Робин Лафевер
Теодосия и последний фараон
Глава первая
МЕРЗОПАКОСТНЫЙ РИДИКЮЛЬ
Ноябрь 1907
Песок каким-то непонятным образом просачивался сквозь плотно закрытые окна вагона и скапливался в самых, как бы это сказать, неподходящих местах. Неловко поерзав на сиденье, я сдула пыль со своего блокнота и снова уставилась на только что исписанную страничку. Когда я делаю такие записи, мне лучше думается.
«Что мне нужно сделать в Египте
1. Избегать встречи с мерзкими Змеями Хаоса. Это члены тайного общества, которые намерены завладеть любыми проклятыми артефактами, чтобы использовать их в своих гнусных целях.
2. Найти в Луксоре майора Гарримана Гриндла. Это мой связи с Братством Избранных хранителей, группой благородных людей, стремящихся воспрепятствовать Змеям Хаоса.
3. Помочь маме найти храм Тутмоса III. Как мне удалось выяснить, такой храм мог существовать, однако я несколько преувеличила добытые мной доказательства. Это было нужно для того, чтобы убедить маму поскорее отправиться в Египет, и я смогла…
4. Возвратить два очень важных артефакта — Шар Ра и Изумрудную табличку — уаджетинам. Это такая тайная организация, о которой ничего не знают даже в Братстве Избранных хранителей. По словам египетского мага Ови Бубу, уаджетины были избраны самими египетскими богами для охраны и защиты древних могущественных артефактов. В этом они похожи на Братство Избранных хранителей.
5. Убедить уаджетинов в том, что я завладела этими артефактами совершенно случайно и не должна понести за это наказание.
6. Убедить их также в том, что, поскольку возвратить эти артефакты меня послал мой друг Ови Бубу, ему следует простить ошибки, из-за которых он был изгнан из общества уаджетинов и из Египта.
7. Выяснить обстоятельства моего появления на свет. Ови Бубу считает, что с этим связан мой необычный дар распознавать следы древней магии и проклятий».
Я внимательно перечитала список. Честно говоря, он выглядел не таким уж длинным, но почему эти семь вроде бы не слишком трудных дел давят на меня так, словно весь мир навалился на мои плечи?
Из стоявшей рядом со мной корзинки раздался негромкий протяжный звук — я настороженно покосилась на маму, увидела, как она предостерегающе поднимает бровь, и быстро дописала в блокнот:
«8. По возможности всегда держать Исиду подальше от мамы».
Я положила карандаш, которым писала, к себе в карман, затем просунула пальцы в щели между прутьями корзинки и пошевелила ими, чтобы показать Исиде, что я здесь. Нащупав пальцем бархатное ушко, я почесала за ним свою кошку. Исида успокоилась и даже почти замурлыкала. Если учесть, что она вообще крайне редко мурлычет, это почти уже можно было считать большим успехом.
Как же рассердилась мама, когда узнала, что я тайком захватила с собой Исиду! К счастью, к этому времени мы уже плыли посреди моря и поздно было поворачивать назад. Я понимала, что везти с собой контрабандой кошку — не самая удачная затея, и не только потому, что кошка будет досаждать маме. Этого как раз не будет, мы с Исидой давно научились не надоедать моим родителям и даже лишний раз не попадаться им на глаза. Дело, скорее, было в самой Исиде — уж очень она свободолюбивая, а тут ей придется столько времени ехать в тесной корзинке. Я понимала, что Исида будет страдать вею дорогу, пока мы не доберемся до места. Но я знала также, что сама буду страдать еще сильней, если надолго, на несколько месяцев, расстанусь со своей кошкой. Кроме того, Исида умела каким-то странным образом влиять на людей, и это качество могло оказаться очень полезным в нашем путешествии.
В конце концов, если уж я должна отправляться с опасным заданием куда-то за тысячи километров от дома, от своих друзей и знакомых, могу я иметь при себе хоть одно живое существо, которое без всяких сомнений могу назвать своим союзником? Пусть мама еще спасибо скажет, что я провезла с собой контрабандой кошку, а не Липучку Уилла. Правда, я не уверена, что мне удалось бы тайком протащить на пароход двенадцатилетнего уличного мальчишку, умеющего шарить по карманам, — с Исидой и то хлопот было выше крыши.
Вскоре наш поезд завизжал, заскрипел всеми своими железными суставами, задергался затрясся и наконец остановился у перрона каирского вокзала. От толчка меня швырнуло вперед, и, чтобы не упасть, мне пришлось изо всех сил упереться ногами в пол. Рукой я при этом успела придержать корзинку с Исидой, чтобы не дать ей свалиться с полки.
Сидевшую напротив меня маму прижало спиной к стене. Затем напоследок поезд дернулся еще раз. и теперь вперед швырнуло уже маму — она не успела затормозить и ткнулась головой в мои колени.
Надо отдать маме должное — она быстро выпрямилась, поправила свою шляпку и весело воскликнула:
— Приехали!
— Приехали, — хмуро согласилась я, поправляя корзинку.
— Собирай свои вещи, дорогая. Выходим.
— Да, мама. — Я сняла руку с корзинки и с раздражением отметила, что шелковые шнурки ридикюля снова перехлестнули мое запястье. Должна сказать, что ридикюли — эти модные дамские сумочки на плетеном шнурке — остаются для меня полнейшей загадкой. Интересно и непонятно, каким образом другим леди (кроме меня — неумехи) удается носить ридикюли так, чтобы они не стягивали своими шнурами запястье? Причем затекшая и онемевшая без притока крови рука — это еще полбеды. Добавьте к этому привычку ридикюля на каждом шагу бить вас всей своей тяжестью по ноге, и вы поймете, что это за мерзопакостная штуковина. Я тяжело вздохнула и принялась распутывать пережавшие мое запястье шнуры.
— Что ты делаешь? — спросила мама.
— Сражаюсь с этой проклятой штуковиной, — пробормотала я, глядя на ридикюль, который все быстрее раскручивался на своих шнурах.
— А я думала, что тебе нравится эта сумочка. Если не ошибаюсь, ты буквально умоляла меня ее купить.
Я подавила вздох разочарования. Почему взрослые так долго помнят то, что вам хотелось бы как можно скорее забыть?
— Я просила, потому что не знала, сколько хлебну с ней хлопот.
Если честно, то мне больше всего хотелось не сумочку-ридикюль, а муфту, однако в Египте даже в ноябре слишком жарко, чтобы ходить с ней. А ведь какой замечательный тайник можно устроить в муфте! И всегда надежно держать в руках внутри нее…
— Дай мне, — потянулась к моему ридикюлю мама.
— Нет! — Я резко отдернула назад руку с ридикюлем. — Я должна к нему привыкнуть, иначе до старости не научусь носить сумочку. Мне главное понять, как это делается. А если не разобраться с этим сейчас, то когда же мне заниматься этим?
Мама долго смотрела на меня, потом сказала, покачав головой:
— Твоя бабушка права. Ты необычный ребенок.
Я вздрогнула, как от пчелиного укуса. Необычный? Необычный!
Увидев, что происходит с моим лицом, мама улыбнулась и сказала, желая меня успокоить:
— Не волнуйся, милая. Мы все проходим через непростой период взросления, а потом взрослеем, и все становится на свои места.
Однако мысль о том, что я вырасту и стану совершенно не похожей на себя нынешнюю, ни капельки меня не утешила.
А вот радость от нашего путешествия и связанные с ним ожидания куда-то испарились. С одной стороны, мне очень хотелось объяснить маме, почему я на самом деле так необычно веду себя, но с другой стороны, я сильно сомневалась в том, что, узнав об этом, она обрадуется.
Пожалуй, решит еще, что меня вместо Египта следует отправить в сумасшедший дом, когда я расскажу ей, что большую часть своего времени трачу на снятие древних проклятий и следов черной магии с наиболее редких и ценных артефактов лондонского Музея легенд и древностей, которым руководят мои родители. А оставшуюся часть времени провожу в борьбе с различными тайными обществами, желающими заполучить эти самые артефакты для своих грязных целей. Не думаю, что мама найдет нормальными такие причины моего необычного поведения.
Ничего не подозревая о бушующих во мне страстях, мама поднялась и сказала, разглаживая подол своего дорожного платья:
— Бери свои вещи, дорогая. Пойдем.
Из стоящей рядом со мной корзинки раздалось недовольное низкое мяуканье.
— Исиде не нравится, когда ее называют вещью, — пояснила я.
Мама прекратила прихорашиваться и сказала, пронзив меня взглядом:
— Поскольку Исиду в это путешествие не приглашали, мне абсолютно наплевать, что ей нравится или не нравится. Не испытывай мое терпение, Тео. Это за тебя уже сделали и наше долгое путешествие, и бесконечные задержки. Все, давай на выход.
Подумав вскользь о том, что идея приехать в Египет вместе с мамой была, возможно, не самой лучшей, я взяла в одну руку свой дорожный саквояж, другой подхватила корзинку с Исидой и поднялась на ноги.
— Твой головной убор, — напомнила мама, указывая кивком на мой валявшийся на полке пробковый шлем. Проклятье.
Я поставила саквояж, напялила шлем на голову, снова взяла саквояж, затем вышла вслед за мамой из нашего купе и поковыляла к выходу вдоль узкого тесного прохода.
Выйдя на подножку вагона, я почувствовала легкие следы энергии духов — хека и древней магии, они смешивались в воздухе с валившим от локомотива паром и сажей. Я чихнула, затем сошла на перрон и пошла вслед за мамой — маленький с виду ридикюль при каждом шаге тяжело бил меня по ноге. В ридикюле у меня был спрятан шар Ра, это он то и дело напоминал мне о том, зачем я здесь, и об обещании, которое я дала лежавшему на смертном одре Ови Бубу. Когда я давала обещание отвезти шар Ра и Изумрудную табличку в Египет, я действительно верила, что Ови Бубу находится при смерти. Если бы я знала, что на самом деле это не совсем так и что Ови Бубу не умрет от полученных в битве со слугами Хаоса ран, я не стала бы брать на себя такие обязательства — он мог бы и сам приехать в Египет, когда поправится.
