Барон усмехнулся:

— В очередной раз поражаюсь не столько вашей проницательности, этому я уже перестал удивляться, сколько умению точно сформулировать мысль.

— Ну и зачем они нам здесь? — пропустив комплимент мимо ушей, напрямую спросил Грон. — Если граф посчитает необходимым свое личное присутствие — милости просим. С остальными пока погодим. К тому же не знаю, насколько даже его личное присутствие будет разумно. Этак получается как бы два отдельных ближних круга. Пусть лучше будет один, при графе, а мы тут просто будем собираться компанией старых соратников по битвам. А все, что нужно, вы сообщите графу сами.

Барон задумался.

— Хм, — произнес он спустя некоторое время. — Вы правы, возможно, это будет наиболее разумным.

На том и порешили.

Ночью, когда они уже успели не только устать, но и немного отойти от бурных ласк, Мельсиль повернулась на бок и, ухватив его руку, прижалась к ней грудью и животом, а потом прошептала:

— Если бы ты знал, Грон, как ты мне нужен…

— Я знаю, — тихонько ответил он.

— Нет! — громко прошептала она. — Нет! Потому что я и сама этого не знала. Не знала до того момента, как тебя отняли у меня и спрятали за железной дверью в той башне. Я… мне выть хотелось от тоски… я на все была готова, чтобы только вытащить тебя оттуда. Каждый день без тебя отнимал у меня силы и желание жить. Герцог Аржени, похоже, понял это, потому что он яростно отстаивал запрет на нашу встречу. А Эжен в ту ночь, когда он попытался напасть на мои покои, был словно обезумевшим. Он рвался ко мне, даже когда уже получил удар в печень. Все пытался дотянуться ангилотом и ревел: «Шлюха, подлая шлюха!..»

Грон замер. Никто! Никогда! Не смеет оскорблять его женщину! Это непреложный закон природы! А Мельсиль почувствовала, как напряглось его тело, и, тихонько рассмеявшись, шаловливо куснула его за плечо.

— Глупый… Я в тот момент, наоборот, просто смеялась от счастья. Потому что это нападение означало, что они проиграли. И что ты скоро будешь со мной. — Она внезапно отпустила одну руку и, сжав ее в кулачок, довольно чувствительно ударила его в грудь. — Почему ты так долго шел до моих покоев, несносный? Я уже на стенку лезла!

Грон улыбнулся:

— Я был немного занят, любимая. Надо было окончательно разъяснить все недоразумения с графом Сакриензеном.

Мельсиль вздохнула:

— Он, конечно, зануда, но, по крайней мере, он честен. Если бы ты знал, чего мне стоило протолкнуть на пост председателя суда именно его. Если бы не это, с тобой могли бы расправиться уже через пару дней. И мы просто не успели бы что-либо предпринять.

Грон осторожно высвободил руку из объятий Мельсиль и, обняв принцессу, прижал ее к себе.

— Не волнуйся, любимая. Со мной не так-то легко расправиться. И вот что я хочу попросить тебя запомнить. Навсегда. Даже если кто-то скажет тебе, что я мертв, все кончено и никакой надежды больше нет, — не верь. Потому что это неправда. — Он на мгновение замолчал, потому что его сердце пронзила игла воспоминания. Ибо нечто подобное он уже говорил как-то одной женщине в другом, оставшемся позади мире. Но и в этом мире, здесь и сейчас, это также должно было быть сказано. Поэтому он закончил: — Что бы ни случилось, я обязательно вывернусь и приду за тобой. Каким бы все это ни казалось безнадежным даже тебе самой. Ты поняла?

Мельсиль извернулась, подняла голову и заглянула ему в глаза. Ее глаза в зыбком свете луны блеснули в темноте как два загадочных изумруда. Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на него, а затем счастливо вздохнула и прижалась щекой к его груди.

— Я поняла, милый. Не беспокойся. Так и будет.

И с этими словами она заснула.

2

— Имя?

— А?

— Зовут тебя как?

— Так это… Заглот, ваша милость. Вы ж знаете!

— Знаю, не знаю — не твое дело. Отвечай, когда спрашивают!

Огромный увалень со слегка осоловелым лицом недоуменно наморщил лоб и почесал под мышкой. То, что происходило в этой камере, куда его привели, оторвав от занятия, которым он всегда с упоением занимался, в очередной раз попав в лапы городской стражи Агбер-порта, приводило его в искреннее недоумение. Он, член одной из наиболее заслуженных и уважаемых банд дубинщиков в Агбер-порте, три дня назад попался во время своего промысла. И был опознан гражданином, которого за час до этого прижал с подельниками в одном из узких припортовых переулков. Однако ничего из украденного при нем найдено не было, «орудие производства» он успел скинуть мальчишкам, сопровождавшим их тройку (в задачу которых как раз и входило быстро унести награбленное в логово шайки и в случае появления стражи и невозможности скрыться избавить старших товарищей от орудий преступления), поэтому максимум, что ему грозило, это стандартные двадцать плетей, назначаемые для профилактики всем поголовно, чья вина хоть и не вызывала сомнений, но была недоказуема с помощью обычных юридических процедур. Что при его комплекции и толщине шкуры являлось для него наказанием совершенно плевым. Так что Заглот вполне обоснованно рассчитывал уже в ближайшие выходные, получив на припортовой площади свою обычную порцию плетей, снова оказаться свободным как ветер. А пока следовало как следует отдохнуть и отоспаться, потому как, стоит только возвернуться, старшой тут же погонит на дело. И вот такая засада… поднимают, ведут невесть куда, спрашивают… А чего спрашивать-то? Господину Фламию, старшему дознавателю припортового квартала, все дубинщики давно известны как облупленные. Небось с каждой головы ему кажин месяц положенная мзда идет. И чего это, спрашивается, достойного человека законного сна лишают? Ну вообще какой-то беспредел начался, право слово…

Все эти мысли были настолько явно написаны на лице дубинщика, что Грон едва не рассмеялся. Вот уже четвертый день они с Шуршаном будто на работу приходили в городскую тюрьму. С момента его освобождения прошло уже десять дней. В королевском дворце вовсю бурлила жизнь, ежедневно заседал королевский совет, на котором развертывались бурные баталии. Так, например, партии аристократов шустро объединились в желании урвать побольше привилегий или, на худой конец, хотя бы кусок пожирнее, воспользовавшись столь нечасто случающимся при монархической форме правления периодом смены власти, и путем головокружительных интриг им удалось заставить партию принцессы отложить ее коронацию «до полного восстановления целостности государства»… Кроме того, пороги покоев принцессы Мельсиль продолжали обивать многочисленные сановники, владетельные дворяне из провинций и просто искатели приключений, спешившие использовать шанс и как-то возвыситься. Смута ведь лучшее время для того, кто был никем, попытаться стать всем. Во всей этой суматохе не участвовали только очень немногие люди, часть из которых раз в два-три дня собиралась в каминном зале личных покоев принцессы. Причем сейчас их число еще больше уменьшилось. Поскольку два дня назад королевский тяжелый пехотный полк, первый полк королевских пикинеров и первый рейтарский отбыли на юг для усиления, как это говорилось в указе королевского совета, охраны границы вновь приобретенных владений.

Для целей Грона части подходили практически идеально. Пехотные полки никогда не пользовались особой популярностью среди аристократии, а первый рейтарский вообще считался линейным полком, предназначенным для дальней гарнизонной службы, поэтому особо гонористых представителей высшей аристократии там отроду не было. А малая толика представителей знатных фамилий и авантюристов из числа безземельных дворян, служивших в этих полках и ныне жаждавших поучаствовать в легкой и необременительной прогулке, именуемой подавлением мятежа, и в последующем дележе добычи, с благословения принцессы были отпущены со службы и приписаны к тем полкам, которые были предназначены для участия именно в этом деле. Либо вступили в сводные дворянские полки, выставляемые домами, поддержавшими партию принцессы. Так что особых проблем с выстраиванием процесса переподготовки у Пурга с Батилеем, отбывших вместе с этими полками, не предвиделось. Особенно с учетом того, какие распоряжения находились в запечатанных пакетах, врученных их командирам перед самым отбытием с приказом вскрыть только после прибытия к определенному им месту дислокации в графстве Загулем. Сам же Грон занялся делом, которое считал для себя наиболее важным и в котором он действительно мог поучаствовать с максимальной интенсивностью. А именно отбором и подготовкой кадров для разворачивания секретной службы.

Практика рекрутирования сотрудников специальных служб из числа представителей преступного мира и в его старом мире не была чем-то из ряда вон выходящим. Многие именитые полицейские нового времени в прошлом были известными преступниками. Так, например, знаменитый Франсуа Эжен Видок, бывший преступник, ставший впоследствии первым главой Главного управления национальной безопасности, знаменитого Sûreté. А уж его родное ВЧК-НКВД-КГБ вообще изначально создавалось спецами по эксам [Эксы — экспроприации, то есть откровенный грабеж и разбой, практиковавшиеся революционерами с целью добычи денег на собственное существование, на содержание лидеров в эмиграции в странах Западной Европы, а также на иные аспекты революционной деятельности. (Здесь и далее примеч. авт.)], контрабанде и нелегальному переходу границ. Так что подобный подход в его ситуации был вполне оправдан, а уж с учетом положения, в котором он оказался здесь и сейчас, вообще представлял собой едва ли не единственную реальную возможность быстро обзавестись кадрами…