Летающие узловики не отставали, преследуя меня, подобно двум огромным кузнечикам: взлетали вверх, планировали на землю и вновь взлетали, отчего траектория их бега напоминала неровную линию энцефалограммы. Меткость стрельбы охотников, правда, при этом снизилась. Удерживая «шторм» в одной руке, второй рукой — той, на которой была надета перчатка-«Фрич», — прыгун беспрерывно колотил себя по поясной пряжке, активируя таким образом раз за разом «Джампер». Патроны рыцари также старались экономить. Иначе им пришлось бы слишком часто останавливаться на перезарядку оружия, в то время как я продолжал бы нестись во весь опор дальше.

Мое усердное петляние, помноженное на прыжки врагов, грозило лишь случайным попаданием пули мне в спину. Однако по мере того, как рыцари сокращали разделяющую нас дистанцию, случайность эта становилась все более вероятной. Я, разумеется, не мог сигать вверх на дюжину метров; перемахнуть трехметровый барьер с хорошего разбега — вот мой нынешний прыжковый потолок. Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы ухватиться за торчащую из кромки обвалившегося пролета арматуру. А затем — подтянуться, подыскать опору для ног, оттолкнуться от нее и — вуаля! — я на Живописном!

При моем специфическом образе жизни мне приходится хвататься за все подряд по сто раз на дню, и потому на руках у меня — крепчайшие горнострелковые перчатки. Тело от ссадин и ушибов тоже защищено на совесть. Заботу о нем я доверил привычному серому летному комбинезону, который в прежние времена был практически моей второй кожей. Вшитые в него гибкие, но прочные налокотники и наколенники приняли на себя уже столько ударов, сколько хватило бы, пожалуй, на раздробление тысячи суставов. И обувь я опять-таки ношу особую. Сталкерские ботинки для меня тяжелы, поэтому я предпочитаю им легкие скалолазные кроссовки с шипами.

А вот от шлема пришлось отказаться, заменив его простой банданой. Носить его постоянно неудобно, а надевать лишь при виде опасности — значит терять всякий раз по нескольку драгоценных секунд. Ну уж нет! Я с куда большей пользой потрачу их на бегство, маскировку или превентивную контратаку. А вместо шлема я лучше брошу в рюкзачок дюжину-другую лишних патронов. Они, конечно, не оградят мою голову от шишек и сотрясений, зато избавят от тех напастей, от каких шлем точно не спасет.

Очутившись на Живописном, я во все лопатки рванул вдоль по нему, но это продлилось недолго. Еще до того, как прыгуны «вспорхнули» следом за мной на мост, я достиг первой подвернувшейся на пути уцелевшей ванты, вскочил на нее и, помогая себе руками, стал карабкаться по ней вверх. Прямо на арку.

Прикрепленный к ней под углом в сорок пять градусов упрятанный в кожух стальной трос был чуть толще фонарного столба, на котором я подвесил Жорика. Для обычного человека восхождение на стометровую высоту по такой головокружительной дороге практически невозможно. Но я вполне мог постараться спастись от погони и таким маршрутом…

Вы, конечно, давно обратили внимание на то, как небрежно я рассуждаю о подобных вещах: забраться на высокий столб, выпрыгнуть из глубокой траншеи, скакать по развалинам, бегать на стометровой высоте по узким наклонным вантам… Ну да, все так и есть. Эти и прочие выкрутасы действительно отнимают у меня столько сил, сколько у вас отнимет, например, бег в среднем темпе по пересеченной местности.

Удивительно? Ничуть. Весь фокус в том, что в наших краях нет нормальных людей, а тех, какие здесь обитают, мои способности не удивляют.

Не верите? Хорошо, давайте займемся сравнительным анализом. Заставьте меня пересечь бегом любую из локаций Зоны напрямик, преодолевая по пути рвы, нагромождения руин и иные преграды, — а это в среднем километров тридцать с лишним, — я рухну от изнеможения, не пробежав и четверти этой дистанции. Сталкеры — не все, а только те, кто напичкал себя по самую макушку имплантами-усилителями и нанокатализаторами, — сдадутся где-то на половине. Носители левитирующих поясов-«Джамперов» одолеют не меньше двух третей означенного пути. И только укротившие и оседлавшие какого-нибудь крупного биомеха сталкеры-мнемотехники имеют шанс дойти в нашем гипотетическом кроссе до финиша. И это лишь в теории, без учета яростных стычек с техносом, коих при таком испытании никак не избежать.

Вот и оцените мои таланты через призму здешней реальности. Как видите, они довольно скромны. А если вспомнить, что я лишен возможности пользоваться современным оружием, имплантами и терапевтическими инъекциями нанороботов, эти жестокие по меркам Зоны ограничения и вовсе делают меня местным анахронизмом. Таким же, как мой неразлучный антикварный друг «кольт-анаконда»…

Итак, я полез на арку. И, как вы поняли, не от избытка куража, а сугубо из тактических соображений. Мне нужно было продержаться еще несколько минут — ровно до того момента, пока из-за облаков не вынырнет солнце. Когда это произойдет, я улизну с пилона буквально под носом у рыцарей, пусть даже они обложат меня на верхотуре со всех сторон.

Как минимум два десятка вант все еще были прицеплены к арке с западной стороны и примерно столько же — с восточной. По какому из тросов я — невидимка — спущусь на мост? Поди, Ипат, угадай! Даже если у тебя или у кого-то из твоей команды есть импланты-тепловизоры, проку от них не будет. Маскировочное поле, которое окружает меня на ярком свету, не пропускает наружу инфракрасное излучение моего тела. Узловикам останется лишь перегородить Живописный с обеих концов, но и это им вряд ли поможет. В таком случае я слезу по самому пилону на любое из двух его оснований и задам стрекача или обратно в Крылатское, или, на худой конец, в Серебряный бор; ненавижу это место, но, коли нужда подопрет, стисну зубы и побегу туда как миленький.

Прыгуны наступали мне за пятки и, уподобившись охотничьим псам, были раззадорены погоней. Я понимал, что они сейчас чувствуют, — сам порой, преследуя врагов, увлекался и забывал обо всем на свете, даже об осторожности. Однако у этих двоих азарт все-таки не застил рассудок. Вместо того чтобы палить по мне, мелькающему в вышине, из автоматов, узловики поступили практичнее: решили отстрелить трос, по которому я карабкался.

Я понял это, когда он завибрировал подо мной от ударов бьющих в него пуль. «ИПП» — это, конечно, не импульсная картечница «мегера», которая перешибла бы ванту с одного выстрела. Но при скорострельности «штормов» у меня все равно было очень мало времени на поиск спасительного решения. Двигаясь вверх со скоростью бегущего трусцой человека, я проделал лишь две трети пути и понял, что трос лопнет раньше, чем я доберусь до арки. Пришлось поспешно перепрыгивать на соседний, который располагался тремя метрами левее и был прицеплен к пилону под более крутым углом.

Внизу также находилась одна из вант, более пологая. Соскочить на нее было бы куда проще, но я вовремя смекнул, чем это для меня опасно. И не ошибся. Отстреленный узловиками трос лопнул и, срывая с себя кожух, стеганул по мосту гигантской плетью. И первым делом ее могучий удар пришелся по ванте, идущей прямо под ней. Той самой, на которую я благоразумно остерегся прыгать. Она также разорвалась, издав хлесткий металлический щелчок, похожий на выстрел моего револьвера. Правда, ей, натянутой гораздо слабее, не удалось продолжить начатую было череду обрывов, но и те, что уже случились, изрядно усложнили мне жизнь.

От двух лопнувших подряд многотонных тросов арка заходила ходуном. Ее колебания тут же передались остальным вантам, и я был вынужден приостановить подъем, дабы не свалиться на мост. Обняв руками и ногами толстый кожух, я оседлал его, стуча зубами в такт вибрации, сотрясавшей мой и без того неустойчивый путь.

Подстрелить меня в этой неподвижной позе было значительно проще, но рыцарей сейчас беспокоило иное. Сами того не желая, они очутились под опасно колеблющейся, покосившейся махиной и потому решили отступить от нее подальше, дабы их не прибило обрывками болтающихся тросов. Или не придавило пилоном, если тот вдруг вздумает рухнуть.

Когда болтанка малость утихла и я вновь смог удерживать равновесие на своей «лиане», на Живописном находились уже не двое, а все пятеро охотников. Раздумывать, каким способом Ипат и остальные враги взобрались на мост — с помощью армейских штурмовых лебедок или по приделанной к одной из мостовых опор лестнице, — было некогда. Также некогда было гадать и о судьбе Жорика. Пока узловики боялись приближаться к качающейся арке, я воспользовался моментом и, цепляясь покрепче за трос, покарабкался дальше.

Я не боялся лазать по верхотуре — как-никак, за плечами летное училище и пятилетний стаж пилота боевого вертолета. Но теперь, когда ванта подо мной вибрировала и грозила в любой миг оборваться, изгнать страх одним лишь усилием воли не получалось. Пожалуй, впервые за долгое время я ощутил изрядно подзабытую боязнь высоты. Она выбралась на поверхность из-под груды других накопившихся у меня в душе страхов, и на минуту полностью затмила их.

На вершине пилона завывал холодный ветер, но меня все равно бросило в пот, а по конечностям растеклась предательская слабость. Дьявол, не хватало еще, чтобы у меня подкосились ноги и я сверзился на мост со стометровой высоты! Какая откровенно бесславная смерть ждет в таком случае Алмазного Мангуста! Даже скоропостижно умерший от малярии великий завоеватель Александр Македонский и тот небось так не огорчался в свои предсмертные минуты, как огорчусь я, падая вниз, прямо к ногам своих врагов. Иными словами, опозорюсь на всю Зону да вдобавок фактически преподнесу узловикам свои бриллианты на блюдечке.