Да и с правильной физической нагрузкой в деревне тоже будут проблемы. Во всяком случае, пока он такой сопляк. Ну кто будет принимать во внимание его планы и желания? Сразу же возьмут в оборот и заставят пахать до дрожи в конечностях. Причём впроголодь. Потому что кто будет тратиться на чужого сироту, когда свои дети от голода пухнут? А помрёт — так туда ему и дорога… Так что для начала он решил задержаться во дворце, просто немного улучшив свою социальную позицию. Но слегка увлёкся. И теперь, похоже, пришло время пожинать плоды своей ошибки.

Вообще-то над вопросом, что делать и как ему дальше жить, новоиспечённый Данилка задумался уже давно. Когда смог впервые подняться на ноги. До этого его мысли по большей части занимал вопрос: как его сюда закинуло? Но этот вопрос остался без ответа. Потому что Анисим не мог себе представить, хотя бы просто в какую сторону думать! Научный эксперимент, вышедший из-под контроля? Так вроде как в музее никаких научных лабораторий быть не должно? Это ж музей! Божий промысел? Хм… бо́льшую часть своей жизни Анисим прожил в убеждении, что Бога нет. А когда, под конец жизни и под влиянием жены начал задумываться о том, что, может быть, что-то такое и есть, то всё, что он про него узнал и услышал, говорило о том, что сам он такого подарка, как новая жизнь, — точно не заслужил. И грехов на нём достаточно, и веры в нём маловато… Инопланетяне? Ну вообще бред! Тогда что? Непонятно… А вот про свою дальнейшую жизнь прикидки у него уже появились.

Задача номер один — вырасти и нормально развиться, не потеряв здоровья. Ну с этим всё более-менее понятно… Задача номер два — надобно всеми силами выбираться из крепостных. Да, это очень сложно. Но возможно. Особенно в условиях России. Даже в советских учебниках истории приводились примеры, как крепостные выкупали себя из зависимости — собирали деньги на отхожих промыслах, организовывали успешные артели, совершали подвиги на войне. А уж в постсоветское время таких историй появилась масса. Та же «звезда» Белого движения в России — генерал Деникин — был сыном крепостного крестьянина, отданного в рекруты. А закончил этот самый рекрут службу в чине майора. Совсем как Анисим. Чем не пример для подражания?

Но армию он рассматривал как резервный вариант. Просто потому, что в современной армии рядовому солдату, а ни на что более высокопоставленное он рассчитывать не может, — сдохнуть можно очень запросто. И тактика здесь такая — с голой грудью на пушки и бегом в штыковую, и медицина такова, что даже лёгкое ранение — чаще всего путь на тот свет! Потому что правильной обработки ран тут ещё не знают, а из медикаментов — мох да корпия. Тот самый истопник-алкоголик, ну, который «государю-анпиратору» служил, по пьяному делу много чего понарассказывал… Да тут даже йод ещё не известен! Так что даже касательное или лёгкое сквозное ранение очень часто заканчивается гангреной и смертью. Не говоря уж о бешеном проценте небоевых потерь. В этом времени положить половину армии не в бою, а от банальной дизентерии — ещё вполне обычное дело. Так что на первом месте стояли другие варианты, которые он пока ещё обдумывал.

Ну и третьей была задача — заработать денег на достойную жизнь. Но с ней было куда легче, чем со второй. Он ведь знает и умеет очень многое из того, что здесь пока не умеет делать никто — рамочный улей, например. Анисим знал, что тот был придуман как раз где-то в начале XIX века. Но уже после Первой Отечественной. Той, что 1812 года. И именно в России. Он про развитие пчеловодства много читал, когда они с тестем пасеку затеяли… Или разведение пушного зверя? Здесь этого вообще никто не знает. На зверя только охотятся! Опять же теплицы и выращивание помидор с картошкой. Нет, в России этим тоже, скорее всего, занимаются. Но очень немногие и скорее как экзотикой. А он может не только поставить выращивание почти на промышленную основу, но и развернуть производство новых блюд весьма экзотического вкуса. Те же маринованные помидоры с огурцами! Они у его Марьяны таким вкусными получались — пальчики оближешь! А закручивали банки они всегда вместе. Ну дык под пять сотен банок за сезон выходило. Одна Маряьна на этих банках просто померла бы! Так что всю технологию он вполне себе помнит — чего сколько и в какой момент в банку добавлять. Когда этим занимаешься из года в год на протяжении более сорока лет — знания сами собой в голове откладываются… Или паровозы. Скоро ведь в России построят Царскосельскую железную дорогу. А потом и Октябрьскую… ну то есть Николаевскую. Это которая из Ленингра… то есть Санкт-Петербурга в Москву. А он про паровозы знает столько, сколько никто и нигде в этом времени не знает. Потому что не только учился в железнодорожном техникуме, но ещё и их ремонтировал! Так что должен какой-нибудь из вариантов сработать. А какой именно — будем смотреть…

3

— А чего ты здесь делаешь?

— Я-то? — Данилка улыбнулся и поболтал ногами. — Самолётики пускаю.

— Что? — Стоявший перед деревом, на котором сидел маленький трубочист, мальчишка в красивом костюмчике, белых чулках и блестящих, лакированных туфлях с пряжками, забавно открыл рот.

— Самолётики.

— А что это?

— Самолётики-то? А — вот! — Даниил выудил из-за спины кусок газеты и сноровисто сложил из него обычный бумажный самолётик. После чего размахнулся и запустил его в воздух. Глаза стоящего под деревом мальчишки восторженно округлились.

— Ух ты-ы-ы… C’est magnifique!  [Это великолепно! (фр.)] — Он резко развернулся и бросился к приземлившемуся на траву самолётику. — C’est juste miracle!  [Это просто чудо! (фр.)]

— Это ты сейчас по-каковски сказал? — поинтересовался Данилка, доставая из-за спины мелкое яблочко и с хрустом откусывая кусок.

— Excusez-moi?  [Прошу прощения? (фр.)] — удивлённо начал мальчик, но тут же продолжил по-русски, слегка картавя: — Э-э-э… по-фганцузски, — после чего покосился на самолётик, который он уже успел подобрать и, робко покосившись на Данилку, спросил: — А-а-а… можно я его возьму.

— Да бери, — махнул рукой в ответ маленький трубочист. — Я себе ещё наделаю.

В этот момент откуда-то из-за зарослей кустов, за которыми они беседовали, послышался взволнованный женский голос:

— Votre Altesst, ou etes etes-vous?  [Ваше высочество, где вы? (фр.)]

Мальчик в костюмчике недовольно оглянулся и пробурчал на французском: «Oh mon Dieu — encore!»  [О, боже мой — опять! (фр.)] — но, тут же поправился, перейдя на русский: — Это мадемуазель Клементина, моя гувернантка. Она завела себе кавалера, который приходит встречаться с ней во время нашей прогулки. И когда он приходит — они ничего вокруг не видят. А мне скучно. Вот я и пошёл погулять. — Тут его лицо просияло, сразу став очень симпатичным. — И не зря — самолётики увидел.

Данилка согласно кивнул, а потом подмигнул мальчишке:

— Это ещё ерунда — я вот сейчас делаю большой самолётик, не только из газеты, а ещё и из щепок. А ещё вырезаю для него лётчика…

— Кого?

— Ну человечка! Он у меня будет летать на этом самолётике. И куда дальше, чем летают обычные!

— Ух ты-ы… А когда ты его сделаешь?

— Дай-ка подумать? — Данилка воздел очи горе́ и задумчиво похлопал себе пальцем по губам. — Послезавтра, наверное… А ты что, хочешь посмотреть?

Мальчик рассерженно блеснул глазами.

— Да конечно же!

— Ну тогда приходи сюда послезавтра в это же время, — улыбнулся Данилка. — Думаю, у меня всё уже будет готово. Ну если меня не будет — значит, или недоделал, или работа подвалила.

— Рабо… — мальчик удивлённо воззрился на сидящего на ветке сверстника. — А ты кто?

— Я-то? Я — трубочист, — гордо заявил Даниил.

— Трубочист?! — на лице мальчишки нарисовалась великое изумление.

— Ну да.

— А-а-а… а как же ты придумал самолётики?

— Делов-то, — улыбнулся маленький трубочист. — Когда на крыше стоишь — такие мысли в голову приходят… прям ух!

Мальчишка полыхнул завистливым взглядом.

— А мне никогда не разрешат залезть на крышу…

Данилка покровительственно улыбнулся.

— Держись меня — и всё сделаем. Я знаю, как туда пробраться, чтобы никто не заметил.

— Правда? — глаза мальчишки полыхнули надеждой пополам с восторгом.

— Votre Altesse? Grande-duc!  [Ваше высочество? Великий князь! (фр.)] — раздалось уже гораздо ближе и с нотками паники в голосе.

— Зуб даю! — побожился Данилка, как это делали в его первом детстве.

— Э-э-э… а зачем мне твой зуб? — удивился мальчик.

— Ну это так говорят, — пояснил маленький трубочист. — Мол, точно сделаю, а коль нет — можешь мне зуб выбить!

— Ой! — мальчишка ошеломлённо округлил глаза и, подняв руку, засунул её себе в рот и осторожно потрогал себя за зуб. — Это, наверное, больно.

— А как же — конечно, — согласно кивнул Данилка. — Так что если чего не можешь сделать — лучше не обещать…

— Votre Altesse? Out e caches-tu, petit sale coquin?  [Выше высочество? Да где же ты прячешься, несносный мальчишка?! (фр.)]

— Похоже, тебя уже обыскались, — усмехнулся Данилка. — Беги давай. И не шали сильно. Чтобы тебя послезавтра снова на прогулку привели.

— Эх, — вздохнул мальчишка. — Тебе-то хорошо — тебя вон даже на крышу отпускают. А у меня никакой жизни нет — туда не ходи, здесь не сиди, это не делай, да ещё учиться…