Рона Рэндалл

Надменный герцог

Глава 1

Мой отец был замечательным человеком во всем, за исключением одного, он оставил меня без гроша. Тетя Агата считает, что он поступил недостойно, но я с ней не согласна. Отец умел радоваться жизни. Как предписывала мода, мы с ним путешествовали по всей Европе, но чаще всего бывали во Франции: эту страну, подарившую миру такие вина и таких женщин, отец считал самой изысканной на свете.

В результате столь сумбурной жизни я научилась не только принимать комплименты, носить платья и выбирать вина, я стала настоящим полиглотом. Отец, сам того не сознавая, подготовил меня к жизни, с которой мне очень скоро предстояло столкнуться. Не зная языков, я никогда бы не оказалась в кругу богатых, титулованных и знаменитых. Благодаря отцу я научилась радоваться жизни, умела общаться с людьми всех уровней и к любому повороту судьбы относилась как к новому приключению, которое непременно кончится хорошо. Поэтому я никого и ничего не боялась, к счастью для меня. Иначе я пришла бы в ужас, едва увидев замок Фэрмайл.

Огромный неприступный замок совсем не походил на французские шато, в нем не было изящества итальянских дворцов или возвышенности немецких крепостей на берегах Рейна. Когда передо мной открылись ворота замка, я почувствовала себя послушницей, попавшей в монастырь. Хотя, как выяснилось позже, монастырь был последним местом, с которым можно сравнивать замок Фэрмайл.

Откровенно говоря, я удивилась, увидев, что на станции меня ждет одноконная двухместная карета. Самое большее, на что я надеялась, двуколка или фургон для прислуги, хотя, строго говоря, прислугой я не являлась. Мне предстояло учить французскому языку и хорошим манерам двенадцатилетнюю воспитанницу герцога.

— Воспитанница! — презрительно фыркала тетя Агата, которая и добыла мне место через знакомых. — Всем известно, что она, его внебрачная дочь. Впрочем, герцог, к чести его, хотя бы заботится о ней. Бог знает, кто была ее мать, но, видимо, она была ему небезразлична, раз он поселил девочку в Фэрмайле.

Генри Чарлз Фортескью Перегрин Уитуорт д'Арси, двенадцатый герцог Квинсфордский, славился на всю Англию своей распущенностью и неразборчивостью во всех отношениях.

— Говорят, женщины от него без ума, — заявила тетя Агата, и глаза ее загорелись, свидетельствуя о том, что она не такая жеманница, какой хочет казаться.

— Наверное, он — настоящее чудовище, — заметила я. — Что ж, постараюсь безупречно выполнять свои обязанности и не давать ему повода для жалоб.

Тетя Агата озабоченно покачала головой.

— Милая моя, говорят, ни одна женщина не способна ему противиться.

— Значит, я буду первой, — ответила я. — В любом случае мы с ним будем редко видеться. Его лондонский поверенный велел мне каждые две недели являться к герцогу, с отчетом об успехах Пенелопы, если он будет в замке, а в его отсутствие докладывать обо всем мистеру Дювалю, его личному секретарю. Так как герцог полжизни проводит вдали от дома, то чаще всего я буду общаться с мистером Дювалем. — Заметив, как разочарована тетя Агата, я развеселилась. — Милая тетя, если вы вообразили, будто я собираюсь пополнить собой ряды дурочек, соблазненных коварным герцогом, не волнуйтесь и не расстраивайтесь: опасности нет. Его дурная репутация говорит сама за себя.

— Подобная репутация только делает мужчину привлекательнее, особенно в глазах неопытной девушки.

— Может, я и девушка, но вовсе не неопытная. — Вид у тети Агаты был такой потрясенный, что я рассмеялась. — Я с четырнадцати лет привыкла командовать мужчинами разных национальностей. Так неужели я не справлюсь с влюбленным англичанином? Впрочем, сомневаюсь, что в том возникнет необходимость.

— Ты очень хорошенькая. Только ненормальный не обратит на тебя внимания, а насколько мне известно, в данном отношении Квинсфорд вполне нормален!

Дорога все раскручивалась передо мной нескончаемой лентой, я улыбалась, вспоминая предостережения тети Агаты. Уж кому-кому, а мне не вскружат голову томные взгляды мужчины, чьим единственным, на мой взгляд, достоинством был его титул. Да герцог, скорее всего, не обратит на меня внимания. По сравнению с женщинами его круга я покажусь ему простушкой. У меня всего два платья: коричневое габардиновое на каждый день и серое, из органди, на вечер.

Внезапно стена деревьев расступилась, и у меня захватило дух. Передо мною открылся огромный парк. Целые мили зеленых лужаек походили на волнистый ковер. Из зарослей выходили олени и стояли по краям дороги, словно барельефы. Но еще больше поразил меня сам замок, высившийся на вершине дальнего холма, — огромное, массивное сооружение из серого камня с бесчисленными башенками и бойницами.

Мы начали подниматься в гору. Аллея больше не петляла, но прямой линией вела нас к замку. На зубчатой башне я заметила развевающийся флаг. Это означало, что герцог находится в своей резиденции. Мрачные предчувствия вновь овладели мной.

Мы переехали мост, перекинутый через извилистую речку, и приблизились к замку. Башня с флагом высилась посередине огромного внутреннего двора. Туда-то и завернул экипаж. Мы остановились перед массивным входом. К дверям вели два марша каменных ступеней.

Судя по всему, меня подвезли к парадному, а не к черному ходу, выказав тем самым подобие уважения. Я почувствовала себя увереннее и, когда кучер распахнул дверцу и подал мне руку, спрыгнула на землю с элегантностью, усвоенной во Франции.

Входные двери распахнулись; навстречу мне спустился лакей в ливрее. За ним в дверях маячила темная женская фигура, я сразу признала в ней экономку. Она наблюдала за моим прибытием с таким достоинством, что казалась самой герцогиней.

Однако ее улыбка была вполне приветливой; она заговорила со мной уважительно, но сдержанно, как то диктовалось ее положением. Герцог, сказала она, примет меня позже, а пока не угодно ли пройти в мои комнаты?

— Где мисс Пенелопа? — спросила я.

— На уроке музыки. Его светлость не велел ей беспокоить вас до завтрашнего утра.

— Беспокоить? — удивилась я. — Я приехала для того, чтобы учить ее, так что, чем скорее мы познакомимся, тем лучше.

Вслед за миссис Гарни я поднялась по лестнице. Мы долго шли бесконечными коридорами. Наконец, она отворила дверь, и мы очутились в просторных, но каких-то заброшенных апартаментах. Здесь, сообщила она, будет моя гостиная, за ней имелись еще спальня и даже ванная, поразительная роскошь!

Тут я поняла, как устала с дороги. Посередине комнаты, обитой панелями красного дерева, стояла огромная, как саркофаг, мраморная ванна. Вода лилась из медных кранов в виде львиных голов. Как выяснилось позже, ею почти не пользовались, так как водопровода в этом крыле не было. И все равно, ванная была роскошной, как и позолоченные зеркала и мраморный столик, уставленный хрустальными флаконами и серебряными кувшинами. Подобные туалетные принадлежности были достойны женщины из самого высшего общества.

Затем появились две горничные. Одна принесла мне чай, а вторая принялась помогать с устройством. Последняя оказалась насупленной и высокомерной молодой девицей, которая довольно неодобрительно разглядывала мой скромный гардероб. Судя по ее манерам, она привыкла распаковывать вещи более знатных особ, чем я. Девица мне сразу не понравилась; впрочем, очевидно, и она невзлюбила меня.

Зато румяная улыбчивая девушка, которая принесла мне чай, оказалась вполне дружелюбной и всеми силами старалась мне угодить. Поставив на стол тяжеленный серебряный поднос, уставленный чашками и блюдцами, она робко заметила: если я чего-то захочу, мне стоит только позвонить.

Взяв чашку, я присела к подоконнику и стала смотреть в окно. Моя комната располагалась над двором, в боковом крыле, однако оттуда были видны ворота. Волнение вновь овладело мной; показалось, будто я попала в другой мир, откуда не убежать, и моя жизнь больше никогда не будет прежней.

Я приказала себе успокоиться. Разве не учил меня отец, что жизнь переменчива и каждое утро открывает новую главу? Что ж, сейчас в моей жизни началась новая глава; внезапно я преисполнилась решимости радоваться ей во что бы то ни стало.

Моя гостиная оказалась довольно уютной. На окнах висели тяжелые гардины, на полу лежал толстый турецкий ковер, стулья были обиты темным бархатом и парчой. Можно только порадоваться тому, что мне отвели целые отдельные апартаменты!

На башне пробили куранты. И тут же дверь за моей спиной резко распахнулась. Вздрогнув, я обернулась и увидела темноволосую девочку. На ее насупленном личике горели большие и очень красивые глаза. Портила девочку только прическа, завитые в мелкие тугие кудельки волосы сбились комом и походили на парик. На ней была синяя саржевая юбка с плотным полотняным поясом и блуза того же цвета с матросским воротником, все сшито безукоризненно и прекрасно сидит на ее детской фигурке.

Девочка затворила за собой дверь и медленно пошла по комнате. Я молча и с интересом следила за ее приближением.

— Мне запретили приходить к вам до завтра, — заявила она, не поздоровавшись, — но я решила посмотреть на Вас.

— Рада слышать, потому что мне тоже хотелось на тебя взглянуть.

Мой ответ удивил ее, внезапно она выпалила:

— Не нужно мне никакого французского. Не желаю учить всякую тарабарщину!

— Иностранный язык перестанет быть тарабарщиной, как только ты им овладеешь, а если поедешь за границу, знания очень тебе пригодятся.

— Если я поеду за границу, позвольте вам заметить, что такое вряд ли произойдет, то поеду я с мужем, который будет богат, умен и сумеет объясниться на любом языке.

— Зато ты не сможешь участвовать в разговорах, и тебе придется постоянно гадать, о чем толкуют все вокруг и не смеются ли над тобой.

Девчонка метнула на меня неприязненный взгляд:

— В таком случае муж меня и научит. Я могу подождать.

Я тоже могу подождать, решила я. Первым делом необходимо заставить тебя слушаться, маленькая мадам!

Я налила себе еще чашку чаю.

— Твой опекун через своих поверенных подробно разъяснил, чего он ждет от моих уроков.

— Он мне не опекун! — вспылила девочка, но тут же, мерзко ухмыльнувшись, добавила: — Я его незаконная дочь, ублюдок! Ну как, я вас шокировала?

— Нисколько. Я знаю слово «ублюдок», и мне доводилось слышать о незаконнорожденных детях.

— Вот как… — разочарованно протянула моя будущая ученица. Внезапно у нее переменилось настроение. Просияв лучезарной улыбкой, она спросила: — Чем вы собираетесь заняться после чая?

— Помыть тебе голову и, расчесать завивку.

— Вы не посмеете! — вспыхнула она.

— Еще как посмею.

— У меня самая модная прическа!

— Она не подходит ни тебе, ни мне.

Подняв руки к голове, я пригладила косу. Я никогда не была жертвой папильоток: отец, обладавший безукоризненным вкусом, научил меня подчеркивать лучшее во мне.

Моя мать была красавицей. Внешность и высокую стройную фигуру я унаследовала от нее. Я сохранила миниатюру с маминым изображением, которую всегда носил при себе отец. Маму нарисовали в двадцатилетнем возрасте, на год старше меня теперешней. Брови вразлет, большие серые глаза дышат весельем, искренностью и, кажется, лучатся теплотой. У мамы мягкий овал лица, а гладкие волосы заплетены в косы и уложены золотой короной. Когда пришла пора и мне делать прическу, я инстинктивно переняла мамин стиль. Хорошо помню, как был поражен отец, когда я, уложив волосы, спустилась вниз. Неожиданно его добрые глаза наполнились слезами.

— Как ты похожа на нее! — воскликнул он. — Господь явил свою милость, позволив ей возродиться в тебе!

Именно тогда я поняла, как сильно он ее любил. Несмотря на то, что в его жизни было много женщин, ни одна не заняла маминого места.

От размышлений меня отвлек голос Пенелопы:

— Не хотите осмотреть замок?

Я согласилась, хотя ее внезапная любезность немного встревожила меня. Видимо, девочка замыслила какую-то проказу.

— Вначале я покажу вам парадные комнаты, — заявила она. — Сейчас там никто не живет. Даже когда у нас гостит король, он предпочитает спать в западном крыле. Там новая ванная, а в парадных комнатах ванных нет.

Она болтала без умолку, рассказывая мне о замке с такой гордостью и радостью, что тревога моя рассеялась. Если бы она действительно собиралась обидеть меня, у нее не было бы такого невинного вида.

Огромные парадные залы шли анфиладой. Вся мебель была закрыта чехлами. Парадные комнаты напомнили мне музей, забытый и заброшенный музей, который никто не посещает.

Покинутые апартаменты наполнили мою душу странной грустью, и я рада была, когда мы от туда ушли. Пенелопа вела меня нескончаемым лабиринтом коридоров. Потом мы оказались в галерее, со стен которой на нас сурово взирали портреты предков. Интересно, подумала я, что будет, если хлопнуть в ладоши, громко рассмеяться или показать им язык? Наверное, портреты осуждающе сдвинут брови!

Пенелопа тащила меня все вверх и вверх, пока мы, поднявшись еще на один марш, не оказались в длинной мансарде с низким потолком. Мне стало не по себе.

— Не кажется ли тебе, что ты достаточно мне показала? — спросила я.

Пенелопа удивилась:

— Неужели вы устали? Надеюсь, что нет, потому что я хочу показать вам самый красивый вид.

Окошки в мансарде были крошечные, больше похожие на бойницы. Я подумала, что она хочет подвести меня к одному из них, но решила не возражать, хотя внутренний голос и отговаривал меня. Беспокойство мое росло, но пока я не могла приказывать девочке, да она бы меня и не послушалась. Тут требовался тонкий подход.

— Если герцог захочет тебя видеть, как он узнает, где ты? — спросила я.

— Он не захочет меня видеть до своего возвращения.

— Разве его нет? — удивилась я. — Но я видела на башне флаг…

— Флаг повесили, потому что он может приехать в любую минуту. Последние три месяца он был за границей. Да и какая разница! Когда он приедет, он не захочет видеть меня. То есть захочет, но не сразу, потому что, как всегда, привезет с собой толпу Друзей.

Не переставая болтать, Пенелопа дошла до низкой дверцы, вырубленной в скате крыши, и отодвинула задвижку. В мансарду хлынул яркий свет. Дверца вела прямо на крышу! Чтобы пройти в дверь, мне пришлось пригнуться. Только выйдя наружу, я поняла, что затеяла девчонка. Задрав юбку, она с ловкостью кошки принялась карабкаться по скату. Потом уселась верхом на конек и расхохоталась.

Сердце у меня ушло в пятки. Она хочет, чтобы я полезла за ней! Она притащила меня сюда, чтобы унизить, а вовсе не полюбоваться видом. Мне остается либо признать свое поражение, либо принять брошенный вызов.

За безопасность девочки я не опасалась. Она сидела прочно, не рискуя упасть, и радовалась, наслаждаясь свободой. Мысленно пообещав себе впредь ничего подобного не допускать, я подобрала юбки и начала взбираться по скату крыши, не смея ни взглянуть вниз, ни подумать о том, чем грозит мне один неверный шаг.

Пенелопа больше не смеялась. Она не ожидала, что я последую за ней. От страха меня подташнивало, но не могла же я проиграть первую схватку со своей ученицей? Понимая, насколько важно одержать первую победу, я взбиралась все выше.

К моему облегчению, крыша оказалась не такой крутой, как я предполагала. Я села рядом с Пенелопой и расправила юбки. Глаза у девочки округлились от изумления. Я смерила ее равнодушным взглядом и огляделась по сторонам.

— Ты права. Вид великолепный. Ты часто сюда приходишь?

— Конечно. Почему бы и нет?

Она придвинулась ближе. Здесь, наверху, ветер был такой сильный, что мне пришлось обеими руками придерживать юбки. На мне был серый твидовый дорожный костюм, в котором я приехала. Я порадовалась, что не надела узкое платье, иначе я просто физически не смогла бы принять вызов ужасной девчонки. Пришлось бы стоять внизу и терпеть ее смех и издевки. Что ж, зато теперь ей не над чем смеяться.

— Когда насмотришься, — просто сказала я, — мы спустимся вниз.

— Я еще не насмотрелась. Да и вам до ужина делать нечего! К чему такая спешка?

— Я совсем не спешу, — спокойно ответила я.

— Мисс Пенроуз, как вас зовут?

— Оливия.

— Оливия Пенроуз, — задумчиво повторила Пенелопа. — Красивое имя!

— Спасибо.

— Сколько языков вы знаете?

— Три. Французский, немецкий и итальянский.

— Где вы их выучили? В какой-нибудь нудной школе?

— Нет. Я путешествовала с отцом.

— Вы были во всех этих странах?

— Да, — ответила я и рассказала, где успела побывать.

— Ваш отец был богат? — В ее тоне слышалось удивление.

— Когда-то был.

— А сейчас — нет?

— Его нет в живых.

— Значит, у вас никого нет на свете?

— У меня есть тетка. Она вдова сэра Кита Баррона и живет в Суссексе.

— Почему вы не живете с ней?

— Она хотела, чтобы я поселилась у нее, но я предпочитаю независимость.

Впервые я вызвала у моей ученицы хоть какой-то интерес! Я решила через некоторое время приказать ей спускаться.

Промедление оказалось ошибкой. Если бы я сразу заставила Пенелопу вернуться или, бросив ее на крыше, осторожно спустилась сама, я бы избежала последовавшего унижения.

Мы сидели на крыше и беседовали; я наблюдала за личиком ученицы, пытаясь понять ее, и забыла обо всем на свете. Над нашими головами кричали грачи, внизу, в своих гнездах, ворковали голуби. Наверное, из-за птиц да еще из-за завывания ветра я не заметила приближения гостей. Опомнилась я только тогда, когда во дворе загремели копыта лошадей и заскрипели колеса.

Вздрогнув, я глянула вниз и увидела ряд карет, за которыми следовали фургоны со слугами и багажом. Кареты остановились у парадного входа, фургоны завернули за угол. Я не могла оторвать взгляд от происходящего внизу. Таких пышных процессий мне еще не доводилось видеть нигде — даже в Мариенбаде и Хомбурге.

Внезапно я вспомнила, где нахожусь.

— Это герцог?

— Кто же еще? Я говорила, он притащит с собой кучу гостей!

— Нам пора идти!

Пенелопа тряхнула головой:

— Идите, если хотите, а я остаюсь. Я люблю наблюдать за ними сверху. И потом, интересно, кого он с собой привез. Конечно, леди Хит. Знаете, кто она? Его любо…

Я быстро прервала ее:

— Мы должны немедленно спуститься.

Вместо ответа, Пенелопа вскочила на ноги и дерзко рассмеялась. Несмотря на то, что карниз у крыши был достаточно широкий, сердце у меня екнуло. Я тоже инстинктивно встала и схватила девочку за руку. Она только громче расхохоталась.

Вдруг шум утих. Скосив глаза вниз, я увидела обращенное ко мне изумленное и разъяренное мужское лицо. Человек, смотревший на меня, был на голову выше остальных. Я поняла, что это сам герцог.

Значит, вот что затеяла Пенелопа! Теперь меня уволят через час после прибытия!

Словно для того, чтобы усугубить мое унижение, сильный порыв ветра задрал на мне юбки. А я стояла на коньке крыши не в силах пошевелиться. Снизу послышался смех.

Мало-помалу я овладела собой; медленно и осторожно я спустилась вниз, на плоский настил, и, не оборачиваясь к Пенелопе, прошла в низкую дверь.

Я долго брела бесконечными коридорами и галереями, свои комнаты я нашла лишь чудом. Перед моим мысленным взором стояло смуглое, надменное, сердитое лицо герцога. Отчего-то мне стало ясно: я буду вспоминать это лицо даже после того, как покину замок. Оно будет преследовать меня всю жизнь.