Следующая неделя длилась еще дольше. Секунды ползли мучительно медленно, и каждая стремилась растянуться на век.
— Время проверять реактор, — объявил Барстоу ровно в двадцать четыре ноль-ноль.
— Отлично, — обрадовался Дженкинс, выныривая из грез. — Эй, Мастерс, мы идем проверять реактор.
Пилот не ответил.
— Куда он делся? — озадаченно произнес Барстоу.
— Вышел воздухом подышать, — в шутку предположил Дженкинс и захихикал.
Барстоу взглянул на часы: ровно полночь, пора проверять реактор. Время для экипажа «Персефоны» утратило значение, однако бортмеханик приноровился делать все строго по расписанию.
— Я должен проверить реактор, прямо сейчас, — сказал он.
— Ну так пошли, — ответил Дженкинс. — Черт с ним, с Мастерсом. Пускай себе дрыхнет.
Они перелетели в кормовой отсек, к реактору. Включили фонарик, который светил заметно слабее, и проверили показания приборов. Но стоило погасить свет, как проснулся Мастерс.
— Эй! — позвал он. — Время проверять реактор еще не пришло?
— Ты проспал, — ответил Дженкинс.
— Как это? Надо было меня разбудить.
— Так мы и будили. Я звал, Барстоу звал… Правда, Барстоу?
— Все нужно делать по расписанию, — отозвался бортмеханик. И без того методичный, в последние дни он довел свое расписание до полного автоматизма: часы на сон, часы на еду, время на проверку электропроводки, двигателей, запасов еды, кислорода и топлива, крепления баков — все дела он подчинил строгой схеме, которой следовал неуклонно в отчаянной надежде не сойти с ума.
— Так нечестно, — не сдавался Мастерс. — Надо было будить настойчивей.
— Прости, — пустым голосом произнес Дженкинс, лишь бы Мастерс отстал. Хотелось скорее вернуться в мир грез и фантазий.
— Тогда включи свет сейчас, — хрипло потребовал пилот. Его голос эхом разнесся по кораблю.
— Батарейки садятся, — пробормотал Дженкинс, уходя в воспоминания о поездке в Сан-Франциско к тетушке Джейн. Та угощала его печеньками с глазировкой и давала поиграть с красным резиновым мячиком. Гм, а какого цвета была глазурь на печенье — зеленая? желтая?
— Черт вас дери обоих! — вскричал Мастерс. — У меня прав увидеть свет не меньше, чем у вас. Хочу свою порцию света! Барстоу! Слышишь?
— Поговорим, когда у меня начнется перерыв, — бесстрастно ответил бортмеханик. Сейчас, по расписанию, он проверял крепления бака с дыхательной смесью; дальше у него предусмотрен получасовой сон, после него — два часа на проверку заплат в корпусе корабля. Схема — от и до — постоянно, навязчиво маячила у него перед мысленным взором.
— Значит, так? — уточнил Мастерс. — Ладно-ладно…
Правда, никто не обратил на его последнюю фразу внимания: Дженкинс как раз вспомнил, что печеньки были с зеленой глазурью, а Барстоу нашел крепление бака вполне надежным (собственно, как и всегда).
Тем временем внутренний голос стал подсказывать Дженкинсу, что неплохо бы как-то облегчить страдания Мастерса. Но как именно? Что нужно сделать? Штурман не мог себя заставить оторваться от койки. В темноте так спокойно, воспоминания приходят сами собой, поразительно яркие, живые. И чего все суетятся?
Мало-помалу штурман перестал обращать внимание на Мастерса. Единственное — пилот все свистел и свистел. Как если бы кто-то тихо и без продыху бормотал над самым ухом у Дженкинса.
Впрочем, однажды пилот нарушил привычный ход вещей.
— Дженкинс! — заорал он.
— Чего тебе?
— Я подумал и понял: я имею право на пропущенное включение света. Хочу его прямо сейчас.
— И ты все время думал об этом? — сонно переспросил Дженкинс. — Дело было неделю назад!
— Да, думал. Я должен увидеть свет. Немедленно.
— Возьми себя в руки, — ответил Дженкинс, крепко сжимая в руке цилиндр фонарика. — Свет нужен нам, чтобы…
— Отдай фонарик! — завопил Мастерс.
— Не дам!
— Тогда я сам заберу!
Дженкинс вперился в темноту, пытаясь понять, где сейчас Мастерс. По голосу определить положение пилота он не сумел: казалось, его крики доносятся отовсюду.
— Барстоу… — позвал Дженкинс. — На помощь!
— Прости, не могу, — отозвался бортмеханик. Тьма победила его разум, он окончательно к ней приспособился. Проклятое расписание! Барстоу ни за что от него не отступит.
— Припасы, — сказал он. — Их надо проверить.
И он улетел выполнять свой идиотский план.
— Ты где? — позвал Дженкинс. От страха он вспотел и выставил руки вперед в попытке защититься от нападения из темноты.
В этот момент пилот засвистел. Дженкинс завертелся на месте, пытаясь определить, откуда исходит звук. Размахивая руками, сделал обратное сальто… как вдруг его схватили за ногу.
— А ну отпусти! — в ужасе закричал он и ударил Мастерса по руке. Отбиться удалось, но Дженкинс потерял фонарик. Не сумел удержать.
— Доигрался! — задыхаясь, горько произнес штурман. — Фонарик…
Слышно было, как тот маленьким снарядом бьется о стенки, рикошетит, постепенно теряя скорость, от палубы и потолка.
Наконец пропали всякие звуки.
— Где же он? — спросил Мастерс.
— Не знаю, — ответил Дженкинс. — Где угодно. Мы же в полной невесомости, теперь обыскивать придется каждый квадратный сантиметр корабля. А фонарик между тем, наверное, висит у нас перед носом.
— Мне нужен свет, — прошептал Мастерс.
Ведомый строгим расписанием, в рубку влетел Барстоу. И даже не стал выяснять, что происходит.
Мастерс явно переменился. Помогая Дженкинсу искать фонарик, он сперва молчал, зато через некоторое время принялся упорно свистеть, и уже ничто не могло заставить его заткнуться.
Фонарик то и дело ускользал, никак не желая попадаться в руки. Один раз Дженкинс задел его пальцами, но схватить не смог. Прошло несколько часов, прежде чем Дженкинс нащупал фонарик у одной из стен и с победным криком схватил его.
Он нажал кнопку, однако света не увидел. Лампочка разбилась.
Сбежать в мир грез штурман не мог, ибо чувствовал: Мастерс теперь другой, пилот изменился далеко не в лучшую сторону. Он забивался в углы, свистел, словно забыв нормальную речь, и тем пугал Дженкинса. Штурман уже и не помнил, как выглядит пилот; в мыслях Мастерс являлся ему как изможденный желтолицый призрак отмщения.
Барстоу разводил суету, подчиняясь придуманному расписанию. Выполнял работу за пятерых, тогда как на борту не нашлось бы чем занять и ребенка. Зато для Дженкинса наступила пора дикого страха. Он думать не думал ни о Марсе, к которому они подлетали, ни о корабле. Он только знал, что за ним идет охота. Штурман не мог сомкнуть глаз, зная: где-то рядом, в темноте, затаился озлобленный, сумасшедший пилот. Кожа зудела, и Дженкинс с минуты на минуту ожидал нападения.
— Значит, ты не посветишь мне? — очень тихо произнес Мастерс.
— Лампочка разбилась, — ответил Дженкинс, чувствуя, как по коже ползут мурашки.
— Ты зажигаешь фонарик, когда я не вижу.
— Нет! Клянусь, я…
— Сейчас проверим! — радостно воскликнул Мастерс.
Звать на выручку бортмеханика было бесполезно: Барстоу возился в кормовом отсеке, все еще надеясь починить освещение.
И вдруг лампы зажглись — очень медленно, слабо-слабо загорелись потолочные огни и озарили рубку. Хоть и приглушенный, свет все же резанул по глазам. Дженкинс как будто посмотрел на солнце.
Сощурив глаза в узкие щелки, метрах в десяти штурман увидел Мастерса. Пилот, искусавший себе губы в кровь, подобрался и замахнулся на него осколком плексигласового щитка.
— Починил! — кричал Барстоу. — Работают…
В следующую секунду огни, мигнув, погасли.
— Так, спокойно, — сказал Дженкинс Мастерсу.
Пилот не ответил, и штурман заорал в сторону кормы:
— Верни нам свет!
— Поработаю с ним завтра, — ответил бортмеханик. — А теперь пора заняться системой подачи топлива.
— К черту ее! — крикнул Дженкинс. — Мастерс меня сейчас…
Пилот накинулся на него с такой быстротой, что аж воздух загудел.
— Стой! — завопил Дженкинс. — Мы на месте! Прилетели!
— Куда прилетели? — переспросил Мастерс.
— На марсианскую станцию!
Радар загудел, оживая, и на экране показалось сферическое изображение искусственного спутника планеты.
— Мы прилетели. Ну же, парень, очнись. Сажай нас!
Прошло немало времени, прежде чем Мастерс отбросил осколок щитка и метнулся к пульту управления. Посадка превратилась в новый, ни с чем не сравнимый кошмар: заплата на иллюминаторе лишила Мастерса прямого обзора, и он вынужден был полагаться исключительно на радар. Короткая вспышка света ослепила его, и он не мог различить светящихся приборов на панели. Так, пыхтя от усердия, он невидящими глазами пялился перед собой.
Экипаж облачился в скафандры — воздуха на посадочной площадке не было. Барстоу и Дженкинс не раз садились на этой станции и, даже ничего не видя, знали, что делать.
Спутник, хоть и был одной большой машиной, засек «Персефону» с помощью авторадара. Все его системы с шумом ожили: засверкали посадочные огни, выкатились направляющие, грузовые краны выдвигали и разворачивали стрелы. Пробужденные тем же сигналом и питаемые от того же источника, что и прочая техника, роботы — служители станции — выбегали встречать грузовоз.
Мастерс до того торопился увидеть свет, что при заходе на посадку едва не разбил корабль. При снижении поврежденные двигатели не сработали как надо. Перед глазами у Мастерса все плыло, дрожащими руками он пытался нащупать на пульте нужные кнопки и переключатели. Со страшным скрежетом судно днищем врубилось в посадочную полосу и по инерции заскользило вперед, оставляя за собой борозду и сшибая по пути роботов.
Дженкинс честно предупреждал Мастерса, что скорость они развили слишком высокую, но — тщетно.
На самом краю посадочной площадки корабль наконец встал, успев до этого снести с полдесятка построек.
Трое космонавтов со всех ног поспешили к воздушному шлюзу. Открыли первый люк, забрались в камеру и, подождав, пока давление выравняется, открыли следующий. Падая и чертыхаясь, выбрались наружу и…
— О нет, — выдохнул Барстоу. — Это же не мы…
— О да, это мы, — сказал Дженкинс, — врезались в электростанцию.
На посадочной полосе царила мертвая тишина: роботы, направляющие и все огни, привязанные к одному источнику питания, заглохли.
Мастерс разразился безумным хохотом.
Их окружала полная, непроницаемая тьма.
Конец ознакомительного фрагмента