А плавал я здорово.

Вот Синдбад только при маме решался в воду сунуться.

Кевин однажды нырял с волнореза и разбил голову. Его мама и сестра повезли его в такси на Джервис-стрит накладывать швы.

Некоторым из нас не разрешали лезть в воду. Порежешь, мол, ногу о камень, и пожалуйста — полиомиелит. Один парень с Барритаун-драйв, Шон Рикард, умер, и поговаривали, от того, что наглотался морской воды. А кто-то рассказывал, что Шон проглотил леденец, и тот застрял у него в горле.

— Он был один в спальне, — объяснял Эйдан, — некому было по спине похлопать.

— Чего ж он в кухню не спустился?

— Да он дышать не мог!

— А я запросто могу себя по спине похлопать, смотрите.

Мы смотрели, как Кевин хлопает себя по спине.

— Недостаточно сильно, — сказал Эйдан, и мы все принялись лупить себя по спине.

— Чушь. Не слушай их больше, — заявила мама и уже мягче добавила: — Лейкемия была у бедного мальчика.

— Как это лейкемия?

— Такая болезнь.

— От того, что воды наглотался?

— Нет.

— А от чего?

— Не от воды.

— От морской воды?

— Вообще не от воды.

Вода, вмешался мой папка, была на самом деле великолепная. Эксперты Корпорации изучили ее всесторонне и оценили на отлично.

— Вот так вот, — сказала ма.

Дедушка Финнеган, мамин папа, работал в Корпорации.

Мисс Уоткинс, учительница, которая была у нас до Хенно, однажды принесла чайное полотенце с Декларацией независимости. Была пятидесятая годовщина Пасхального восстания [Пасхальное восстание — неудачное вооруженное восстание, организованное в Ирландии во время пасхальной недели в 1916 г. Ирландские республиканцы планировали провозгласить независимую от Великобритании Ирландскую республику. Декларация независимости была принята в 1919 г., в начале Войны за независимость Ирландии (1919–1921 гг.).]. В центре текст, а вокруг портреты семерых лидеров восстания. Мисс Уоткинс повесила полотенце на доске, и мы по очереди подходили и рассматривали его. Кое-кто из мальчиков даже крестился перед ним.

— Nach bhfuil sé go hálainn [Ну, разве не красота? (ирл.)], мальчики? — приговаривала она.

— Tá [Да (ирл.).], — отвечали мы.

Я рассмотрел подписи. Томас Дж. Кларк — самая первая. Надо же, я же тоже Кларк!

Мисс Уоткинс, взяв bata, прочла Декларацию вслух, указывая на каждое слово:

— В этот великий час Ирландская нация должна отвагой и солидарностью, а также готовностью своих детей пожертвовать собой ради общего блага, доказать, что она достойна великого предназначения, что ей уготовано. Подписано от имени Временного правительства: Томас Дж. Кларк, Шон МакДермот, Томас МакДона, П. Г. Пирс, Имон Кент, Джеймс Коннолли, Джозеф Планкетт.

Мисс Уоткинс захлопала в ладоши, и мы тоже. Мы начали смеяться. Она зыркнула грозно, мы прекратили хохот, но хлопали дальше.

Я обернулся к Джеймсу О’Кифу:

— Томас Дж. Кларк — мой дед родной. Передай дальше.

Мисс Уоткинс постучала bata по доске:

— Seasaígí suas [Встаньте (ирл.).].

Она заставила нас маршировать на месте рядом с партами.

— Clé — deas — clé — deas — clé [Левой-правой, левой-правой, левой (ирл.).]…

И стены задрожали. Школа располагалась в бытовке. Еще несколько таких же бытовок стояло за школой. Под ними можно было даже проползти. Масляная краска на фасадах облупилась от солнца, и мы сдирали ее. В настоящей, бетонной, школе нам дали класс только через год, когда нас начал учить Хенно. Мы обожали маршировать. Половицы под нами аж подпрыгивали. Мы топали с огромной силой, хоть и вразброд. Мисс Уоткинс заставляла нас шагать пару раз в день, когда считала, что мы что-то заленились.

Так мы маршировали, а мисс Уоткинс читала Декларацию:

— Ирландцы и ирландки! Во имя Господа и ушедших поколений, от которых восприняла древнюю традицию государственности, Ирландия нашими голосами призывает детей своих сплотиться под ее знаменами и выйти на бой за свободу.

Марш разладился, мы шагали как попало, и мисс Уоткинс пришлось замолчать. Она постучала по доске:

— Suígí síos [Садитесь (ирл.).].

Она выглядела разочарованной и раздраженной.

Кевин поднял руку.

— Мисс!

— Sea? [Да? (ирл.)]

— Мисс, а Падди Кларк говорит, что Томас Кларк, ему дедушка, мисс.

— Это он сейчас так сказал?

— Да, мисс.

— Патрик Кларк!

— Я, мисс.

— Встань, чтобы все тебя видели.

Целую вечность я неуклюже выкарабкивался из-за парты.

— Томас Кларк — твой дедушка?

Я заулыбался.

— Дедушка?

— Да, мисс.

— Вот этот человек?

Мисс Уоткинс указала на Томаса Кларка. Он и вправду был похож на дедушку.

— Да, мисс.

— А где он живет?

— В Клонтарфе, мисс.

— Где-где?

— В Клонтарфе, мисс.

— Иди сюда, Патрик Кларк.

За партами стояла гробовая тишина.

Учительница ткнула указкой в надпись под головой Томаса Кларка.

— Прочти вслух, Патрик Кларк.

— Рас-рас-расстрелян англичанами третьего мая 1916 года.

— Что означает «расстрелян», Дермот Граймс, который ковыряется в носу и считает, что учительница этого не замечает?

— Убили, надо понимать, мисс.

— Совершенно верно. И может ли Томас Кларк, расстрелянный в 1916 году, жить в Клонтарфе и быть твоим дедушкой, а, Патрик Кларк?

— Да, мисс.

Я прикинулся, что внимательно рассматриваю портрет.

— Еще раз спрашиваю, Патрик Кларк: это твой дедушка?!

— Нет, мисс.

Я получил три удара по каждой руке.

Вернувшись за парту, я не смог опустить сиденье. Руки не шевелились. Джеймс О’Киф помог мне, пнув мое сиденье. Оно громко стукнуло, и я испугался, что сейчас получу от мисс Уоткинс добавки. Спрятал ладони, сев на них. Я не скрючился от боли только потому, что мисс Уоткинс не разрешала. Болело так, будто кисти рук отвалились; скоро еще их начнет жечь. Ладони потели как ненормальные. В классе ни звука. Я посмотрел на Кевина и ухмыльнулся, но зубы у меня стучали. Лиам повернулся к Кевину, ждал его взгляда, его ухмылки.

Я любил дедушку Кларка больше, чем дедушку Финнегана. Бабушки Кларк уже не было в живых.

— Бабушка на небесах, — объяснял дедушка, — прекрасно проводит время.

Когда мы навещали дедушку Кларка или он заходил к нам, мы всегда получали по полкроны. Однажды он даже приехал на велосипеде.

Раз вечером, когда по телевизору шел «Магазин и рынок» [«Магазин и рынок» (англ. Mart and Market) — ирландская телевизионная программа про сельское хозяйство.], я копался в ящиках комода. Нижний ящик был забит фотографиями, и стоило его открыть, как они падали на пол и рассыпались. Я собрал их в стопку. Сверху лежал портрет дедушки Кларка и бабушки Кларк. Сто лет мы не ездили к дедушке в гости.

— Пап?

— Что, сын?

— Когда мы поедем к дедушке Кларку?

Папка стал странный, как будто бы потерял что-то, потом нашел, а это оказалось совсем не нужно. Сел, вгляделся мне в лицо.

— Дедушка Кларк умер. Разве ты не помнишь?

— Нет.

Я и правда не помнил.

Папа взял меня на руки.

Руки у папы были большие, пальцы длинные, но не толстые: можно было легко нащупать косточки. Одна его рука лежала на спинке кресла, другой он держал книгу. Его ногти были чистыми. Только один грязный, а ведь у папы ногти длинней моих. На костяшках пальцев — морщины, рисунок их напоминал цемент, которым скрепляют кирпичи. Поры похожи на ямки, из каждой волосинка. Особенно густые темные волосы высовывались из-под манжет рубашки.

«Нагие и мертвые» [«Нагие и мертвые» (англ. The Naked and the Dead) — роман американского писателя Нормана Кингсли Мейлера, впервые опубликованный в 1948 г. Повествует о боевых действиях в ходе Филиппинской операции во Второй мировой войне.] — так называлась книга. Но солдат на обложке был вполне живой и одетый в форму. Лицо его было грязным. Американский солдат.

— Про что книга?

Па посмотрел на обложку:

— Про войну.

— Хорошая?

— Хорошая. Очень хорошая.

Я кивнул на картинку с солдатом:

— Про него?

— Ага.

— И какой он?

— Пока не дочитал. Потом расскажу.

«Третья мировая война у ворот».

Я покупал газету каждый будний день, чтобы папка, придя с работы, мог почитать. И в субботу тоже покупал. Деньги мне давала мама.

«Третья мировая война у ворот».

— У ворот — это значит вот-вот придет? — спросил я у мамы.

— Наверное, так. К чему ты спрашиваешь?

— Третья мировая война вот-вот придет, — объявил я. — Вот посмотри.

Ма прочла заголовок и отмахнулась:

— Ой, ну это ж газета. Журналисты вечно преувеличивают.

— А мы участвовать будем?

— Нет.

— А почему нет?

— Потому что войны не будет.

— А ты жила во Вторую мировую войну? — полюбопытствовал я.

— Жила, конечно.

Ма варила обед и напускала на себя вид «уйди-я-занята».

— И как оно?

— Не так уж и плохо, — пожала плечами ма. — Разочарую тебя, Патрик, но Ирландия вообще в войну не вступала [Ирландия — единственная из стран-членов Британского содружества, не вступившая в антигитлеровскую коалицию. Во время войны страна придерживалась нейтралитета, вследствие национальной политики, направленной на повышение суверенитета, что ассоциировалось с неучастием в военных действиях на стороне британцев. Кроме того, армия страны была малочисленна и плохо вооружена.].

— А почему?

— Ну, это сложно. Не воевали мы, и все. Папа тебе объяснит.

Я дожидался папки возле задней двери.

— Вот смотри.

— «Третья мировая война у ворот», — прочел он вслух. — Во как, у ворот, значит. — Он даже не удивился. — Ружье-то почистил, Патрик?

— Ма говорит, войны не будет.

— Дело говорит.

— Почему?

Иногда ему нравились такие «почему», иногда совсем не нравились. Если нравились, он закидывал ногу на ногу, если сидел, конечно, и слегка наклонялся вперед. Вот и сейчас он наклонился ко мне. Сначала я даже не слышал папиных слов, — достаточно было, что скрестил, — а значит, получилось, как я хотел.

— …между евреями и арабами.

Я разобрал только конец фразы.

— А почему?

— Ну, не в восторге они друг от друга, — сказал па. — Если вкратце. Все та же старая история.

— А зачем тогда в газете пишут про третью мировую?

— Во-первых, чтоб газеты продавались, — улыбнулся папа. — С таким заголовком расхватают, как горячие пирожки. И потом, американцы за евреев, а русские — за арабов.

— Евреи — это израильтяне.