Роберта Джеллис

Песнь сирены

Глава 1

Изысканно одетый придворный по-английски, свысока посмотрел на плохо одетого рыцаря, обратившегося к нему с вопросом, находятся ли король или королева в своей резиденции. Это был худощавый смуглолицый юноша с аристократическим, с горбинкой, носом и светло-серыми глазами, которые сейчас казались испуганными. Черты и выражение лица говорили о его высоком происхождении, хотя доспехи рыцаря были покрыты грязью и ржавчиной, а одежда даже порвана в нескольких местах. «Еще один нищий чужестранец», — брезгливо подумал Майкл Беле. С тех пор как король Генрих женился, при дворе всегда было много подобных рыцарей.

— Они здесь, — неохотно ответил Беле. — А вам что за дело?

Молодой рыцарь с облегчением улыбнулся. Он был в хорошем настроении и, кроме того, его происхождение не позволяло обращать внимание на оскорбительные намеки англичанина: он и представить себе не мог, что кто-нибудь еще сможет осмелиться на подобное, и готов был пожалеть королевского дворецкого, считая, что плохие манеры последнего объясняются скорее всего жизнью в этом диком захолустье.

— Я уже проскакал Лондон и Виндзор, как будто за мной гнались, — сказал он весело, — но если бы добирался до тетушки еще чуть дольше, то и я сам, и мой конь остались бы совсем без башмаков.

Придворный скривился в еще более презрительной усмешке: юноша именно так и выглядел, как будто ему прямо сейчас нужны были новые башмаки. Конечно, еще один проситель места при дворе, «знакомый» какой-нибудь дамы из окружения королевы. Дама попросит за своего «племянника», королева пойдет к королю, ну и так далее… Беле побагровел от гнева. А молодой человек решил, что тот покраснел от смущения. В самом деле, придворный непременно должен был смутиться, узнав, что так грубо разговаривал не с кем-нибудь, а с племянником королевы. Юноша еще раз улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — доброжелательно сказал он. — Просто покажите мне того, кто должен доложить обо мне королю, или скажите, как зовут этого человека.

— Доложить о вас? Королю? — Беле чуть не упал в обморок. Единственное, что он мог себе представить, — этот оборванец приехал из какого-нибудь крошечного княжества, правитель которого только чуть-чуть богаче и влиятельнее своих нищих рыцарей. Однако Беле не успел поставить наглеца на место: одна из фрейлин королевы вошла в приемный зал.

— Сэр Майкл, — сказала она, но вдруг замерла сшироко раскрытыми от изумления глазами. — Раймонд? — задохнулась она. — Это вы?

— Да, леди Бланш. — Молодой рыцарь лукаво улыбнулся.

— О! — выдохнула женщина. Ее глаза скользнули по его грязной одежде и рваной кольчуге. — Что с вами случилось? — И прежде чем он успел ответить, произнесла: — Нет, это не имеет никакого значения. Идите со мной.

Беле хотел было возразить, но передумал и благоразумно промолчал. «Это чучело, — подумал он, — видимо, и впрямь найдет себе место, и неплохое». Леди Бланш была одной из фавориток королевы и приехала с Элеонорой из Прованса. Королеву Элеонору любили все, ее невозможно было не любить. Она была очень доброй и всегда мирила короля со всеми, кто незначительными поступками навлекал на себя его гнев, но никогда не вмешивалась в важные государственные дела.

Леди Бланш быстро повела Раймонда по коридору в приемные апартаменты королевы.

— Как это вы довели себя до столь ужасного состояния? — возмущалась она. — Что с вашей одеждой? Где ваши слуги? Почему вы не предупредили Элеонору, что едете? О, Раймонд, что-нибудь случилось? С вашим отцом? Матерью?

Ее смуглое молодое лицо прояснилось, когда Раймонд отрицательно покачал головой.

— Все хорошо, очень хорошо. Я приехал просто погостить. Наверное, я обогнал курьера или, может быть, с ним что-то приключилось. — Голос. Раймонда звучал неубедительно, он был честным юношей и не любил лгать.

— Но, Раймонд, а где…

— Раймонд?! — В мягком голосе королевы слышалось удивление.

Леди Бланш и молодой рыцарь повернулись к внутренней двери. Леди Бланш присела в реверансе. Раймонд подобающим образом поклонился, но вошедшая темноволосая красивая молодая женщина не стала дожидаться, пока он закончит свой обязательный поклон. Она подбежала, обняла и поцеловала его.

— Раймонд, дорогой, я так счастлива видеть тебя! Как там мой брат и твоя дорогая матушка?

— У них все в порядке, у остальных тоже. Я понимаю, тебя не предупредили о моем приезде. Надеюсь, это во всяком случае не очень тебя смущает?

— Конечно, нет! — воскликнула королева, целуя его еще раз.

— И ради всего святого, не спрашивай меня, где мои слуги и что с моей одеждой, — засмеялся Раймонд. — Пусть будет так: я благополучно добрался, мне нравится быть без слуг, и я не хочу отвечать на подобные вопросы, потому что мои ответы не понравятся моей тетушке.

Это было, конечно, шуткой. Элеонора и Раймонд были одного возраста, только Элеонора ровно, день в день, на один месяц старше. Однако из них двоих она была намного рассудительнее и благоразумнее, и Раймонд всегда поддразнивал ее, называя «старой тетушкой».

— Что все-таки с тобой приключилось, Раймонд? — спросила Элеонора, как можно строже, но, когда племянник опять лишь улыбнулся и покачал головой, смиренно вздохнула: — Ну, если не хочешь говорить мне, то Генриху расскажешь?

Раймонд слегка покраснел.

— Не стоит беспокоить этим короля. Правда, мадам, это не так уж важно. Я здесь, цел и невредим. У твоего мужа есть проблемы и посерьезнее моего «странного приезда без одежды и слуг».

Послышались чьи-то шаги и голоса. Появился король Генрих, третий правитель Англии, носящий это имя. Леди Бланш прикусила губу. Она ведь шла с поручением к Майклу Беле, королевскому дворецкому, чтобы тот принес в покои королевы графин любимого королем вина, но, увидев Раймонда, от радости и волнения забыла об этом. Она присела в реверансе, а затем незаметно вышла из комнаты.

Пока леди Бланш искала Беле, Элеонора представила своего племянника Генриху. Тот был озадачен. Насколько ему было известно, у его жены есть только одна старшая сестра, бывшая замужем за королем Франции, но не так долго, чтобы заиметь такого взрослого сына. Увидев выражение озадаченности на лице короля, Элеонора рассмеялась, а потом объяснила, что Раймонд — сын ее сводного брата, Альфонса д'Экса, чем рассеяла сомнения короля. Плохо, конечно, что еще до женитьбы ему не рассказали о столь неосторожном поведении графа Прованского в юности, но ведь прошло уже восемь лет, да и теперь не стоит придавать этому большого значения. Единственное, что могло беспокоить, — этот юноша, рожденный в случайном союзе, не должен осложнять порядок престолонаследия в Провансе.

Сейчас, глядя на лохмотья молодого человека, король подавил вздох. Очевидно в Эксе случилось нечто, что довело родственников его жены до нищеты. Но тогда почему, черт побери, они не обратились за помощью к графу Прованскому? Однако Генрих не мог сердиться долго. Самолюбию короля льстило, что его посчитали богатым и великодушным, а Раймонд предпочел с самого юга Франции приехать в Англию, чтобы в тяжелую минуту просить о помощи именно его, а не обращаться с этим к своему деду или — Генрих вдруг ласково улыбнулся Раймонду — к этому ханже и скряге, своему другому дяде, королю Франции Луи.

— Добро пожаловать к нам, — приветствовал он Раймонда, — надеемся, вам будет хорошо здесь, во дворце. Мы будем рады принимать вас столько времени, сколько захотите. Чем я могу еще вам помочь?

— Сир… — начал было Раймонд, но Элеонора перебила его.

— Ты можешь дать ему что-нибудь поприличнее из одежды вместо этих лохмотьев, — со смехом сказала она. — В самом деле, не может же он показываться в таком виде. Любой может подумать, что моя семья полностью разорена.

Так как Генрих как раз и подумал об этом, его очень удивило замечание жены. Еще больше удивился он, когда юноша сделал своей тетке знак, призывая ее замолчать.

— Э-э… конечно, — ответил Генрих. — Уверен, что-нибудь подходящее найдется.

В его голосе прозвучала досада. Он уже приготовился показать свое великодушие, сыграть роль щедрого лорда перед бедным просителем. А тут оказывается, щедрость и не нужна. Проблемы племянника Элеоноры, по-видимому, были здесь ни при чем: Генриху не нравилось, когда его великодушные жесты не удавались. К счастью, когда он еще не успел почувствовать неприязнь к Раймонду, Элеонора заговорила опять.

— И еще у него какие-то неприятности, Генрих. Заставь его рассказать тебе. Мне он не скажет!

Раймонд опять покраснел. Генрих сразу почувствовал себя лучше. Видимо, его помощь все же понадобится. Он улыбнулся сначала Раймонду, а затем жене:

— Очень хорошо, но если ты хочешь, чтобы он надлежащим образом был одет к обеду, я должен сейчас же отвести его к себе, не думаю, что приносить предметы мужского туалета в твои комнаты лучше, дорогая.

Элеонора со смехом согласилась, хотя и не хотела так быстро расставаться с Раймондом: ведь она еще даже не узнала все новости из Прованса. Чтобы успокоить ее, Генрих предложил отобедать всем вместе, втроем. Затем проводил Раймонда в свои апартаменты. Сев, король указал молодому рыцарю на стул и, пристально посмотрев на юношу, сказал:

— Ну?

— У меня нет никаких неприятностей, — ответил Раймонд. — Просто я приехал без слуг и багажа…

— Да? Но это весьма странно, — заметил Генрих. — Наверняка, это не самый удобный способ путешествовать. И слуг, и одежду раздобыть достаточно просто за деньги. Значит, у тебя нет и денег.

Генрих откинулся в кресле и усмехнулся, в его голубых глазах сверкали веселые искорки. Раймонд не решался заговорить, но затем поддался обаянию Генриха, которое не раз спасало короля от ненависти своих баронов, которых он изводил и мучил.

— Вы будете смеяться надо мной, — Раймонд вздохнул. — Я сбежал из дома.

Во время короткой паузы у Генриха мелькнула мысль, уж не ослышался ли он. Люди в двадцать лет не «сбегают: из дома», если не…

— Ты сбежал от брака, которого не хочешь? — Это было единственным, что Генрих мог придумать, но Раймонд отрицательно покачал головой.

— Моя мать не дает мне жить, — тяжело вздохнул он.

— Твоя мать? — Генрих замолчал, не решаясь спросить: «Желает твоей смерти?».

Генрих всегда страстно обожал свою мать. Но он не знал, что его любовь к ней была абсолютно безнадежной. Изабелла все правильно говорила и делала. Ее голос был нежным, объятия грациозными и наполненными ароматом духов. Но, тем не менее Изабелла не могла или не хотела любить, а Генрих, никогда не понимавший этого, чувствовал ее холодность. Поэтому он вздрогнул в ужасе от того, что любой человек с более нормальными родителями понимает сразу.

— Последний случай окончательно вывел меня из себя, — продолжал Раймонд, погруженный в свои переживания. — У одного из ее вассалов в Гасконии была какая-то идиотская жалоба, но, вместо того чтобы, как обычно, обратиться к королю он взялся за оружие.

— Это нормально для гасконцев, — горько заметил Генрих.

— Да, — согласился Раймонд, — все уже было организовано, и я мог хорошо проучить этого болвана, что было проще простого. Одна небольшая крепость и один глупец, бросивший вызов.

— Она не доверяет тебе? — сочувственно спросил Генрих.

— Доверяет мне? А что это такое? — разбушевался Раймонд. — «Надень плащ, уже слишком холодно, Рэй. Не выходи на солнце, там слишком жарко, Рэй. Этот конь совсем дикий, ты упадешь с него, Рэй».

Генрих уже понимал, что возмущало Раймонда, и не мог не улыбнуться, слушая разгорячившегося молодого человека. Но оставалась одна загадка, которую хотелось разгадать.

— Понятно, — сказал король, широко улыбаясь, — просто твоя мать слегка перебарщивает, беспокоясь о твоем здоровье и безопасности, но я не понимаю, как она могла запретить тебе сделать то, что приказал отец. Полагаю, что отец приказал тебе ехать в Гасконь?

— Да, — раздраженно ответил Раймонд. — Запретила — не то слово. Она плакала, она кричала, она хваталась за сердце, она не могла дышать… — заметив улыбку короля, он замолчал.

— Но твой отец…

— Что касается отца, то тот относится ко всему терпеливо. Я понимаю, он жил отдельно от нее в течение почти шести месяцев, когда меня отсылали на воспитание. Но… но он любит ее, и во всем остальном она хорошая жена.

Генрих кивнул головой в знак того, что все окончательно понял. Видимо, из-за холодности матери, сердечность и теплота жены сделали короля ее рабом. Элеонора, к счастью, была благоразумной женщиной, но, если бы она тоже начала плакать и причитать, Генрих вынужден был бы уступить.

— Я понимаю, в такой небольшой проблеме, как гасконская, твой отец уступил матери из-за любви к тебе. И все-таки… — Мысли Генриха смешались. Он тоже уступил бы Элеоноре, если бы она чего-то захотела. Но если бы она ничего не знала, то и не просила бы… — Почему твой отец рассказал ей об этом? Или ты сам все рассказал?

— Мы не настолько глупы, — ответил Раймонд. — Не знаю точно, как она узнала. Как только меня что-нибудь заинтересует, она каким-то образом об этом узнает. Полгода назад я хотел участвовать в турнире… просто в рыцарском турнире, так она трижды падала в обморок и плакала всю ночь, пока отец не приказал мне остаться дома. Я же говорю вам, она не дает мне жить.

Король сочувственно покачал головой. В детстве у него тоже бывали такие разочарования, хотя при нем всегда были опекуны, которые обращались с ним, как с величайшей драгоценностью, и следили за каждым вдохом и выдохом. Генриху, согретому воспоминаниями о своих собственных детских переживаниях, племянник жены нравился все больше и больше.

— Ну, хорошо, — сказал он, — теперь ты здесь, и никто не будет тебя удерживать ни от турниров, ни от военных действий, если таковые появятся и у тебя будет желание участвовать в них. Но, боюсь, это не продлится долго. Безусловно, Элеонора напишет домой, чтобы сообщить матери, что ты здесь, жив и здоров.

Раймонд хлопнул себя по лбу.

— Какой же я идиот, — простонал он — Если бы я сказал ей…

— Нет, — возразил Генрих, — она будет думать лишь о твоей матери, особенно если узнает, что та не представляет, где ты находишься. Даже если бы я смог обмануть Элеонору, что-нибудь выдумав, обязательно нашелся бы некто при дворе, кто написал бы какому-нибудь своему приятелю в Прованс, ну и так далее… Думаю, твоя мать пошлет для начала людей к твоему деду узнать, не у него ли ты.

— Да, — вздохнул Раймонд и пожал плечами. — Прекрасно, у меня, по крайней мере есть несколько недель.

Генрих, нахмурившись, думал о чем-то своем, не глядя на Раймонда. Затем медленно произнес:

— Если никто не узнает, что ты был здесь, и я скажу Элеоноре, чтобы она ничего не писала в Прованс, потому что хочу поручить тебе секретное дело… — король посмотрел на Раймонда. — У меня есть небольшая задача — незначительная такая проблема, но для ее решения мне нужен кто-то, по-настоящему надежный, преданный, которому можно доверять и которого еще не знают как моего человека.

— Я сделаю все, что смогу, и с радостью, — сразу согласился Раймонд.

Король широко улыбнулся, его взгляд потеплел.

— Но для этого тебе временно придется отказаться от своего титула и имени, — предупредил он.

Раймонд рассмеялся:

— Ничто не доставило бы мне большего удовольствия.

— У меня есть брат, как ты, должно быть, знаешь, — начал говорить Генрих, — я его нежно люблю, потому что это исключительный человек. Однако несколько лет назад я заметил, что Ричард иногда холоден со мной и критикует все, что я делаю, а что еще хуже — позволяет себе ругать меня в присутствии членов моего совета. Мы всегда были очень близки, и такое поведение ранило меня до глубины души. Я не могу поверить, что сам Ричард стал таким, но я не хочу верить и в то, что брат приблизил и полюбил того, кто не предан королю.

Раймонд был удивлен всем услышанным о Ричарде, графе Корнуолльском, но решил не выдавать своих чувств. Он ожидал, что после их разговора Генрих предложит ему проявить воинскую доблесть, и пообещал себе безоговорочно выполнить волю короля.

— Недавно я услышал, — продолжал Генрих, — от одного духовного лица — верного мне человека, что вассал моего брата, не очень влиятельный, имеющий лишь два замка, — правда, один расположен на Темзе, а другой на одной очень важной дороге — как раз и есть тот человек, который настроил Ричарда против меня.

— Разве возможно, что столь незначительная личность могла повлиять на графа Корнуолльского? — спросил Раймонд, которому такой поворот в разговоре нравился все меньше и меньше.

— Я и сам так думаю, — согласился Генрих, — но, после того как мне назвали его имя, я вспомнил, что в последние годы правления моего отца, во время смуты и после, когда страной правил Луи, отец того человека, друг де Бурга, был смотрителем Уоллингфорда, и Ричард бывал у них довольно часто. Этот вассал, зовут его Вильям Марлоу, того же возраста или, возможно, на год-два старше моего брата. Они, должно быть, время от времени были партнерами в играх. И кроме того, Ричард как-то упоминал об этом, Вильям служил оруженосцем Рэннольфа Честерского.

— Но это слишком знатный лорд, чтобы иметь в оруженосцах столь ничтожную личность.

Веселость Раймонда постепенно улетучивалась. Рэннольфа Честерского вся Европа знала как благороднейшего человека — справедливого, милосердного, непоколебимого в своей вере, щедрого на советы, с ясными и возвышенными целями. Мог ли мальчик, воспитанный покойным графом Честерским, вырасти человеком, который злонамеренно сеет раздор в королевской семье?

— Это верно, — согласился Генрих, — но, думаю, его взяли по просьбе брата. После того как война прекратилась и граф уже не был ежедневно в центре сражений, Марлоу стал служить моему брату.

Генрих был абсолютным эгоцентристом. Он редко обращал внимание на чувства и эмоции других людей за исключением своей жены, и не вследствие холодности и равнодушия. Генрих был сердечным, любящим человеком но уже с двенадцати лет он был королем. Поэтому люди, от мала до велика, старались угождать малейшим его желаниям, чувствам и настроениям, а если им что-то и не нравилось, они оставляли это при себе. Наставники могли бы, конечно, воспитать его и получше, но они больше обучали политике, нежели пониманию человеческих чувств Поэтому Генрих не заметил перемен ни в поведении, ни в голосе Раймонда.

— К тому же граф Корнуолльский и сэр Вильям — давние друзья, — напомнил Раймонд, пытаясь обратить внимание короля на то, что «дурное влияние» в том случае должно было бы продолжаться намного дольше, чем несколько лет. Но по выражению лица короля он понял, что тот совсем не понял его замечания, и продолжил:

— Я не могу понять, сир, чего столь незначительный человек хотел добиться таким путем. И уж наверняка он должен был рисковать всем, говоря плохое о вас вашему брату, графу Корнуолльскому. Всем известно, даже в моей стране, которая так далеко отсюда, что граф Корнуолльский — самый преданный и любящий вас человек.

— Тем не менее, так было не всегда, — лицо Генриха помрачнело. — Когда Ричард Маршалл поднял восстание против меня тринадцать лет назад, мой брат был очень близок к тому, чтобы присоединиться.

Король, как понял Раймонд, уже давно таил в себе подобные подозрения.

— Такое вам мог сказать только враг! — запротестовал юноша.

— Но Ричард говорил об этом мне сам, в лицо, — с раздражением прервал Генрих. — И только шесть лет назад, когда я выдавал свою сестру за графа Лестерского, когда они пришли ко мне в слезах и молили о помощи, потому что сходили с ума от любви друг к другу, долго пытались справиться со своими чувствами, но так и не смогли, Ричард сказал мне самую отвратительную вещь в присутствии всех членов совета.