— Спасибо, — поблагодарила Аланис, поднеся бокал к губам.

Джованни просиял. Не в силах отвести от нее взгляд, он наполнил бокал Эроса. Густая красная жидкость обагрила девственно белую скатерть. Эрос поймал Джованни за запястье и вырвал бутылку.

— Какого дьявола ты делаешь, идиот? Тебе что, больше делать нечего, как создавать проблемы?

Джованни покорно улыбнулся:

— Нечего.

Эрос стукнул кулаком по столу и встал.

— Убирайся!

— Понял.

Джованни хмыкнул и, робко улыбнувшись Аланис, убрался восвояси.

— Вы всегда так несдержанны со своими подчиненными? — осведомилась Аланис, когда Эрос занял прежнее место. — Кончится тем, что в один прекрасный день они сговорятся, ударят вас по голове и захватят корабль.

Она мило улыбнулась.

— А вежливо ли сидеть за столом в шляпе? — спросил Эрос с намеком на улыбку.

— Вежливо, если тебя вынуждают обедать в дурной компании.

— Может, вас это шокирует, но захват глупых барышень и никчемных служанок не имеет ничего общего с моим представлением о развлечении.

Аланис поморщилась и залилась румянцем.

— Зачем тогда вы меня похитили?

Он обворожительно улыбнулся.

— В мое понятие развлечения входит похищение барышень без их никчемных служанок. — Он усмехнулся, когда она отвела взгляд. — Madai. Ладно. Не дуйтесь. Еще отыграетесь на мне. К тому же я проголодался. Снимите шляпку, чтобы мы могли наконец поесть.

Аланис нехотя подчинилась. К столу подошел слуга в длинном белом одеянии, поставил серебряное блюдо со свежим хлебом и закрытую миску.

— Ayiz haga tanya, ya bey? [Что-нибудь еще, хозяин?] — справился он уважительно.

— Lah, shukran, Raed. [Нет, спасибо, Раид. // Дочь актера и театрального антрепренера, три ее брата также стали актерами, наиболее известен из них Джон Филип Кембл. Дебютировала в труппе Дейвида Гаррика в роли Порции в Венецианском купце Шекспира (1775), успеха не имела, последующие шесть лет работала в провинции (Бат, Йорк). Вернулась на сцену лондонского театра Друри-лейн в 1782 и царила на ней до 1802. В кругу ее друзей были Эдмунд Бёрк, Сэмюэл Джонсон и другие представители столичной элиты. // В 1802 она перешла в Ковент-Гарден. В 1812 она сыграла здесь свою самую знаменитую роль — шекспировскую леди Макбет.]

— Это по-арабски? — осведомилась Аланис, не в силах скрыть своего восхищения, и, когда Эрос кивнул, добавила: — Вы говорите на многих языках.

— Grazie. — Он склонил темноволосую голову. — Спасибо, что заметили.

— Это не комплимент, а констатация, — пробормотала она.

— Предпочитаю думать, что это лесть. — Он бросил в рот маслянистую оливу, и у Аланис потекли слюнки. Она никогда еще не пробовала маслины. Эрос жестом указал на обилие блюд на столе и стал перечислять их названия: — Zucchini e meianzane, prosciutto crudo… [Цуккини в яблочном соусе, сырокопченая ветчина (ит.).]

Сняв с миски крышку, он обнаружил под ней говядину с весенними овощами, сваренными в вине. Аланис ощутила восхитительный аромат.

— Может, передумаете? — Взяв кусочек хрустящего хлеба, он макнул его в зеленое оливковое масло, посыпал солью и отправил в рот. — Salute! [Ваше здоровье! (ит.) // Первоначальную известность приобрел очерками из жизни английских спортсменов, особенно боксеров (цикл очерков «Боксиана», 1813-1828). C 1824 г. издавал ежемесячный журнал «Жизнь в Лондоне», подробно и с юмором описывавший нравы и обычаи лондонской «золотой молодежи», популярные городские увеселения и т. п. Собрание этих очерков Игана, вышедшее отдельным изданием, считается прообразом диккенсовских «Записок Пиквикского клуба». К этой книге и именам ее главных героев восходит английское выражение «Том и Джерри», означающее буйное поведение, создающее проблемы и для тех, по отношению к кому это выражение применяется, и для окружающих, — этому выражению обязаны именами герои знаменитого американского анимационного сериала. ]

Он поднял бокал и сделал большой глоток.

Аланис смотрела на все это изобилие и глотала слюнки. В животе урчало. Уж лучше она умрет от голода, чем станет есть в одной компании с пиратом. Эрос понимающе улыбнулся.

— До обеда еще далеко. А ваша служанка трапезничает у меня в каюте.

— Я не хочу есть, — повторила Аланис.

— Вижу. Что ж, в таком случае смотрите, как ем я.

Аланис смотрела. Его манеры нисколько не отличались от манер дворянина. Он как будто нарочно дразнил ее, наслаждаясь каждым кусочком, закатывал глаза и вздыхал от удовольствия. Их взгляды скрестились на вилке с цуккини в соусе. Эрос усмехнулся.

— Жаль, что вы потеряли аппетит, принцесса. Тут есть чем полакомиться. Корабельный кок — миланец. Мастер своего дела. Обслуживал одно время королевскую семью. Вы уверены, что ничуть не проголодались?

— Я предпочитаю французскую кухню.

Когда черная бровь взлетела вверх, она подняла бокал, готовясь к бою. Три года назад у нее состоялись дебаты с французской баронессой, когда ей пришлось защищать свои истинные, проитальянские пристрастия. Так что аргументов у нее было более чем достаточно.

— Итальянцам еще учиться и учиться у французов.

Эрос откинулся на стуле и спокойно попивал вино.

— Объясните мне вот что. Англичане терпеть не могут французов и все же превозносят все французское: французский коньяк, французскую еду, французскую моду. Почему?

— По той же причине, что и остальной мир, — это лучшее! Итальянцы тоже когда-то были лучшими. Но со временем утратили свой блеск. Осмелюсь сказать, что французы превзошли вас во всем, даже в искусстве.

Его голубые глаза сверкнули.

— А вам не кажется, что, прежде чем вести спор, следует отведать яства? — Он разглядывал красную жидкость в своем бокале. — Вам нравится «Барбакарло»? Лично мне нравится, оно очень легкое. А что вы думаете, принцесса?

Она вызывающе изогнула блестящие от вина губы.

— Если вы предлагаете провести опытное сравнение, то должны поставить французское вино и блюда.

— Это невозможно, поскольку здесь нет ничего французского, кроме корабля.

Заинтригованная, она огляделась.

«Аластор» по всем стандартам был большим и крепким кораблем, плавучая крепость под отбеленными на солнце парусами.

— Откуда у вас этот французский фрегат? Он ведь военный, верно?

Эрос был восхищен.

— Вы очень наблюдательны. «Аластор» и впрямь военное судно Франции. Был когда-то одним из лучших кораблей Людовика.

— Вижу, — произнесла Аланис холодно, находя его упоминание о короле Франции чрезмерно фамильярным. — На причалах Людовика не было места, и он позволил себе поделиться с вами.

— В действительности я сам его взял. Мы заключили с королем пари, и король проиграл. — Эрос интригующе улыбнулся.

— Глупости. Если вы заключили с королем пари, то я сейчас следую играть в Тортугу!

Эрос продолжал ухмыляться. Подонок!

— Я сочувствую пиратам, которых ждет скорое разорение.

Пропустив его слова мимо ушей, Аланис сосредоточилась на морском пейзаже. Если ей суждено до конца дней скорбеть по родителям и брату, то по крайней мере она будет делать это, свободная духом, под теплым солнцем.

— Вы бывали в этой части света раньше? — прервал ее размышления Эрос.

— Нет. А вы? — справилась она не без сарказма.

— Я во многих местах бывал, принцесса, в местах, от которых захватывает дух.

— У нас с Силверлейком были грандиозные планы объездить мир после женитьбы, — солгала она.

— Davvero? [Правда? (ит.)] После войны или во время? Сожалею, что помешал вашим планам, принцесса. Но мне кажется, вашему доблестному Силверлейку больше нравится драться с пиратами, чем исполнить долг перед своей прелестной невестой. С его стороны было беспечно позволить вам одной путешествовать в этих водах, когда можно нарваться на французские или испанские военные корабли.

— Что вы знаете о чести или долге? — прошипела Аланис.

— Не так уж много, полагаю. Все же вы давно перешагнули брачный возраст благородных барышень на выданье, не так ли? Как давно вы обручены с ним?

— Вас это не касается, — ответила Аланис ледяным тоном.

Хотя помолвка состоялась давным-давно, Лукас все оттягивал дату свадьбы, не думая о невесте. Плавание на Ямайку гарантировало идеальное решение. Она наконец получит солнце и свободу, живя в мире, о котором столько читала и мечтала, и подтолкнет Лукаса назначить день свадьбы.

— И как давно находится он на Ямайке? — осведомился Эрос.

— Три года.

— Три года — слишком большой срок для разлуки с любимой женщиной. — Он помолчал и продолжил: — Вы считаете, что у меня черная, испорченная душа. В то время как ваш жених святой. Предположим, что Силверлейк действительно такой, каким вы его считаете, тогда какого черта этот идиот оставил вас? Может, он предпочитает юных мальчиков или просто слеп? Будь вы моей, красавица, я не оставил бы вас без присмотра на три дня, не то что на три долгих года. Держал бы вас возле себя и большей частью в своей постели. Научил бы вас, как лучше использовать ваш острый язычок, любимая.

У Аланис пересохло во рту, и она лишилась дара речи.

— Зачем вы напали на «Розовый берилл»? — спросила Аланис, вновь обретя дар речи.

— Я искал вас. — Увидев, что Аланис испугалась, Эрос улыбнулся. — Нет, конечно. Мне просто повезло. Я останавливал все корабли, следующие курсом в Кингстон.

У Аланис отлегло от сердца.

— Гнусный негодяй! Неудивительно, что вас все ненавидят. Кого вы надеялись поймать? Жертву, чтобы сидела с вами за столом, пока вы смакуете яства своего миланского кока? Ту, которая не будет вам досаждать?

— Это называется «не досаждать»? — хмыкнул он и отпил вина. — Если хотите знать, моя бойкая на язык красавица, я искал нечто, представляющее ценность для Силверлейка.

— Что-то, на что можно обменять некий предмет, который, не имеет денежного измерения. — Тут до нее дошло, и Аланис торжествующе улыбнулась. — Речь идет не о вещи, а о человеке! О ком-то, кто важнее для вас, чем золото, кого Лукас взял в плен и не продаст из соображений чести. Вы искали способ, как заставить его пойти на уступку. Кто же эта несчастная душа, кого вы так стремитесь освободить? Один из дружков? Такой же морской разбойник? — съязвила она.

— Кто бы мог подумать, что в прелестной головке этой блондинки столько здравого смысла? — с восхищением заметил Эрос. — Я уже сожалею, что отказываюсь от вас, дорогая. Может, Силверлейк соблазнится на золото? Не узнаешь, пока не проверишь.

— Вы не станете.

— Не стану? — Он улыбнулся, провоцируя ее бросить ему вызов. — Несмотря на все эти угощения на столе, я не отказался бы вонзить зубы в какой-нибудь кусочек вашего восхитительного тела.

Аланис поднялась.

— Животное! Поищите кого-нибудь другого терпеть ваши гнусные манеры. С меня хватит.

И с уничтожающим взглядом вышла из-за стола.

Эрос двинулся за ней и схватил ее за запястье. От неожиданного рывка она оказалась в его объятиях и тотчас с возмущением отпрянула.

— Отпустите меня! Я отсидела завтрак и хочу вернуться в каюту.

— Вы еще красивее, чем я помню, Аланис, и, хотя обещал себе оставить вас в покое, чувствую, что это выше моих сил. Три дня этой пытки превратят меня в безвольного кретина.

Она не сразу сообразила.

— Вы помните меня? Это невозможно. Я вас не знаю. Мы только вчера встретились!

— Наши пути пересекались, Аланис, — прошептал Эрос. — И я могу это доказать. Разделяйте со мной трапезу в течение трех дней, отпущенных нам, и я все расскажу, прежде чем мы расстанемся.

— Хорошо. А теперь отпустите меня. Я… я умираю с голоду.

Усмехнувшись, Эрос снова пригласил ее к столу.

Глава 3

Эта ночь была не самой лучшей для итальянского принца. Чезаре Сфорца опустился в потертое кресло и окинул взглядом холодные суровые стены Кастелло-Сфорцеско. Его роскошь растащили кровожадные сборщики долгов. У него ничего не осталось. Его дни в родовом дворце были сочтены.

В камине теплился слабый огонь. Взгляд Чезаре упал на треснувшее зеркало у стены. В расцвете лет он выглядел стариком. Мертвенная бледность покрывала его лицо. Враги презирали его. Друзей не было. Чезаре злорадно улыбнулся. В один прекрасный день он найдет того пса со шрамом, который украл медальон Сфорца. Убьет его и станет следующим герцогом Миланским.

А пока Чезаре предстоит жить своим умом и хитростью, наблюдая, как испанцы обирают миланцев. Ругнувшись, он сделал глоток коньяка. Это была последняя бутылка. Подвалы с драгоценными винами постигла судьба мебели и произведений искусства. Теперь, когда императорские армии стоят у ворот Милана, ему ничего не остается, как бежать. Но куда? Въезд в страны Великого альянса ему заказан из-за открытого сотрудничества с Францией. А пошел он на это после того, как император и папа отказали ему в diritto de imperio, его законном праве претендовать на Миланское герцогство. Может, двинуться в Париж? Но что ждет в Париже обедневшего миланского принца?

Его размышления прервал звук быстро приближавшихся шагов. Чезаре выхватил кинжал из ножен.

— Кто идет? — рявкнул он, щурясь в темноту.

В слабом свете каминного огня материализовалась миниатюрная фигура человека, завернутого в черный плащ.

— Я принес добрые вести, монсеньор, — раздался сиплый шепот. — Отличные новости.

Чезаре фыркнул и убрал кинжал в ножны.

— Ну, рассказывай, что узнал, Роберто.

— Я нашел его, монсеньор, — ухмыльнулся Роберто и, приложив палец к левому виску, нарисовал воображаемый шрам.

Чезаре вскочил с кресла.

— Ты уверен?

— Да, монсеньор. У него на флаге девиз: «Змей, что ведет миланцев на поле».

— Я знаю это, болван! — Чезаре злобно посмотрел на шпиона. — Где он? Говори немедленно!

— Я видел, как из Генуи выходил «Аластор», на борту стоял человек с серповидным шрамом. Хотя он не сходил на берег, я видел его своими собственными глазами. Он все еще выглядит как…

— Меня не интересует, как он выглядит, негодяй! — прорычал Чезаре. Ему хотелось лишь завладеть медальоном и перерезать ублюдку горло. Его злейший враг. Его проклятие. — Расскажи мне все. Не испытывай мое терпение!

— Он… он направился в Карибское море. Что мне делать дальше, монсеньор? Следовать за ним? Прикинуться его тенью?

Чезаре сел. Ему нужно хорошо подумать, пробудить в себе тот сногсшибательный инстинкт, который оттачивал, играя в азартные игры. Только король Франции имел достаточно власти, чтобы избавиться от собаки, но, чтобы заручиться помощью Людовика, нужно было что-то дать ему взамен. Что?

Людовику нужна Испания, он посадил на испанский трон своего внука Филиппа и, чтобы удержать его там, развязал войну против всего континента. Ему нужна Италия, и он отправил туда половину своей армии. Теперь принц Евгений Савойский, верховный командующий императорских армий, угрожал победам Людовика. Больше всего на свете Людовик хотел покончить с Савойским.

Чезаре улыбнулся. Он знал способ это осуществить. И посмотрел на Роберто:

— Да. Отправляйся за пиратом. Слейся с его тенью. Встретимся в Гибралтаре месяца через два. Узнай, куда он ходит, с кем разговаривает, с кем спит. Если для этого нужно кого-то подкупить, отравить или задушить, действуй, не стесняйся. Лучше всего убей его. Мне нужен золотой медальон, который он носит на шее.

Роберто поморщился.

— Убить… — Однако видя, как разъярен хозяин, пробормотал: — Si, Monsignore. Все будет сделано.

С этими словами Роберто быстро удалился.

Глава 4

Подавшись вперед на стуле, Эрос вынырнул из тени на свет. Выбрал из вазы на столе красный цветок и бросил ей на колени.

— Цветок в обмен на ваши мысли.

При виде его загорелого, патрицианского лица, озаренного мягким свечением огня, у Аланис екнуло сердце. Она больше не могла отрицать, что получает удовольствие от его знаков внимания. Впервые в жизни она оценила силу женской власти. Перед ней сидел человек, которого боялся весь мир, и, стараясь развлечь ее, добивался ее благосклонности. После их первого совместного обеда он вел себя как настоящий джентльмен. Но он не усыпит ее бдительности, ибо Аланис знала, что при всей своей элегантности Эрос смертельно опасен.

Аланис рассеянно вертела золотой локон, ниспадавший на обнаженное плечо.

— Мои мысли стоят дороже цветка.

— Пожалуй, вино из Малаги поможет. Как говорят; In vino Veritas. [Истина в вине (лат.).]

Он наполнил бокалы.

Аланис заметила, что он по достоинству оценил глубокий вырез у нее на платье и весь вечер не сводил с него глаз.

— У меня было иное представление о цене…

Черная бровь взлетела вверх.

— Назовите вашу цену.

Она сделала глоток вина.

— Меня интересует человек, которого вы хотите спасти.

Он расплылся в улыбке.

— Правда? И что бы вы хотели о ней узнать?

Женщина. Настроение Аланис заметно ухудшилось. Его любовница, несомненно.

— Как ее зовут?

— Джельсомина, — ответил Эрос. — А теперь скажите, о чем вы думали.

Она взглянула на алые лепестки, лежавшие у нее на коленях.

— Я думала о своем женихе.

— Ага. Вам не терпится избавиться от моего общества.

Выбрав на серебряном блюде апельсин, он очистил его кинжалом вместо столового ножа.

— Силверлейк не осведомлен о моем предстоящем визите. Я хотела сделать ему сюрприз.

— Постараюсь вам в этом помочь, — произнес он с загадочной улыбкой. — Во всяком случае, он должен быть вам благодарен, что вы рискнули в военное время выйти в море с единственной целью его навестить. Не всякая женщина отважится на такой подвиг.

Аланис сменила тему:

— Почему вы захватываете военные суда? Опасность огромна, а добыча ничтожна.

— Сиюминутная выгода меня не интересует. Моя цель — французские корабли, военные, торговые, потому что они оплот и гордость Людовика.

— Вы воюете с французами? — с сомнением спросила она.

Ее реакция, казалось, его позабавила.

— Как вы знаете, континент и Америка ведут войну на суше и на море. Лично я не претендую на испанский престол, но притязания Филиппа считаю неприемлемыми. Нельзя позволить Людовику держать в своих руках власть над двумя третями западного мира и его богатствами.

— Похвально, — произнесла она. Это ставило Эроса на их сторону. — Но почему вы в одиночку воюете с всемогущим дедом Филиппа, «королем-солнце», когда можно объединиться с Великим альянсом? Людовик XIV располагает средствами, чтобы с легкостью справиться с одним человеком.

Эрос улыбнулся:

— Не думаю, что союзники захотят со мной объединиться, да и сам не горю желанием объединиться с ними.

— Вы либо безумно отважны, либо просто безумны.

— Даже храбрецы попадаются на уловки глупцов и становятся жертвами собственных высоких целей и благородных идеалов. — Поймав ее взгляд, он схватил ее за руку. — Я вас заинтриговал, правда? — прошептал Эрос. — Может, нам все же стоит попытаться соблазнить Силверлейка золотом?

Аланис высвободила руку.

— Не понимаю зачем.

— Думаю, что понимаете, милая. Мы очень хорошо понимаем друг друга.

Напряжение достигло своего апогея, и Аланис перевела взгляд на дорожку лунного света на воде.

— Тогда позвольте мне поведать вам одну историю, — сказал пират, откашливаясь. — В Пизе когда-то жил богатый судья по имени мессир Рикардо. Как и большинство мужчин, он верил, что, пока путешествует по свету и развлекается то с одной женщиной, то с другой, его жена дома бьет баклуши. Но увы, наш добрый судья, поскольку был богат и знаменит и верил, что может удовлетворять жену той же работой, которую выполнял в кабинете, стал искать молодую красивую женщину. Его поиски увенчались успехом. Пиза — это город, где женщины похожи на ярких ящериц. Судья женился на Бартоломее, очаровательной молодой женщине, и привел ее в свой дом. Но поскольку был человеком тщедушным, то в брачную ночь переспал с женой всего раз. А утром обнаружил, что ему нужно выпить много вина, съесть много сладостей и предпринять ряд других мер, чтобы восстановить силы.

Эрос допил вино и продолжил:

— После этого он решил поговорить с женой и указал те дни, когда жена и муж должны воздерживаться от совокупления. Прежде всего, дни поста, — он посчитал на пальцах, — четыре недели поста и молитв, канун Дня всех святых, пятницы, субботы и воскресенья нашего Господа, дни Великого поста, определенные фазы-луны и множество других исключений, полагая, что можно не заниматься с женщиной любовью так же долго, как не рассматривать дела в суде.

— Ну и чем это кончилось? — ошеломленная, спросила Аланис.

— Жена, разумеется, высказала судье свое недовольство. Однажды летом судья решил порыбачить в прибрежных водах своего чудного имения близ Монте-Неро, где можно всласть надышаться свежим воздухом. Сев в лодку, он посадил в другую лодку жену и ее подруг. Увлеченный рыбалкой, он не заметил, как лодку его жены унесло в открытое море. Неожиданно, — Эрос сделал драматическую паузу, — появилась галера под командованием Паганино да Маре, знаменитого пирата своего времени.

Он захватил лодку с женщинами и, едва увидев Бартоломею, возжелал ее. И решил оставить себе. Поскольку она горько плакала, он весь день нежно утешал ее словами, а с наступлением ночи — делами. Поскольку не думал о календаре, праздниках и рабочих днях.