— Мне кажется, я могла бы выпить целое ведро, — сказала она охрипшим от волнения голосом. Чувствуя себя полной идиоткой, она попробовала откашляться.

— Даже так?! Ну тогда я предложу вам нечто более аппетитное.

— Вы очень добры, — ответила она, слегка помедлив и смущенно глядя на него снизу вверх сквозь опущенные ресницы.

Он взял ее за локоть и, двигаясь бесшумно, словно пантера, пошел рядом.

— В Южных морях всегда заботятся о тех, кто потерпел кораблекрушение и выброшен волной на чужой берег. Таков местный обычай.

В его низком грудном голосе она снова уловила суховатую нотку и с сомнением посмотрела на него. И хотя он по-прежнему улыбался, в его глазах нельзя было прочесть ничего. Вместо того чтобы легко поддерживать ее за локоть, как велит простая учтивость, его пальцы впились в нее словно клещи.

— Ведь, в конце концов, мой дальний предок тоже был одним из них, — задумчиво произнес он. — Его корабль, которому вот-вот грозило вдребезги разбиться, прибило сюда бурей. Местные жители встретили его со всем радушием, на которое только были способны, что не позволило ему остаться перед ними в долгу. Что ему оставалось делать, кроме как жениться на младшей дочери главного вождя племени?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Неужели? — воскликнула Кэндис и с интересом посмотрела на него широко открытыми, удивленными глазами.

В уголках его рта мелькнула насмешливая улыбка.

— Да. Семейное предание гласит, что ни та, ни другая сторона не были особенно в восторге от этого брака, но решали не они. Как бы там ни было, но этот брак, несмотря на то что он был насильственным, говорят, оказался очень счастливым.

— Значит, это он был предком Чэпмена, — сказала Кэндис и понимающе кивнула.

— Совершенно верно. Вы что-нибудь слышали о нем?

Этим вопросом он застал ее врасплох.

— Каждый, кто приезжает на Фалаиси, знает, что Чэпмены жили здесь всегда, и я даже гдето слышала, будто вы состоите с ними в родстве, — быстро нашлась она.

— Да, Грант — мой двоюродный брат, — произнес он без всякого выражения.

Его пальцы еще сильнее стиснули ее локоть, когда, проходя через широкие двери, они вышли на террасу, спрятанную в тени орхидей, белых и изысканно-прекрасных, застывших на длинных грациозных стеблях, словно лунные бабочки. Несправедливо, подумала Кэндис с неожиданной неприязнью, когда один человек может окружить себя такой красотой, а другие прозябают в нищете и бедности.

Изобразив на лице небольшую гримаску, она оглядела террасу и с вожделением проглотила слюну, увидев стоящий на столе запотевший графин со светящейся золотистой жидкостью.

— Божественно! — воскликнула она.

— Будете только сок или, может быть, разбавить его чем-нибудь покрепче?

Она улыбнулась.

— Нет, только сок, пожалуйста. Я плохо переношу спиртное, тем более мне еще нужно вернуть назад эту посудину, прежде чем они бросятся меня разыскивать. Я…

— Об этом можете не беспокоиться, я уже обо всем позаботился. Я отвезу вас назад, а катамаран доставят на место завтра утром.

Она густо покраснела, понимая, что причиняет ему массу хлопот, хотя ее и задела нотка легкого осуждения в его ровном голосе.

— Это очень мило с вашей стороны, но я не могу…

— Можете, можете, — произнес он, гладя на нее с самодовольной улыбкой. — В любом случае сейчас уже поздно. Я уже все устроил и обещаю, что буду вести себя вполне пристойно, но за это вы со мной обязательно поужинаете.

Как ей вести себя в этой ситуации? Разумеется, она ничего не имела против того, чтобы поужинать с ним, но почему он сказал «со мной», а не «с нами»? А где же все остальные? Эта заносчивая Лидия, Стефани? Ее так и подмывало задать ему не дававший ей покоя вопрос, но вместо этого она сказала:

— Вы очень добры, но я не хочу надоедать. — Заметив, как он недоуменно Вскинул брови, она добавила: — Я имела в виду то, что вы не один, и я не хочу… не могу…

— О других не беспокойтесь, — бросая он небрежно. — Лидия вчера улетела назад в Дигдио, а Стефани сегодня вечером здесь не будет.

Стараясь изо всех сил скрыть свое разочарование, она сделала несколько глотков сока какого-то неизвестного ей тропического фрукта. Сок был прохладным, почти несладким и приятно холодил пересохшее горло. Не спеша, она выпила весь стакан, стараясь за это время снова овладеть собой. Ставя стакан на стол, она уже смогла улыбнуться и с очаровательной небрежностью произнесла:

— Мне действительно неудобно доставлять вам столько хлопот, мистер Джеррард. Вы были очень добры, но я не хочу нарушать ваше уединение.

— Какая ерунда! — воскликнул он, и взгляд его блестящих глаз задержался на изящном изгибе ее рта. — Вы поможете мне скоротать вечер, а если вы против того, чтобы на вас смотрели как на развлечение, что ж, быть может, вы простите мне это? За то, что я, как вы выразились, был так добр?!

Ей не хотелось оставаться. Что-то подсказывало ей, что у него есть какой-то скрытый замысел. Может быть, ему просто стало скучно теперь, когда очаровательная Лидия не осыпает его больше своими комплиментами? Чувствуя некоторую неловкость, она смотрела на бархатную зелень газона, обрамленного неподвижными густыми зарослями.

Вряд ли она ему нравилась; она знала, что не так уж красива и не относится к числу тех утонченных и искушенных в искусстве флирта женщин, вроде Лидии, которые ему явно нравятся. А она даже не знала, что такое физическая близость с мужчиной.

Почувствовав, как к голове ее приливает горячая волна, она неуверенно взглянула на него и заметила, что он слегка улыбается, словно догадываясь, какую дилемму она пытается решить.

Когда-то в одной статье она прочитала о нравах, царящих в мире таких, как Джеррард. Статья шокировала и ужаснула ее тем, что на брак там смотрели лишь как на деловую сделку, а любовь оставляли для романов за пределами супружеской спальни. Она отчетливо помнила, что с презрением подумала тогда, что если в этом и заключается изысканность нравов, те такая изысканность ей не нужна.

Но если сейчас она испугается и сбежит, она может навсегда потерять шанс продолжить знакомство с Джеррардом. В конце концов, здраво рассудила она, даже если он надеется на какойто проходной любовный эпизод, он примет ее вежливый отказ. Какой-то первобытный инстинкт подсказывал ей, что он не из тех, кто станет применять силу. Если же инстинкт ее обманывает и он все-таки попытается что-то сделать, она знает кое-какие приемы, которые заставят его вести себя более благоразумно.

— В таком случае я вряд ли могу сказать нет, — ответила она, принимая отчаянное решение и глядя на него с дерзкой усмешкой. — Благодарю за приглашение, я с удовольствием поужинаю с вами.

На какую-то долю секунды он замер, а потом медленно улыбнулся, и в ушах у нее снова зазвенели проклятые колокольчики. Если Сол Джеррард не прирожденный донжуан, который ни минуты не может прожить без флирта — во что она в действительности не верила, — то он определенно старается ей понравиться.

Ей было непросто сохранять равнодушный вид, который она на себя напустила, но еще труднее было удержать его на безопасном расстоянии. Начать с того, что он был великолеппый собеседник. Пока они оба наблюдали, как за изящным переплетением крон кокосовых пальм садится солнце, он продолжил свой рассказ о первом из Чэпменов, немножко пирате, немножко путешественнике, немножко человеке совести, прибывшем сюда в то время, когда жители острова пожинали плоды своего первого знакомства с европейской цивилизацией, став их оставалось совсем немного, — рассказывал он, допивая сок в ее стакан. — Многих из них эти негодяи заставляли день и ночь нырять в лагуне за черным жемчугом, пока те не погибли от кессонной болезни. Другие умерли от кори, свинки, гриппа, к которым у них не было иммунитета. Эпидемии выкосили почти все племя вождей, а те, что еще оставались в живых, страшно ослабли после болезни. Когда Чэпмен попал сюда, система социального устройства на острове была полностью разрушена, и те немногие, что еще уцелели, как манны небесной ждали того, кто поможет им повести борьбу со всем этим отребьем, с этими подонками, которые грабили, мучили и угнетали их. И вот однажды в горах он наткнулся на кучку таких несчастных. Единственной надеждой и утешением этих больных и измученных людей была легенда о том, что в час великой нужды к ним придет белый человек, возьмет себе в жены девственницу из рода главных вождей и спасет их.

— Значит, она была связана каким-то родством с той, что писала стихи и обладала чудесным голосом? С той, которая умерла и после смерти превратилась в птицу тикау? — спросила она, замирая от восхищения.

Он лениво откинулся в кресле, с удовольствием наблюдая за ее реакцией. Одна рука его покоилась на подлокотнике кресла. Лучи света, пробивавшиеся сквозь шатер из виноградных листьев, играли у него в волосах, и черный отблеск волос и синий огонь его глаз, сливаясь, отбрасывали тень на тонкие контуры его лица, подчеркивая их опасный темный магнетизм.

— Да, она — ее прямой потомок.

— Но вы же сказали, что они умерли, — возразила она.

— Очевидно, они все-таки успели увенчать свою любовь брачным союзом, результатом которого стало появление на свет их маленькой дочери, — пояснил он, неторопливо растягивая слова. Глаза его были полузакрыты. — Она была представителем главной линии рода. А та девственница, вы совершенно правы, была прямым потомком их дочери.

— И вы верите этому?

— Я не могу не согласиться, что это очень удобная легенда, поскольку она возводит правящую линию вождей к предку, имевшему огромную власть и принадлежавшему к династии вождей Тонга, — ответил он мягким, ровным голосом.

— Но вы же не верите в это?

— Как ни странно, верю! Хотя у меня и есть некоторые сомнения по поводу превращения обоих возлюбленных в птиц.

Ее довольный смех нарушил дремотную тишину.

— И у меня, признаться, тоже. А как же тогда тот первый Чэпмен оказался на Фалаиси?

— Бог мой, наверное, так же, как и все остальные потерпевшие кораблекрушение и выброшенные на берег бродяги. Ему был нужен черный жемчуг, сандаловое дерево и трепанги, которые он мог бы продавать в Китае, но, кроме того, в этом любознательном человеке жила неистребимая страсть к неизведанному. Именно она и привела его в глубь острова, где он наткнулся на маленький пруд, в котором купалась последняя прошедшая ритуальный обряд девственница по имени Сула. Существует две версии того, что произошло потом. По одной из них он был настолько пленен ее красотой, что последовал за ней к ее жилищу высоко в горах и там просил ее руки. В нем узнали героя той самой легенды, молодая жена уговорила его остаться и защитить их.

Она слушала его с неподдельным интересом, однако что-то в его голосе заставило ее снова усомниться в том, что он во все это верит.

Он окинул ее неторопливым, насмешливым взглядом.

— А по другой версии он изнасиловал ее тут же у пруда. Потом его схватили и, угрожая проткнуть копьем, силой заставили на ней жениться.

— Эта версия мне не нравится.

— Да, женщинам она обычно не нравится, — сказал он небрежно. — И все же мне она кажется более правдоподобной. Он ведь не был героем. Он был простым человеком, который выжил и добился процветания в такой жуткой дыре, какой был в то время этот остров. А это значит, что он должен был быть жестоким и беспощадным. У меня нет никаких сомнений в том, что он принял ее за самую обычную женщину, с присущим ей, как и всем остальным жительницам острова, откровенным желанием наслаждаться плотскими радостями. Как бы то ни было, в один прекрасный день он обнаружил, что стал ее мужем и что народ ее племени считает его своим спасителем.

— Спасителем, говорите… — Личность такого земного, такого обычного героя заинтересовала ее.

Он усмехнулся.

— Да, он стал спасителем поневоле. Его брак дал ему власть и необходимый авторитет для того, чтобы создать здесь отряды милиции из тех немногих, кто еще мог сражаться. Власть, которую он получил, будучи причисленным к роду вождей, перешла к его детям. Вот почему мой двоюродный брат является сегодня верховным вождем острова. Но, кроме того, наш предок приобрел эту власть, сражаясь за свободу и независимость Фалаиси.

— Очень любопытная личность. — Кэндис не могла удержаться, чтобы не представить в облике этого предка-пирата Сола Джеррарда. Его внешность, окружавший его ореол силы и жестокости, его прагматический ум — все говорило о том, что они очень похожи.

— Он не отличался щепетильностью в выборе средств, даже по тем временам, — мрачновато констатировал Сол. — Он не был ни романтиком, ни ходячей добродетелью. Сто пятьдесят лет назад такая вещь, как совесть, в Южных морях ценилась не слишком высоко. Но прошло немного времени, и ловцы жемчуга, и охотники за трепангами, и те, кто занимался грабительским промыслом сандалового дерева, поняли, что, если они не хотят нажить себе неприятности или еще что-нибудь в этом же духе, они должны честно платить за все награбленное. И тогда он смог так умело организовать здесь добычу жемчуга, что эта система до сих пор работает.

Нотка какой-то скрытой зависти в его голосе покоробила Кэндис.

— Вы бы хотели быть этим первым Чэпменом? — предположила она наугад.

Очертания его красивого рта дрогнули, а лицо неожиданно озарила улыбка.

— Почему вы так решили? Вы считаете, что я завидую его смелости и безрассудству? Но в моей жизни достаточно драм, чтобы не сидеть сложа руки. Да, может быть, она не так ярка и богата событиями, в том смысле что кровь не льется вокруг меня рекой и ножи, направленные мне в спину, сделаны не из стали, но войны, в которых участвую я, столь же кровавы, а ответственность, лежащая на мне, столь же велика. Как, впрочем, и необходимость защищать тех, кто от меня зависит.

Итак, он оказался романтиком. Кэндис была поражена.

Заметив, насколько она потрясена сделанным ею открытием, он сухо спросил:

— Это вас удивляет? Вы наверняка думали, что те из нас, кто стоит во главе промышленных корпораций, непременно должны быть с хвостом и рогами и идут по жизни, попирая все кругом своим кованым сапогом?

— Я никогда не думала об этом, — заговорила она взволнованно. — Пожалуй, только однажды, когда я прочла где-то жуткую историю о человеке, у которого денег было гораздо больше, чем здравого смысла: он вырубил миллион акров тропических джунглей, затем решил переплюнуть на аукционе всех тех, кто вроде него не знает, куда потратить свои миллионы, и неизвестно для чего купил там какую-то огромную безвкусную каменную глыбу.

— То есть вам никогда не было горько от мысли, что некоторые владеют гораздо большей долей богатств, чем положено по справедливости?

Она не станет сдаваться, хотя в его низком выразительном голосе явно прозвучала насмешка.

— Каждый, кто хоть раз стоял перед проблемой, где взять деньги, чтобы купить новую одежду, задумывался об этом, точно так же, как любой нормальный человек задается вопросом, почему ему выпало счастье родиться крепким и здоровым да еще в благодатной стране, где пустыня не грозит поглотить цветущие поля и сады. В совершенном обществе не будет бедных и богатых, но мир, увы, далек от совершенства. Я не настолько глупа и самоуверенна, чтобы думать, что я знаю ответы на эти вопросы, не говоря уже о том, чтобы знать ответы на все вопросы вообще. Но если законы и общественное мнение окажутся способными оградить общество от худших эксцессов тех, кто обладает и богатством, и властью, от бессмысленного разбазаривания природных богатств или применения власти с позиции силы, тогда люди, подобные вам, причинят обществу гораздо меньше вреда.

Его глаза сузились и на фоне ослепительного вечернего неба казались двумя сверкающими полосками синего огня. Во рту у нее пересохло.

— Я не совсем то имела в ВИДУ, — сказала она слегка осипшим голосом.

— Прошу вас, не надо идти на попятную, не портите впечатления, — шутливо заметил он. — Я согласен с вами. В совершенном мире не будет голода, не будет горя и страданий, но именно до тех пор, пока этот день не наступит, я буду защищать возложенные на меня обязательства всеми средствами, которыми располагаю.

— Так стараться, и все из-за какой-то фирмы?! — воскликнула она, пытаясь неизвестно зачем поддеть его.

— А вы знаете, сколько людей зависит от процветания фирмы Джеррарда? — Голос его звучал холодно и презрительно, снова лишая ее самообладания. — Целые правительства нуждаются в нашей поддержке и опираются на нас. Мы боролись за права человека, настаивали на замораживании непопулярных мер, убеждали правительства принимать законы, охраняющие женщин и детей, и все это потому, что мы можем предложить правительствам то, что им необходимо: деньги, товары, услуги.

Кэндис судорожно проглотила слюну, стараясь освободиться от неприятной сухости в горле.

— По всей вероятности, я представляла все это несколько иначе.

— Нет. — Его голос звучал устало и бесцветно. — Вы как раз представляли это так, как представляют все. Мы совершили множество ошибок, но крайне редко мы совершали одну и ту же ошибку дважды и, несмотря на враждебную пропаганду, стараемся принимать такие решения, в которых бы учитывались благосостояние и процветание всего народа.

— Я понимаю.

Он пожал плечами.

— Мне бы пора уже привыкнуть к тому массированному обстрелу, которому я подвергаюсь ежедневно, а теперь еще и Стефани в таком возрасте, когда ее тоже волнуют вопросы, связанные с владением, как она выражается, неприлично большим количеством мировых богатств.

— Ох уж эти мне юные идеалисты, — сказала она негромко и слегка улыбнулась. — Я прекрасно помню себя в этом возрасте. Кажется, что ты можешь изменить весь мир. И одно из первых горьких разочарований наступает тогда, когда ты вдруг обнаруживаешь, что тебе это не под силу. — По какой-то странной причине ей было неприятно думать, что сомнения Стефани задевают его, и она весело сказала: — Даже если вы лично и не завидуете своему предку, я не могу сказать этого о себе. Несмотря ни на что, мне кажется, что тот мир был намного проще. Я бы так хотела быть свободной в своих поступках, быть хозяином своей судьбы, бросаться навстречу незнакомому, неизведанному миру с безрассудством смельчака.

— Каждый мужчина втайне мечтает об этом же. Но мне всегда казалось, что женщина предпочитает покой и устроенность, — сухо произнес он.

— Я не верю в покой и устроенность. Через пять минут наступит прилив, и океанская волна обрушится на нас и смоет нас обоих. Покой и устроенность зависят от нашего внутреннего состояния, они не имеют ничего общего с миром, который существует вне нас.

Голос ее звучал страстно и взволнованно. Он звенел, окрашенный далекими воспоминаниями, и в этот момент она с ужасом обнаружила, что он пристально наблюдает за ней изпод густых полуопущенных ресниц, а в его прищуренных глазах шамана, словно осколки сапфира, вспыхивают искры.

— Да, вы преподали мне непростой урок, — нарушил он несколько затянувшееся молчание.

Она смущенно пожала плечами.

— Непростой, но необходимый. Мир не враждебен нам, он к нам просто безразличен. И мы связаны с его законами, которые им управляют, так же как жемчужницы на дне этой лагуны.

— Значит, пей, ешь, веселись, потому что завтра умрешь?

По спине у нее пробежал неприятный холодок. Она снова пожала плечами и, как ей показалось, с иронией парировала:

— Нет, не совсем. Ведь это значит искать неприятностей на свою голову — а что, если завтра не умрешь?