голову, что брать за основу продолжительность человеческой жизни — тоже нелепая затея, ибо, в самом деле, разве эти расы с коротким веком не проживают свои жизни бурно, неравномерно, со взлетами и падениями? Друзья детства, разлученные всего на несколько месяцев, могут сойтись снова — для того лишь, чтобы обнаружить: былые узы, связывавшие их, истлели. Возможно, один уже вступил в пору юности, в то время как другой остается в плену у отроческих забав. Я много раз наблюдал это в Десяти Городах (хотя среди сородичей Бренора в Мифрил Халле, больше походящих друг на друга, такое встречается реже), когда двое мальчиков, лучших друзей, расходились и один увлекался юной леди, причем настолько, что прежде и вообразить бы не мог, а другой продолжал жить детскими играми и более простыми радостями.

Во многих случаях это расставание оказывалось не просто временным охлаждением, поскольку никогда уже эти двое не смогут взглянуть друг на друга прежним любящим взглядом. Никогда.

И это относится не только к поре перехода от детства к юности. Вовсе нет! Это реальность, которую все мы редко способны предугадать. Друзья выбирают разные пути, клянутся встретиться вновь, и часто — нет, почти всегда! — эти клятвы не исполняются. Когда Вульфгар покинул нас в Мифрил Халле, Бренор поклялся навестить его в Долине Ледяного Ветра, и все же, увы, эта встреча так и не произошла.

А когда мы с Реджисом отправились на север Хребта Мира, чтобы повидать Вульфгара, то выкроили для воспоминаний ночь, всего одну ночь. Одну ночь, когда мы сидели втроем у костра в пещере, которую Вульфгар сделал своим домом, рассказывая о себе и вспоминая приключения, пережитые вместе много лет назад.

Я слышал, что подобные встречи могут оказаться довольно неприятными и исполненными благоговейного молчания, но, к счастью, в ту ночь в Долине Ледяного Ветра все было не так. Мы смеялись и твердо верили, что нашей дружбе никогда не будет конца. Мы побудили Вульфгара открыть нам свое сердце, и он сделал это, подробно рассказав, как прошло его путешествие на север, когда он покинул Мифрил Халл, чтобы вернуть свою приемную дочь ее настоящей матери. Воистину, в этом случае годы, проведенные нами порознь, казалось, растаяли, и мы снова были теми же друзьями, поровну делили хлеб и повествования о наших приключениях.

И все же это была всего лишь одна ночь, а проснувшись поутру и увидев Вульфгара, готовящего завтрак, мы оба знали, что наше общее время подошло к концу. Говорить было не о чем, нерассказанных историй не осталось. У него теперь была своя жизнь, в Долине Ледяного Ветра, а наш с Реджисом путь лежал обратно в Лускан, и далее в Мифрил Халл. Ибо, несмотря на всю нашу любовь друг к другу, несмотря на все пережитое совместно, на все клятвы встретиться еще, мы до конца прожили нашу общую жизнь. Итак, мы расставались, и Вульфгар, обняв напоследок Реджиса, пообещал, что в один прекрасный день отыщет его на берегах Мер Дуалдона — возможно, даже подкрадется незаметно и стащит приманку с крючка его удочки!

Но конечно же, этого так и не случилось, ибо если Инновиндиль, долго живущая эльфийка, советовала мне разбивать свою жизнь на более короткие отрезки в соответствии с жизнями близких мне людей, то и люди точно так же проживают свои жизни по частям. Сегодняшние лучшие друзья клянутся при встрече через пять лет остаться такими же друзьями, но, увы, пять лет спустя они зачастую уже становятся чужими друг другу. За несколько лет, а это не столь уж большой срок, они создают себе новые жизни с новыми друзьями, возможно даже, с новыми семьями. Таков порядок вещей, хотя немногие могут предвидеть это и еще меньше — признать.