Арабеска не стала передо мной бравировать. Вдвое укоротив привязанный к стенной арматуре фал, она послушно прикрепила другой его конец к своему поясному ремню. После чего подергала за трос, убедилась, что карабин на нем крепок, и неожиданно рассмеялась. Правда, сделала это негромко и как-то не слишком весело. На меня она при этом не глядела, а стало быть, объяснять мне причину своей загадочной усмешки ей явно не хотелось.

— В чем дело? — все же полюбопытствовал я, удивившись странной реакции Динары на вполне обычную страховочную процедуру.

— Да так, ничего особенного, — отмахнувшись, бросила питерка с неохотой. Чем подтвердила, что у нее и впрямь нет желания озвучивать свои мысли.

Я пожал плечами, не стал настаивать — не хочет, не надо — и собрался было отправиться спать. Но Арабеска опять-таки неожиданно передумала и спустя несколько секунд заявила:

— Просто забавно, как это ты и твой напарник решили не сговариваясь усадить меня сегодня каждый на свой поводок. У тебя, как видишь, это сразу получилось. А вот Джорджику повезло меньше, хотя он, конечно, очень старался…

И она снова грустно усмехнулась. Так, словно сочувствовала кавалеру и одновременно извинялась перед ним из-за постигшей его неудачи. Вот только в чем эта неудача заключалась?

— Боюсь, я все равно не понимаю, — признался я. — Жорику-то с какой стати тебя на веревку сажать? Это у вас что, такая новая любовная забава? Или у парня от буйства гормонов уже психические заскоки начались?

— Про поводок — это я, разумеется, сказала в переносном смысле, — пояснила Динара, усаживаясь за обломок стены и устремляя взор вдаль. Однако мысли ее, похоже, витали совсем в другой области. — Вчера после ужина, когда Тиберий завалился спать, Джорджик отвел меня в сторону и сделал мне предложение… Ну, ты догадываешься, какое. То самое, которое свободолюбивые женщины вроде меня и воспринимают как наброшенный на шею поводок. Давно подозревала, что у Джорджика язык чешется ляпнуть мне что-то подобное. Но я полагала, что пока мы не разберемся с «Альтитудой», у него хватит ума воздержаться от своих признаний… Не хватило — не воздержался. Хотя это в его стиле: еще больше усложнить дела там, где и без него проблем выше крыши.

— Проклятие! Только этого нам сейчас не хватало! — выругался я. И, передумав спускаться со стены, присел рядом со следопыткой. Но вместо того чтобы порадоваться благородству напарника, лишь озадаченно нахмурился. — Только не говори, что ты ответила ему отказом. Черный Джордж, конечно, парень крепкий, но, боюсь, такой удар он не переживет. Особенно после того, как ты почти полгода отвечала ему взаимностью.

— Вот еще! И почему вдруг сразу отказом?! Почему я должна была так поступить с Джорджиком? Разве он это заслужил? — встрепенулась питерка и впервые с начала нашего разговора посмотрела на меня. Помимо удивления в ее голосе также звучала обида.

Я сделал неприятный для себя вывод: отношения Динары и Жорика зашли гораздо дальше, чем мне казалось. Настолько далеко, что в них успел увязнуть не только простак Дюймовый, но и тертая шельма Арабеска. И теперь при их разрыве грозило разбиться уже не одно сердце, а сразу два. Что, сами понимаете, плохо. Везде, где есть разбитые сердца, всегда полным полно лишних проблем. Причем таких, какие возникают буквально на ровном месте и могут на корню разрушить даже сплоченную коалицию вроде нашей.

Любопытно, что же такого уникального было в недотепе Жорике и не было в грозном рыцаре Ипате — прежнем ухажере Динары, что о гибели последнего она практически не сожалела, а о чувствах первого так искренне пеклась?..

— Я сказала Джорджику, что очень тронута и что мне нужен срок для обдумывания его предложения, — продолжала следопытка, видимо, ощущая нестерпимую потребность перед кем-нибудь выговориться. — И это вовсе не отговорка, а чистейшая правда. Мне действительно необходимо время, чтобы все это обмозговать, ведь решать такие серьезные вопросы здесь и сейчас — не самое лучшая идея, верно?

Вряд ли я подходил на роль ее исповедника, но более приличной кандидатуры у Динары под рукой попросту не было. В конце концов, не перед Тиберием же ей изливать душу? У нашего ученого спутника голова забита своими мыслями и планами. Настолько эпохальными и грандиозными, что рядом с ними личные проблемы Арабески покажутся Свистунову просто смехотворными.

— Прежде я никогда не наблюдал у тебя тяги к подобным рефлексиям, — заметил я, сменив тон с раздражительного на сочувственный. — И вообще понятия не имел, что такая девушка, как ты, на это способна. Неужто Керченские казематы на тебя так повлияли?

— Вполне возможно, — не стала отрицать Динара, пробывшая, как и мы с Дюймовым, почти всю минувшую зиму узницей «Светоча». — По крайней мере хоть в одном польза от той тюрьмы оказалась. В камере у меня была уйма свободного времени, чтобы хорошенько поразмыслить о собственной жизни…

— Да уж, — пробормотал я и поежился, припомнив собственный, более жесткий тюремный режим.

— …Вот с тех пор, видимо, я и стала такой рассудительной, — заключила Арабеска. — Каждый свой поступок, какой начиная со школьных лет отложился в памяти, дотошно обдумала. Так, будто сама над собой судебный процесс проводила, честное слово. И пришла в итоге к неутешительному выводу, что пора бы мне со сталкерством завязывать. К тому же безногий Мерлин постоянно перед глазами маячит, будто наваждение. Ясно, что не к добру это и что второй шанс одуматься судьба мне вряд ли предоставит. В общем, доделаю все дела, раздам долги, а потом, пока не поздно, выйду из игры, здоровье у Семена в клинике поправлю и махну на юг, где открою какой-нибудь маленький бизнес. Денег я скопила достаточно, а если не хватит, книгу о своих похождениях в Зоне накропаю. Скандальную, разумеется, с кучей интимных подробностей, когда и с кем я тут шашни крутила… Обо всех напишу: о Мерлине, об Ипате, о тебе, пусть даже у нас с тобой ничего не сложилось, о прочих своих воздыхателях… А как иначе? Другие-то мемуары задорого не продашь, а за такими ко мне журналисты сами в очередь выстроятся.

— Прекрасно тебя понимаю, — кивнул я. — Похвальный, взрослый выбор. Отрадно, что ты дошла до него собственным умом… Только вот при чем здесь Черный Джордж? Зачем тебе было охмурять этого простака, который моментально втрескался в тебя по уши, если ты твердо надумала бросить Зону и податься на юга?

— А ты не догадываешься? Ведь тут нет совершенно никакой тайны, — снисходительно усмехнулась Динара.

Я не нашелся что ответить, и лишь молча развел руками. Арабеска сокрушенно покачала головой, но до объяснения все-таки снизошла:

— Все женщины мечтают встретить когда-нибудь идеального мужчину. Мужчину своей мечты. И я — отнюдь не исключение. Вот только я не из тех наивных барышень, которые сидят и ждут, когда к ним прискачет их принц на белом коне. Динара — девушка не гордая, она сама запросто к своему принцу без лишних церемоний на порог заявится. А потом, если меня взашей не выгонят, я и принца до нужной кондиции облагорожу, и коня ему в подходящий цвет перекрашу. Каждый сам кузнец своего счастья, разве не так?

— И ты что, всерьез намерена выковать из Жорика свой идеал женского счастья? Ты — человек, который разбирается в людях, пожалуй, лучше самого Мерлина? Не слишком ли неподходящий металл ты выбрала для такой судьбоносной ковки? Положим, он и впрямь благородный — и по поступкам, и по происхождению. Но вот остальные его параметры… как бы это помягче выразиться… Удовлетворяют ли они кузнеца, который волнуется о качестве своего изделия?

— Ипат и Мерлин — вот из кого я никогда своего принца не сотворила бы, — призналась питерка. — Потому что это сталь совсем иного порядка. Крепкая, закаленная, несгибаемая, тугоплавкая… Но, увы, совершенно не ковкая, как ты ее ни нагревай и каким молотом по ней ни бей. Ты, Гена, — материал более податливый, но с тобой возникли бы иные трудности. Во-первых, для отлива из тебя нужного изделия мне потребовалась бы чересчур сложная форма, и нет гарантии, что ты согласился бы ее принять. А во-вторых, на тебе уже выбито клеймо другого кузнеца, чью работу мне вряд ли улучшить, а вот испортить — легко. Чего мне из уважения к чужому труду делать совсем не хочется…

— Ишь ты какая специалистка! — подивился я, впервые в жизни слыша о себе столь поэтическую и, надо признать, меткую характеристику.

— …Зато Джорджик — болванка, безупречная во всех отношениях. У него есть гордость и принципы, а значит, эта сталь достаточно крепка и надежна. И в то же время она гибкая настолько, что любой толковый кузнец счел бы ее настоящей находкой. Я могу без особых усилий перековать Джорджика из недотепы в тот тип мужчины, какой мне необходим. Тут главное — не перестараться с закалкой и не дать металлу стать хрупким, поскольку тогда ничего, кроме жалкого подкаблучника, из этого парня не выйдет. Но подкаблучник мне даром не нужен. Мне нужен тот, на чье плечо я всегда могла бы опереться. Не сегодня, не завтра и не через год, а всегда, понимаешь? То есть даже тогда, когда в этом мире у меня не останется, кроме Джорджика, ни единой опоры. А он, при всех своих нынешних недостатках, человек именно такой редкой породы. Впрочем, кому я об этом рассказываю? Разве стал бы ты — самый мнительный из всех типов, какие только бродят по Зоне, — брать в напарники сталкера, к которому испытывал хотя бы малейшее недоверие?