Роман Злотников
Ком
Путь домой
— …И тут она как заорет. Меня, представь себе, аж в пот бросило! Неужто, думаю, я там ей все так порвал, что у нее больше мочи терпеть нету? Она ж говорила, что первый раз! Ну, туда первый, в смысле… Я, по-пырому, ногу ей отвел и начал простынь щупать — есть где кровь или нет? А Нинку всю так затрясло, задергало, что она как ногу у меня из руки выдернет и как засветит мне пяткой в ухо! У меня аж искры из глаз посыпались, — дежурный охранник-оператор горделиво приосанился и припечатал: — Это она так кончала!
— Хм… орел, — насмешливо прокомментировал его напарник, устроившийся на узком продавленном диванчике в углу комнаты охраны. — Ну, с ухом понятно. А фингал под глазом у тебя откуда?
— А-а-а… — рассказчик махнул рукой. — Это — моя. Она как раз в тот момент, когда Нинка заливалась, дверь в квартиру и открыла. У них на заводе какие-то комплектующие для окон не завезли, так что их смену после обеда по домам распустили. И, надо ж так, блин, как раз в тот самый момент, когда Нинка своими воплями весь дом на уши поднимала, она и вошла…
— Так ты что, считай, за раз и от жены, и от любовницы по морде получил? — удивленно уточнил второй охранник и восхищенно выдохнул: — Ну, силе-о-он! — после чего громко заржал.
Третий из присутствующих — молоденький парнишка в великоватой, не по размеру форме, отчего она сидела на нем как на корове седло, до сего момента завороженно слушавший рассказ «старшего товарища», вздрогнул, втянул слюни и тоже кривовато заулыбался. Мол, мне тоже смешно… Но при этом в его глазах все равно плескалась неподдельная голодная зависть.
— Ладно, — отсмеявшись, охранник хлопнул себя по коленям и поднялся на ноги. — Пойдем, молодой, обход сделаем. А то засиделись мы тут, новые байки Славика слушая.
— Ага, — молоденький напарник вскочил на ноги и… Бздынь! — Ой!..
— Блин, Петюня! Ну вот почему у тебя все не как у людей?! — Оператор сплюнул, разворачиваясь в кресле. А молодой, сжавшись и втянув голову в плечи, опасливо пялился на валявшийся на полу в растекающейся луже электрический чайник, который он только что смахнул со столика болтающейся на поясе резиновой дубинкой.
— Я счас… вытру… — И он торопливо юркнул за дверь.
— Бегом давай! — рявкнул оператор. — Тряпка знаешь где?
— Ага… — Бздах! — Ой! — Дзынь! Дзанг! Бамс!
— Ну, что ты с ним будешь делать… — Оператор тяжело вздохнул и махнул рукой. — Вот уж действительно бедолага… За что не возьмется — все через жопу!
— Ага-ага, — хитро прищурился напарник. — Совсем как у тебя с бабами. Ты вот мне скажи — у тебя хоть раз так было, чтобы ты с бабой закрутил и потом по морде не получил, а?
— Эх, Семеныч, — оператор покровительственно покачал головой, — ну вот нет в тебе никакой романтики…
На обход они вышли только через пятнадцать минут. Причем к тому моменту на лбу у молодого уже красовался пластырь, закрывающий свежую ссадину.
— Ох, Петюня, — степенно выговаривал старший, пока они неторопливо поднимались по лестнице, — ну вот скажи: почему у тебя всегда так получается — за что ни возьмешься, так все через пень-колоду получается? Ты вообще в детстве хоть каким-нибудь спортом занимался? Или, там, в художественную школу ходил? У тебя ж ни координации, ни внимания, ни памяти. Как ты вообще жить-то собираешься? Тебе ж ничего серьезного доверить нельзя. Все угробишь!
Молодой насупился и обиженно буркнул:
— И вовсе не все… — Потом сделал несколько шагов и добавил: — И вообще ничего вы не понимаете.
— Ага-ага, ты у нас все понимаешь. Или те ушлепки, с которыми ты на всякие митинги и «гуляния супротив рыжыму» шляешься. Надежда страны, блин…
— Мы боремся за свободу, — еще более обиженно отозвался молодой.
— Знаешь, что я тебе скажу, молодой, — хмыкнул Семеныч. — Как только я слышу слово «свобода», я тут же хватаюсь за кошелек. Потому что это означает, что меня стопроцентно попытаются развести. Вот скажи мне, сколько ты там заработал на этих ваших тусовках?
— А мы там не из-за денег! — вскинулся Петюня.
— Ага-ага, как же. Но вы же там какую-никакую работу делаете? Ну, мебель там перетаскиваете, стенды, плакаты рисуете, листовки туда-сюда таскаете — из типографии в офис и так далее, или, там, на улицах их раздаете. Ну, как эти, у метро — с рекламой всякой пиццы, дешевой оптики и соседних аптек, только про «свободу». Вот скажи мне, вам хоть раз за это заплатили?
— А вот и заплатили! — огрызнулся Петюня, насупившись еще больше, а через несколько шагов снова повторил: — И вообще, я же сказал — мы не из-за денег…
— Понятно с тобой все, — махнул рукой старший. — Еще небось и скидываться регулярно заставляют. На борьбу. Потому-то ты все время без денег и сидишь. И на мои бутерброды голодными глазами пялишься… Но можешь мне поверить: на всю вашу работу, которую вы «за идею», то есть забесплатно, делаете, всем этим вашим главнюкам денег сполна выделяется. Даже с лихвой. И они вам за нее не платят просто потому, что по жизни жлобы. А вы — лохи. И потому такое чмо, как вы, просто грех на бабло «за свободу» не развести…
После этих слов молодой еще сильнее помрачнел и замолчал. Тем более что по поводу денег все было правдой. Платили в «организации» плохо. И постоянно обманывали. Даже когда что-то обещали. Но чаще всего даже и не обещали.
Они поднялись на последний этаж и обошли торговый зал, а потом спустились на этаж ниже.
— А почему здесь все перекрыто? — поинтересовался молодой, когда они проходили мимо странной выгородки, уже давно мозолившей ему глаза. — Я сначала думал, тут магазин какой большой делают, а оно все никак не меняется и не меняется. Даже работы не идут. Причем уже полгода…
Не то чтобы этот вопрос интересовал его так уж сильно. Просто нужно было сменить тему. А то с этого зануды Семеныча станется продолжить его поучать. А этого совсем не хотелось.
— Полгода, — хмыкнул Семеныч, — а пять лет не хочешь? А то и поболее. Это я тут уже пять лет, но когда я пришел, оно уже было… — Он замолчал. Молодой несколько мгновений так же молча шел рядом, ожидая продолжения, а затем не выдержал и спросил:
— Ну, так что там?
— Да хрен его знает! — отмахнулся старший. — Вроде как тут теракт был. А какой и сколько народу погибло, не знаю. Но кто-то точно погиб. Эвон там пять лет назад вазочка с гвоздиками стояла. И свечка. Долго. Сейчас уже не скажу сколько. Может, пару месяцев, а может, и полгода. Но потом все исчезло… А почему площади не отремонтировали и обратно в аренду не запустили, никто не знает. Вроде как ФСБ не разрешает. Не все исследования еще как бы завершили. Говорят, у них там до сих пор какая-то аппаратура стоит. Но чего они уже больше пяти лет там исследуют — хрен его знает!
— А может, они того, — предположил молодой. — Врут про теракт. А на самом деле народ чем-то облучают, и-и-и…
— И что? — насмешливо перебил его Семеныч. — Зачем им для этого выгородка-то? Если надо что-то излучать — вон, развешивай где угодно какие угодно излучатели и излучай что угодно. Ты мачты мобильной связи видел? Сколько там всякой херни понавешано! Еще одну какую кто-нибудь заметит? А их по всему городу тысячи, если не десятки тысяч! Или те же видеокамеры… Их сейчас если только в туалете не вешают. Да и то не уверен… А сколько их видов и размеров? Тыщщи! У нас в каждом торговом зале по десятку висит. Да еще и арендаторы свои устанавливают. И что, сложно под эту марку какие-нибудь излучатели замаскировать?
— А если этот излучатель большой? — резонно, как ему казалось, возразил молодой. — Так что ни под какую камеру не замаскируешь?
— Ага, и, наверное, ценный, — насмешливо кивнул старший. — Поэтому они его вот за этой хлипкой выгородкой установили и никакой охраны не приставили. А зачем она? У нас же все люди честные, законопослушные и никакой дурак нос за нее и не подумает сунуть… Нет там ничего! Пустое помещение со следами от взрыва. Ну, наверное…
Молодой тут же подобрался. Семеныч, заметивший это, саркастически улыбнулся.
— Значит, страшную тайну силовиков и чекистов почуял? Ну-ну… Если хочешь — сходи, глянь. Я тебя здесь подожду.
— Вот зря вы так, — обиженно произнес молодой. — Вы же уже пожилой человек. Много пожили. Могли бы уже понять, что ФСБ всегда врет. И полиция тоже. Еще со времен Сталина. Они всегда народ…
— А вот Виссарионовича не трожь! — набычился Семеныч. — Если бы он был жив, то быстро всю эту шоблу, что народ грабит и перед американцами пресмыкается, к ногтю прижал бы. И простым людям очень быстро вышло бы облегчение.
— Да он миллионы людей в Гулаге умо…
— Рот закрой, шелупонь криворукая! — взревел старший. — А то быстро поперек спины дубинкой перетяну! Ежели тебе родители через задницу ума в голову не прибавили — так за мной не заржавеет!
Но молодой уже и так замолчал, завороженно уставившись куда-то за спину Семенычу.
— Что это? — испуганно прошептал он, когда старший, устав детально освещать всю родословную стоящего перед ним «недоумка», попутно с его ближними и отдаленными жизненными перспективами, решил сделать короткий перерыв.
