Участники «вакханалии» переглянулись.

— По-моему, нам надо поставить в известность главу космической разведки Герода Аттика, — сказал наконец Флакк.

Никто его не поддержал, но и не возразил. Просто потому, что не знал, что именно докладывать: пока собранные сведения выглядели абсурдно.

В тишине особенно громко прозвучал зуммер экспресс-почты.

— Пришло сообщение от экспертов, — сказал Сулла, просмотрев запись. — Переданный в лабораторию генетический код действительно принадлежит Эмилию Павлу. Анализ клеток указал, что человек был выращен в ускоренном режиме — то есть создан почти что взрослым. Сразу.

— С патрициями такого не бывает, — заметила Клио.

— Это не патриций, а клон. У него есть неизвестные модифицированные гены, — уточнил Сулла. — Наши генетики попытаются разобраться, зачем эта модернизация понадобилась.

Внезапно Друз вскочил и принялся расхаживать по атрию взад и вперед.

— Я не понимаю, к чему вообще вся эта спешка, таинственность, расследование? — спросил он раздраженно. — Разве префект по особо важным делам Корвин не мог просто начать дело и…

— Дело в том, что есть еще одна странная информация — в дополнение ко всем прочим странным, — прервал его Сулла. — Перед началом празднества было получено сообщение: взорван один из планетоидов с военной базой Китежа. На месте взрыва образовался прокол в гиперпространство.

Друз вцепился пальцами в спинку дивана, словно пытаясь усидеть на месте.

— И что? — Флакк, кажется, не собирался придавать этому особого значения. — Наши отношения с Китежем отвратительны. Не война, но настороженная враждебность, это точно. Взрыв на базе Китежа нас никак не касается.

— В Галанете промелькнуло сообщение, что три месяца назад китежане нашли лацийский катер с мертвым экипажем и сделали запрос в ведомство Герода Аттика, — поведал Сулла. — А теперь ни катера, ни планетоида нет. Вообще ничего нет. Пустота. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, что наши находки связаны. И, поскольку в нашем деле все загадочно и абсурдно, я рискну предположить, что этот чертов катер, что висит на причале станции, тоже может взорваться.

Почти минуту все молчали. Версия Суллы казалась вполне убедительной.

— Кто нам подложил свинью? — спросил наконец Флакк.

— Этого мы пока не знаем.

Неожиданно Друз выругался и бегом покинул атрий.

* * *

Марку Валерию Корвину пришлось пробыть на празднике во дворце до самого его окончания. Он старался быть вежливым со всеми, говорить комплименты дамам и шутить с мужчинами. Он пробыл минут пятнадцать в зале для игры, потом отправился в танцевальный зал. Но трудно веселиться, когда ты не отдыхаешь, а притворяешься, а на самом деле лихорадочно соображаешь, как организовать следствие, но при этом скрыть информацию от Неронии и Колесницы. К счастью, когда у тебя в помощниках такой человек, как Сулла, нетрудно спешный отъезд нескольких важных персон представить как безрассудную проделку молодых негодников. Репутация Суллы очень этому способствовала. Особенно удался спектакль, устроенный патрицием на лестнице с выбором спутницы и переодеванием. Кто бы мог подумать, что девушку пригласили лишь потому, что она окончила университет по специальности окраинные миры.

Уже за полночь Корвин получил сообщение, что собранная в спешном порядке группа прибыла на станцию и приступила к работе. Сулла полагал, что никаких сообщений не будет до утра, и просил префекта не беспокоить его новыми вызовами. Корвин с супругой отбыли из дворца, когда занимался рассвет. Толпа перед дворцом разошлась, но повсюду стояли закутанные в непромокаемые плащи вигилы.

Верджи слегка покачивалась (она явно перебрала фалерна), и Марк поддерживал молодую жену под руку.

— Консул очарователен, — бормотала Верджи. — Все патриции очаровательны, хотя и ненавидят меня. А посол Колесницы идиот. Он сказал… знаешь, что он мне сказал… что он бы на моем месте выбрал десять лет каторги на Колеснице. Скажи, он не идиот?

— Дорогая, он отнюдь не идиот, — все тем же мягким тоном отвечал Корвин.

Как только они вышли из дворца, префект включил систему глушения, так что никто их разговор подслушать не мог.

— Почему ты думаешь, что он не идиот? — тряхнула головой Верджи. — Я думаю, что он жуткий кретин.

— Долго объяснять, — Марк усадил супругу на пассажирское сиденье флайера. — Жаль, что я не могу с ним встретиться.

— Он тоже сказал, что ему жаль, — призналась Верджи.

— А теперь домой.

— Да, да, домой. У нас есть дом. Это же з-замеча-тельно! Знаешь, наша «Итака» мне напоминает отцовское поместье. Внешне — совсем не похоже. Но все равно напоминает. Мы с братьями там играли. Я — за русских. А они — за наполеоновских офицеров. У нас была площадка, обсаженная туями, там мы разыгрывали Бородино. — Она вдруг всхлипнула.

— Верджи! — Марк к ней повернулся.

— После смерти отца поместье конфисковали. Сказали — за долги.

— А мой отец погиб еще до моего рождения. Его уничтожило в неисправном нуль-портале. Не осталось даже горсти пепла для погребения. В нашей фамильной гробнице ему устроили кенотаф.

— Зато у тебя есть сестра, зять, племянник, куча дальней родни. Флакк, к примеру.

— И ты, Верджи.

— Да, я… а у меня есть только ты. Только ты…

* * *

Марк заснул часов в шесть утра, заснул, как провалился в пропасть, — вернее, в очередной сон-подсказку, на них так щедра генетическая память патрициев. Снилось ему, что он (в шкуре деда, которому тогда было лет двадцать, не больше) на непригодной для жизни планете, покрытой песком, с разряженной атмосферой и огромным солнцем, неподвижно висящим у горизонта. За его спиной какая-то база, несколько сборных домиков, справа нагроможденные друг на друга камни, что-то вроде крепостной стены, уложенной наскоро без старания и искусства. Возле ангара грудой свалены кубы замерзшего углекислого газа. Их привезли сюда для какого-то эксперимента.

К базе идет человек в сером скафандре и черной безобразной маске, залепленной герметиком. Скафандр человеку велик. Идущий машет руками, делает знаки. «Я сдаюсь! Воды! Глоток воды!» — кричит человек.

«В укрытие!» — шепчет голос предков.

— На землю! — кричит Марк (вернее, дед Марка) и падает на песок.

Кто-то следует его примеру, кто-то прыгает в тень каменной стены. Марк вытаскивает бластер из кобуры и стреляет в идущего. Тот почему-то не падает, стоит, пошатываясь, а потом превращается в фонтан белого огня. Марк ощущает, как волна жара накрывает его, не выдерживает термоизоляция скафандра, плавится на спине и плечах. Марк тыкается щитком гермошлема в песок. Все, конец… Сейчас скафандр расплавится и… И тут ощущает как что-то падает на него — похоже, что камни, но камни какие-то легкие. Он поднимает голову и видит, как робот-триарий кидает на него кубы замерзшего углекислого газа, они тут же испаряются, повсюду танцуют белые струйки газа.

«Этот человек взорвал сам себя. Он готов был умереть, лишь бы умерли мы…» — думает Марк, разглядывая оплавленный песок.

Сон прервался. Раздался требовательный вызов комустройства. Жаль! Что-то важное было еще потом. Что-то такое, что Марку надо было вспомнить обязательно, а он не успел.

Корвин хлопнул в ладоши, и шторы на окнах разошлись. Солнечный свет хлынул в комнату.

Загорелое тело Верджи на белых простынях выглядело ослепительно. Во сне она почему-то всегда сбрасывала одеяло. Они поженились три месяца назад, но Марк еще не мог привыкнуть к тому, что просыпается по утрам не один.

— Что случилось, дорогой? Неужели убийцы не могут подождать до утра? — пробормотала Верджи сквозь сон.

Корвин взглянул на возникшую в воздухе голограмму.

— Убийцы могут, а мой зять — нет. Спи, дорогая.

— Да, да, я сплю. Только не забывай, что в выходные ты обещал поехать на море и…

— Я помню.

Корвин накинул халат и вышел из спальни на террасу.

С тех пор как фамильная усадьба «Итака» перешла полностью в его владение, Марк многое изменил во внутренних помещениях, переоборудовал свой кабинет и библиотеку, но терраса осталась прежней — какой он увидел ее в первый раз, вернувшись домой после двенадцати лет рабства на Колеснице Фаэтона. И хотя потом терраса — как и вся усадьба — пострадала во время пожара, ее восстановили в прежнем виде, с мраморной балюстрадой и статуей Марка Валерия, основателя их рода, в нише. На мраморной руке предка сидел бронзовый ворон, символ их рода.

Освещенный утренними лучами звезды Фидес сад казался воистину волшебным. Что может сравниться с садом, когда на его дорожки падают сквозь влажную от росы листву косые лучи восходящего солнца?

Корвин придвинул плетеное кресло к балюстраде и сел. Включил стационарную связь. Изображение префекта станции возникло на фоне балюстрады.

— В чем дело, Друз? Опять поссорился с моей сестренкой?

— Ссора затянулась, — ответил Друз, кривя губы. — Тебе придется нас мирить.

Хотя Друз пользовался защищенным каналом, говорить в открытую, что произошло, он не решился.

— Думаешь, я могу вас помирить?

— Кто же еще? Ты знаешь, какой у нее характер!

— Где встретимся? У меня? — спросил Корвин.

— Я уговорил Валерию поехать в гости к сенатору Манлию Торквату. Он нас помирит. В шесть вечера мы прибудем. Извести кого надо. Нам нужна помощь. Сулла тоже будет.

«Неужели все так серьезно?» — с тоской подумал Корвин.

Впрочем, что дело серьезно, он понял еще на балу. Когда Верджи подошла к нему после разговора с послом и, склонив голову ему на плечо, прошептала:

— Посол сказал, что о рождении ребенка не может быть и речи. Я должна покинуть планету в течение ближайших трех месяцев, после этого предложение теряет силу. Он опять вел себя так, будто оказывал мне огромную милость.

Пока Верджи говорила, посол Колесницы внимательно за ними наблюдал. Этот человек все рассчитал: и то, что Верджи откажется покинуть Лаций, и то, что передаст мужу разговор с колесничим слово в слово.

— Посол сказал, что очень рискует, делая мне это предложение, — шепнула Верджи. — Но он всегда испытывал симпатию к Лацию.

«Конечно, рискует! Еще бы! Ведь он предупреждает Лаций, своего врага, о близкой угрозе! Он даже называет срок. Весь вопрос, от кого эта угроза исходит!»

* * *

Каюта Друза была отделана не хуже, чем атрий станции. Трапециевидное помещение расширялось в сторону панорамного окна. Небо (не голограммное, а настоящее), бархатно-черное, с россыпью звезд и синей долькой наполовину освещенной управляющей станцией Звездного экспресса глядело в три огромных окна, что занимали всю наружную, самую длинную стену. Роскошные диваны, стол из настоящего дерева в центре. Каюта не делилась на несколько помещений — это была одна спальня-гостиная-кабинет.

Первым делом Лери закрыла ставни, небо исчезло, и сразу ощущение пространства и бесконечности сменилось замкнутостью военного бункера.

— Дорогая, давай поговорим! — На губах Друза застыла фальшивая улыбка. Лери невольно огляделась. Так может улыбаться человек, которого жена застала в спальне в объятиях любовницы.

Но Друз был одет, и любовницы рядом не наблюдалось.

— Может быть, пригласим сюда Клио? Кажется, ты собирался устроить любовь втроем? — спросила Лери. Но шутка получилась не игривой, а грубоватой.

Друз опустился на кресло, сцепил руки в замок. Взгляд его сделался взглядом несчастного провинившегося пса, который не рассчитывает на прощение.

— Лери, ты должна уехать вместе с нашим малышом на Острова Блаженных, — предложил он севшим голосом.

— Вот как? Ты что-то утаил от других, Лу, — она уселась рядом с ним, провела ладонью по его щеке. — Что именно, дорогой? — Таким тоном мог бы разговаривать следователь с подозреваемым.

— У нас никогда не было тайн друг от друга, Лери, не так ли?

— Ну конечно, милый, мы все делали сообща. Во все передряги попадали вместе. Правда, обычно еще во всех наших приключениях принимал участие Марк — в той или иной мере. Хотя, по сути, он и сейчас тоже участвует. На расстоянии.

Лери изобразила улыбку, как бы всем своим видом показывая: «Говори, не бойся, милый, я тебя не съем».

— Дело в том, что… — Друз откашлялся. — Я думаю, что этот треклятый катер… Может угробить нашу планету.

— Ты ничего не сказал об этом Сулле.

— Это всего лишь догадка. У меня нет доказательств.

— Так что же ты утаил, дорогой?

— Один факт… Про бомбу.

— Ну да, Сулла предположил… — Лери запнулась. — Разве наши саперы не могут разминировать бомбу за три месяца? За что им тогда платят деньги? Или у них дрожат руки с перепою?

— Это не простое оружие, Лери. Это замаскированная под корабль хронобомба.

Лери почувствовала, что у нее вспотели ладони, а во рту пересохло.

— Ты не ошибся? — спросила она наигранно бодро. — Ты ведь часто ошибаешься… так ведь?

— Я не ошибся. У меня есть подозрение, что бомба очень мощная. И спастись… тем, кто попадет под удар, не удастся. Не исключено, что наша планета вообще исчезнет. Или так пострадает, что на ней прекратится жизнь.

— Но ведь этот катер не так велик.

— Дело не в размере. Принцип устройства — вот что главное.

У Лери мелькнула надежда, слабая, тусклая надежда:

— Скажи, что ты это выдумал, чтобы меня напугать.

Вид у Друза в этот момент был самый нелепый. Он шевельнул губами.

Лери внезапно успокоилась, во всяком случае внешне, и спросила тихим севшим голосом:

— Так почему ты решил, что это хронобомба, к тому же такая мощная?

— Когда-то в Норике лет сорок велись работы по созданию подобного оружия, но после двух-трех испытаний на астероидах отказались от этой затеи — риск был очень велик. Я понял, что нам подсунули, когда догадался установить, из чего сделан прочный корпус катера. Это сплав G-7, который специально создали для экспериментальных образцов. Сплав этот используют в технополисе. Но не при строительстве кораблей. Тогда я просканировал катер, убрал на вирт-модели все перегородки и получил схему хронобомбы. Три контура. Три спирали времени, усиливающие друг друга. Кто видел их хоть раз, узнает сразу. Они так же узнаваемы, как модель атома или схема Солнечной системы.

— Когда она сработает?

— Я же сказал: не знаю. Может быть, через три месяца. Может быть, завтра.

— Что будет с Лацием?

— Тоже сказать не могу.

— Но зачем понадобился пилот? Для маскировки?

— Наверное. Чтобы мы приняли корабль как родной и ничего не заподозрили.

— То есть корабль взорвется, когда окажется на Лации?

— Нет, не то. Он может взорваться и в космосе. Я не знаю всех параметров…

— Но это же наш, лацийский, корабль!

— Нет, дорогая, это копия нашего корабля. Как пилот — копия нашего легионера. Внутрь встроена адская начинка. Если это чужие… извини, безумная версия… но, если это чужие, возможно, они просто скопировали найденный корабль и вставили туда бомбу.

— Зачем?

— Что-то вроде мины на дороге цивилизаций. Кто нашел, тому не повезло.

Лери задумалась. Несколько минут они сидели молча.

— Пояс шахида, — сказала она тихо.

— Что?

— На Старой Земле когда-то люди взрывали друг друга, привязывая к телу пояса со взрывчаткой. Примерно так взорвал себя один нер во время войны за Дубль-Марс. Я помню об этом памятью деда. Теперь этот пояс привязан к нашей планете.

— Через полчаса мы возвращаемся на Лаций. На вилле у Манлия Торквата совещание. Будет консул. Я должен лететь. Уже связался с Марком.

— Ты хоть знаешь, что нам делать с этим подарочком чужих?

— Понятия не имею.

— Его нельзя куда-нибудь отправить? — с надеждой в голосе спросила Лери.

— Нет.

— Почему?

— Долго объяснять… — Он запнулся, набрал побольше воздуха и выпалил: — Лери, ты должна улететь. Ты и наш малыш. До утра есть время — никто не знает о результате сканирования, нет паники, и есть свободные места на стартующем утром звездном лайнере. Через неделю ты окажешься на Островах Блаженных.

— Друз, по-моему, ты забыл, что мы — патриции. Мы не можем сбежать, как шайка жуликов, воспользовавшись инсайдеровской информацией.

— Я остаюсь! — гордо объявил Друз. — И вообще, я мог бы тебе ничего не говорить…

— Во-первых, я не кусок мяса, который можно загрузить на корабль, я имею право принять решение сама, — напомнила мужу Лери. — Во-вторых, я знаю про взрыв планетоида. Твое предложение уехать лишь подтверждает гипотезу, что наш случай из той же серии. В-третьих… — Ее глаза сверкнули мрачным огнем. И Друз не мог сказать, что в них — решимость, ненависть или презрение. Или все вместе. — Даже если будет решение об эвакуации детей, и Лу покинет планету, я останусь.

— Ты хочешь поставить нашего сына в общую очередь? — изумился Друз.

— Лаций — одна семья.

— Это старые байки, Лери! — отмахнулся Друз. — Вот увидишь, как только объявят об этой дурацкой бомбе, все кинутся к кораблям, помчатся наперегонки, позабыв, кто патриций, а кто плебей.

— Не говори ничего больше!

— Но…

— Ни слова!

— Совещание только вечером! — сделал последнюю попытку настоять на своем Друз. — Тебе совершенно необязательно туда ехать. На космодроме пересядешь на звездный лайнер. Лери, я сойду с ума, если ты останешься. — Он сжал ее руки с такой силой, что она вскрикнула. — Что мне сделать, чтобы ты мне поверила? А?

— Консул в ближайшее время все узнает. Подобное бегство — позор.

— И что? Вы останетесь жить. Подлость ради спасения ребенка — не подлость.

— Прекратим этот разговор. Я не сбегу. Да, кстати, милый… — ее голос сделался ледяным. — Надеюсь, ты не забронировал для нас места на этом звездном лайнере? Только не лги, дорогой.

— Забронировал, — выдохнул Друз.

— У тебя есть пять минут, чтобы отказаться. — Она высвободила руки из его ладоней. — И будем считать, что этого разговора никогда не было.