Пройдет время, и он воссоздаст реакцию.

Четырнадцатилетний Оллин заперся в семейном гараже и заново смешал тот самый раствор. На сей раз он опустил в него контакты аккумулятора и, нахмурившись, — как всегда будет хмуриться в будущем, — следил за реакцией.

Достав из лотка с инструментами магнит, юноша установил его рядом с пробиркой. Затем повернул его раз, потом еще раз…

Результат получился неожиданный. Оллин записал его в школьную тетрадку и подвинул магнит на четверть дюйма ближе к пробирке.

Внезапно его отвлек непонятный звук. Оллин задрал голову. Гараж семья Оллинов использовала как склад: на стропилах лежали лыжи, брезент, пылились старые инструменты и мебель — в общем, все, чему отец не мог найти применение в доме. По непонятной причине стул провалился в промежуток между стропилами, и подросток завороженно следил, как этот предмет мебели падает…

В последний момент он успел отскочить в сторону, и металлический стул рухнул на пробирки с аккумулятором. Раствор расплескался, залив и наскоро составленные записи.

Злобно выругавшись, юноша хлопнул себя по губам.

«Нет, — сказал он себе, — это неспроста! Отнюдь неспроста».

Схватив чистый лист бумаги, он по памяти записал результаты опыта.

Так родились первые уравнения для путешествия в другие эпохи.

Двадцатилетний Бернард Оллин особой популярностью среди однокурсников не пользовался. Все свободное время он проводил в лаборатории, проверяя бредовые идеи. Преподаватель физики терпел его, позволяя бить пробирки и разливать препараты, — до тех пор, пока Оллин платил за ущерб.

Правда, сегодня физик не был настроен столь же терпимо: жена за завтраком наградила его саркастичным замечанием, декан прошел мимо, не удостоив даже обычным сдержанным кивком, а входя в лабораторию, преподаватель ударился ногой и рассадил лодыжку.

Он с отвращением взглянул на оборудование Оллина, захламляющее практически все свободное пространство.

— Приберись-ка здесь, — раздраженно велел он студенту, задаваясь про себя вопросом: почему же декан не кивнул ему? Может, из-за какой-то ошибки? Проступка?

— Я почти закончил одну стадию опыта, — не выпуская из руки паяльника, ответил Оллин. Он как раз припаивал к непонятной машине какие-то провода.

— Не знаю, зачем ты… — Преподаватель взвыл от боли: Оллин уронил разогретый паяльник прямо ему на руку.

— Выметайся из моей лаборатории! — заорал он. — И свой хлам забирай, пока все не взорвалось!

— Но, сэр… — начал было Оллин. Как объяснить, что паяльник выдернули у него из руки? Как рассказать о невидимых существах, преследующих Оллина? О Них?

— Убирай всю эту дрянь, — приказал преподаватель твердым голосом, каким должен был ответить час назад своей жене.

— А сейчас, — комментировал гид, — Оллин переместился в собственное настоящее. Все попытки остановить себя в прошлом потерпели неудачу, и вот он пытается столкнуть электронную лампу со стола. Это последний шанс. Он вырвал провод из пульта машины и хочет замкнуть его с другим проводом.

— Разве он еще ничего не понял? — спросил кто-то из гостей.

— Он не дал себе шанса, — ответил гид. — Оллин слишком сильно увлечен насущной задачей. Правда, скоро он поймет ошибочность своего устремления. Тогда и обретет понимание.

На глазах у публики человек из прошлого вновь материализовался на платформе.

— Он устал, — заметила Ган.

— Правда, — согласился Веерд. — Взгляни на его лицо!

В этот момент все видели в Оллине первобытную версию самих себя, карикатуру на истинного человека.

— В прошлом все так выглядели, — напомнил Веерд жене, и та снова взяла его за руку.

— Мы вновь можем видеть его мысли, — сказал экскурсовод. — Смотрите. Они обретают связность.

По экрану проносились слова: «Я сам… все это время… сам… замкнул… не изменить…»

— Гляди, — сказал Веерд супруге. — Настал решающий момент: он догадался, что сам себя преследовал, и теперь абсолютно убежден в этом.

— Вообще-то, я умею читать, — напомнила Ган и тут же стиснула руку мужа, как бы извиняясь за резкость.

Окруженный серой дымкой будущего, Оллин понял: не было никаких невидимых преследователей. Это он сам пытался остановить свои эксперименты. Не пускал себя в будущее.

Но чем все закончится? Неужели он навечно заперт в бескрайней серой пустоте?

Нет. Кое-что он упустил.

— Я пытался попасть в будущее, — вслух произнес Оллин, — и встретил на пути сопротивление. Что это за сила?

Через секунду он сам же и ответил:

— Это я сам. Я — в попытке вытащить себя из будущего — сводил на нет собственные усилия попасть туда. Сейчас сила бездействует.

Гм, как сложно. Оллин попытался представить ситуацию в виде диаграммы: было три неудачные попытки попасть в будущее. Представим три параллельных вектора. Дальше: навстречу, останавливая их, идут другие три вектора — три случая, когда Оллин пытался из будущего вернуться в прошлое.

— Эти три вектора уравновешивают друг друга, — понял он. — На каждое действие в прошлом находит противодействие в будущем. И наоборот.

Оллин почесал в затылке. Все это, конечно, хорошо и правильно, но как он здесь очутился?

— Проведем четвертый вектор, которому ничто не препятствует. Он идет вокруг трех противопоставленных векторов и замыкается на первом, направленном в будущее. Это я — в тот момент, когда первый раз пытаюсь вернуться в прошлое.

Точно!

— В четвертом случае я сам себе не препятствую — ни в будущем, ни в прошлом. Четвертый вектор и приведет меня домой!

Засмеявшись, Оллин нажал на кнопку.

Человек из прошлого исчез.

— Бедняга, — сказала Ган.

— Пока мы здесь, давай осмотрим остальные экспонаты, — предложил Веерд. — Есть неплохие экземпляры: катамаро, три-в-трех…

— Ну конечно, — ответила Ган, — я так и думала.

— Ну вот и все, уважаемые, — произнес гид. — Полное объяснение этого феномена вы можете найти в путеводителе. Плюс детальный анализ теории времени Оллина. А в общем…

— Обещаю, будем танцевать ночь напролет, — сказал жене Веерд. — Отправимся в турне по Солнечной системе. Если только ты…

— Я с радостью взгляну на три-в-трех, — ответила Ган, хотя даже понятия не имела, о чем речь.

— …а в общем, — договорил гид, — на ваших глазах замкнулась неизменяемая петля времени. Кто знает, когда этот человек из нее освободится. Пожалуй, раньше износится сама ткань времени!

Ган взглянула на Веерда и позволила себе роскошь — мысль сексуального содержания. Приятную, но недолгую. О сексе можно подумать после, а сейчас нужно сосредоточиться на трех-в-трех.

За спиной у молодой четы экскурсовод вещал:

— Человек из прошлого вернется через два часа шестнадцать минут. Эта экспозиция открыта все дни, кроме воскресенья. В субботу — до двух часов дня.

Полчаса электронная лампа спокойно лежала на столе и вот теперь покатилась. Бернард Оллин успел поймать ее у самого края. Задумчиво взвесил в руке и убрал в ящик стола. Фигушки, на этот раз его не остановят!

То, во что ты веришь

— Простите меня, пожалуйста, — сказал мистер Арчер, и его губы снова растянулись в улыбке. — Я не должен улыбаться… тем более смеяться. — Он громко расхохотался. — Сейчас это пройдет. Я просто не ожидал… даже на смертном одре…

— Ничего страшного. — Человек за столом ободряюще кивнул. В огромном зале были только мистер Арчер, стол, перед которым он стоял, и мужчина, сидевший за столом. Сводчатый потолок уходил далеко ввысь — так же далеко, как голубое небо, которое Арчер видел при жизни. Стены терялись во мгле. И в центре всего этого он — Эдвард Моран Арчер.

— Самая обычная реакция, уверяю вас. — Человек за столом разглядывал лацканы своего пиджака, давая Арчеру время справиться с эмоциями. — Мы делаем скидку на текущие обстоятельства. В вашем просвещенном мире не осталось места ангелам и бесам. Люди больше не верят в рай и ад, для вас это выдумки проповедников и поэтов. Естественно, когда люди умирают и оказываются здесь — или там, — у них начинается истерика. Одни рыдают. Другие смеются.

— Ясно. — Мистер Арчер уже взял себя в руки, но усмешка все еще подергивала уголки его широкого рта. — Что ж, меня не назовешь хорошим человеком. Я нарушил некоторые из десяти заповедей, в том числе самые важные. Ну и где ваши огонь и сера? — Он поджал губы: усмешка грозила вырваться в любой момент. Подумать только! Его поджарят в старом добром аду! Дедушка любил описывать это в мельчайших подробностях. И все же Арчер не мог принимать происходящее всерьез. Ситуация была не только причудлива, но и комична.

— Вы желаете огня и серы? — спросил человек за столом.

— Вообще-то, не очень, — признался мистер Арчер. — А что, есть выбор?

— Конечно! — Человек за столом выглядел как-то совсем не по-дьявольски в сером деловом костюме и с гладко зачесанными волосами. — Свобода воли — краеугольный камень в конструкции Вселенной, и данное место — не исключение. У вас есть несколько альтернатив.

— Разные варианты адских мук? — опять усмехнулся Арчер. — Выбор между вырыванием ногтей и испанским сапожком? Дыбой и раскаленным железом?

— Это все входит в одну категорию, — объяснил человек за столом. — Позвольте, я вам покажу.

И в тот же миг Арчер принял форму бестелесного разума и оказался в небольшой комнате с низким потолком. Свет чадящих факелов ложился на каменные стены неровными красно-желтыми полосами.

«Ну чисто Эдгар По», — подумал Арчер и похвалил себя за хладнокровие.

Его взгляду предстала живописная сцена. В центре комнаты — мужчина в набедренной повязке, распятый на горизонтальном колесе. Его тело как натянутая струна. Вокруг него неподвижно стоят палачи. Один держит раскаленное железо в сантиметре от тела жертвы, другой прилаживает железный сапог к его ноге, а рука третьего лежит на рычаге колеса. И все замерли, как в стоп-кадре. Лица палачей скрыты капюшонами, искаженное болью лицо человека обращено вверх — Арчер видел лишь белую полоску щеки и перетянутую веревкой шею. Он вгляделся, пытаясь уловить движение, но ничего не заметил. Потом он обнаружил, что дыба незаметно натягивается туже, сапог сжимает ногу, дымящееся железо приближается к телу, обжигая плоть своим жаром так медленно, что это почти незаметно со стороны.

Сцена исчезла.

— Уже не смешно? — дружелюбно осведомился человек за столом. Арчер покачал головой. — Эту сцену мы всегда показываем первой. Ничто так не приводит человека в чувство, как зрелище старой доброй пытки. Правда, говорят, что физические муки — ничто по сравнению с душевными, и я уверен, что так оно и есть. Поэтому для тех, кто не выдерживает душевных мук, у нас имеются камеры пыток.

— Вы говорили про выбор. — Арчер заметил, что его бьет дрожь. Телесные истязания всегда приводили его в ужас. С самого детства. Даже мысль о боли — от занозы или ушиба — он переносил с трудом.

— Да, у вас есть несколько вариантов, — сказал человек. — Можете выбрать любой. Позвольте представить ассортимент.

Сознание Арчера тотчас переместилось в пространстве. Он летел к отвесному склону горы. На белой гладкой поверхности появилась темная точка. Точка превратилась в человека. Арчер завис рядом с ним.

Человек медленно полз вверх. Ему не за что было уцепиться: на гладком камне — ни выступа. Словно гигантский муравей, человек боролся за каждый сантиметр.

Вершина скалы исчезала в тумане, подножие тоже скрывал туман. А между двумя слоями тумана — только голая скала и ползущий по ней мужчина.

Человек карабкался вверх, и Арчер понял: он вынужден это делать, чтобы не начать сползать. Потому что стоит только начать сползать, и падение уже не остановить.

«Интересно, свалится, — спросил себя Арчер, наблюдая, как человек вжимается всем телом в скалу и нащупывает рукой следующий выступ, — или победит, добравшись до вершины?»

Арчер почувствовал, как в нем пробуждается симпатия к человеку.

— Сделай их! — крикнул он безмолвными губами. — Доберись до вершины!

Сцена исчезла.

— Вариация на тему Сизифа, — сказал человек за столом. — Только вместо камня человек толкает вверх самого себя.

— Что случится, когда он доберется до вершины? — Арчер приободрился. Скала гораздо лучше пыток, подумал он, опираясь на стол.

— Честно говоря, никто точно не знает, есть ли там вершина вообще, — сказал человек. — Хотя лично я верю, что она есть.

— Нет вершины? — Арчер охнул и резко выпрямился. — То есть вы хотите сказать, что человек будет просто карабкаться и карабкаться — целую вечность?

— Я не говорил, что вершины нет. Просто это точно не установлено. Да, он будет карабкаться. Пока не сдастся. Тогда он упадет. А «целая вечность» — всего лишь одна из ваших пустых абстракций. В ней нет никакого смысла.

Следующая сцена изображала океан. Серая вода, серые волны без единого барашка на гребнях — и небольшая лодка. Перед лодкой — стена тумана. Позади и с обеих сторон — серая гладь, уходящая вдаль, за горизонт. Человек на борту всматривается в туман. Лодка медленно плывет по серым волнам навстречу расступающемуся туману.

— Мило, не правда ли? — спросил человек за столом, когда сцена исчезла. — И так романтично. Утлое суденышко, таинственные воды…

— И океан, разумеется, бесконечен? — спросил Арчер, кривя губы. Он чувствовал, что его загоняют в угол.

— Не знаю, — ответил человек. — Безусловно, он где-то кончается. Но вполне возможно, шлюпка ходит по кругу.

— И человек никогда не ступит на землю.

— Но он на это надеется, — возразил человек. — Если у него есть вера, он думает, что сразу за стеной тумана лежит берег. На расстоянии километра, десяти километров, ста. А может, в нескольких метрах.

— Покажите что-нибудь еще, — попросил Арчер. — Кажется, я начинаю понимать.

Появилась еще одна сцена. Маленькая, хорошо освещенная комната с закрытой дверью. Лента транспортера вплывает в комнату через отверстие в одной стене и исчезает через отверстие в другой стене. Перед лентой стоит мужчина и вставляет в проплывающие мимо механизмы болты. Вроде бы несложная работа: каждую секунду подплывает очередной образец, мужчина сует в него болт и ждет следующего.

— Влияние эры машин, — сказал человек за столом. — Некоторым подходит в самый раз.

— Он вставит последний болт и его работа будет закончена?

— Верно.

— Но лента транспортера, разумеется, бесконечна. И кто-то другой, возможно, вынимает болты в соседней комнате.

Арчер позволил себе горько усмехнуться. Теперь он понял, как здесь все устроено, точно так же, как понимал это про другие места, в которых ему довелось побывать при жизни. Кроме разве что больницы, где никакие деньги не могли дать ему новое сердце.

— Почему он не выйдет в дверь? — спросил Арчер. — Она заперта?

— Здесь нет запертых дверей. Но он не должен бросать работу. Как только он ее закончит, он сможет выйти.

— Уловка старая как мир, — скривился Арчер. — Дай им надежду, заставь их верить, что в конце все будет хорошо. Умные, черти!

— Возможно, — сказал человек за столом. Он опустил взгляд на лацканы своего пиджака и рассматривал их до тех пор, пока ухмылка не сошла с лица Арчера. — Но лично я не знаю.

Потом были другие сцены, удивительные, странные, иногда страшные. Арчер увидел выбор древних людей: лесная поляна, на ней человек с мечом. Меж деревьев огромными скачками несется крупный волк. Взмах меча — человек явно натренирован — и волк падает на землю. Смертельно раненное животное уползает прочь. Человек стоит с мечом на изготовку и прислушивается. Едва различимые звуки — шелест ветки, стук чужого сердца — предупреждают его, и он поворачивается им навстречу как раз вовремя. Из-за деревьев с другой стороны поляны выскакивает другой волк. Человек рубит его мечом и ждет следующего.

— Будет забавно, — хмыкнул Арчер, — если это окажется один и тот же волк, нападающий снова и снова.

— А может, и не окажется, — возразил ему человек. — Может быть, волков очень много — сотни, тысячи, миллионы. Однажды он убьет их всех и продолжит свой путь через лес навстречу судьбе.

— Может, да, а может, нет, — язвительно заметил Арчер. — Особенно если это тот же самый волк. Как мы с вами знаем.

Человек пожал плечами:

— Это не мое дело. Вера или ее отсутствие меня не касаются. Теперь вы все видели. Выбирайте!

«Душевные муки, — задумался Арчер. — Но разве не так было всегда? Разве ад — не просто еще один способ заставить человека ждать, надеяться, верить? Вот, значит, в чем тут суть. Ну и ладно.

Интересно, что за идиот выбрал камеру пыток? Мазохист? Или обычный человек, который, как и он сам, понял, что его ждет вечность ожидания? Нет уж, спасибо!

Гора? Как минимум, требует постоянных усилий. Ленточный конвейер — глупо. Участь меченосца немного лучше, но кто захочет целую вечность рубить волков? А зазеваешься — еще и покусают.

Да и другие альтернативы не лучше».

— Наверное, океан, — сказал Арчер. — Если у вас больше нет…

В следующий миг он уже сидел в небольшой лодке, плывущей по серым волнам навстречу туману.

Проклятье! Он же еще задал не все вопросы! Впрочем, не важно. Надо устроиться поудобнее, ведь впереди целая вечность.

Он осмотрел лодку, хотя смотреть было особо не на что. Ни веревок, ни руля, ни запасов еды и питья. Деревянная посудина — и он в ней. Хотя места достаточно, можно растянуться на дне. Так он и сделал. Возможно, удастся уснуть.

Вверху — серое равнодушное небо, внизу — серые волны, вокруг — серые борта лодки. Арчер провалился в сон.

Проснувшись, он обнаружил те же самые море и небо, ту же лодку и тот же туман.

Он не испытывал ни жажды, ни голода.

Опустив руку за борт, потрогал воду. Настоящая. Попробовал на вкус — соленая. Океан это или слезы?

Он принялся ждать.

Прошло время, много времени. Он анализировал ситуацию. Несомненно, суть пытки заключается в ожидании. Целую вечность вглядываться в туман, надеясь, что вот-вот появится суша — темные очертания берега на фоне серого неба и серой воды. Арчер постарался выбросить из головы эту мысль. Глупо питать надежду в таком месте.

«Пожалуй, надо было выбрать что-нибудь другое, — подумал он какое-то время спустя. — Лодка движется так медленно, так монотонно. По крайней мере, отрубая волкам головы или вставляя болты в механизмы, он хотя бы что-то делал».

Арчер оглянулся на свою жизнь. Вызвал в памяти все подробности, заново пережил каждый эпизод, растягивая его во времени. Мрачнея, вспомнил поступки, из-за которых оказался здесь. Вспомнил все хорошее, все плохое и все нейтральное.

Он даже был рад, что множество поступков привели его сюда. Теперь он подумает о них.

Прошло время, много времени. Ничего не изменилось: все то же море, та же лодка, тот же туман впереди.

Мысли медленно ворочались в голове.

Время шло. Арчер лежал в лодке, сидел, стоял. Он чувствовал себя обычным человеком, если не считать того, что он не испытывает ни голода, ни жажды. Только скуку.

Прошло много времени, так много, что казалось, будто вечность вот-вот закончится и начнется вновь. Арчер заново перелистал воспоминания, передумал все мысли, переставляя их местами, выстраивая из них всевозможные комбинации. Ничего не изменилось — все те же серые воды, серая лодка и серый туман.