У Аланис учащенно забилось сердце, и она тихо спросила:

— И что сделал наш добрый судья?

— Став свидетелем похищения, он страшно расстроился, поскольку ревновал к жене даже воздух. И бесцельно ходил по Пизе, жалуясь на гнусность пиратов, хотя не имел представления, ни кто забрал его жену, ни куда увез.

— А леди Бартоломея? — осведомилась Аланис.

— Начисто забыла о судье и его наставлениях. С большой радостью жила она с Паганино, который утешал ее и днем и ночью, осыпая почестями, как свою собственную жену.

Аланис сделала большие глаза.

— И это все? Конец? Муж просто забыл о ней?

— Нет. Некоторое время спустя Рикардо узнал о местонахождении жены. Он встретился с Паганино и добился его расположения. Затем раскрыл причину своего появления и предложил пирату любые деньги, лишь бы тот вернул ему жену.

— И Паганино, конечно, согласился, — произнесла Аланис, пронзив пирата негодующим взглядом. — Кто станет печься о ее чувствах, когда есть возможность заработать золото?

— Паганино не согласился, — возразил Эрос. — Из уважения к женщине он сказал мессиру Рикардо: «Я отведу вас к ней, и если она согласится вернуться к вам, вы сами назовете сумму выкупа. Но, — он понизил голос, — если этого не случится, вы причините мне большое зло, забрав ее у меня, ибо она самая прелестная, самая желанная и очаровательная женщина на свете, которую я…»

Аланис бросило в жар.

— И что ответила Бартоломея? — спросила она нетерпеливо.

— А что ответили бы вы, Аланис?

Только сейчас Аланис догадалась, насколько Эрос хитер. Он просто хотел узнать, как поступила бы Аланис, будь у нее возможность выбора.

— Муж мало чем мог прельстить его, но Паганино был корыстен. Он не любил ее по-настоящему, если был готов принять деньги за разбитое сердце.

— А если бы Паганино отказался от золота? — спросил Эрос.

Она отвела взгляд.

— Умоляю, расскажите до конца эту глупую историю, которую сочинили…

— Не я. — Эрос улыбнулся. — Ее сочинил Джованни Боккаччо, живший во Флоренции много лет назад, чтобы развлечь своих друзей, когда в Италии свирепствовала «черная смерть». Но если вы хотите, я расскажу, чем все закончилось. Леди сказала мужу: «Поскольку я встретила человека, с которым делила комнату, двери которой были закрыты по субботам и пятницам, в дни молитв, бдений и постов, а здесь работа продолжается и днем и ночью, могу сказать, что если бы ты давал столько выходных своим работникам на полях, сколько давал тому, кто должен был обрабатывать мое маленькое поле, то не вырастил бы ни одного колоска. Но Богу было угодно изменить мою судьбу. Я остаюсь с Паганино и буду работать, пока молода, приберегая выходные и посты для старости. Что до тебя, ступай и празднуй свои праздники, ибо если я тебя выдоила до капли, то из тебя уже ничего не выжать».

Густо покраснев, Аланис прикусила губу.

— Не слишком похвально для замужней женщины, правда?

— Дама предпочла любовника.

— Святость брачных уз так мало значит для вас? — осведомилась она.

В его глазах вспыхнули сердитые огоньки.

— Напротив, — ответил он хрипло. — Я высоко чту святость матримониальных клятв, но не настолько глуп, чтобы самому попасть в эту западню. Адюльтер — общепринятое развлечение в кругу замужних высокородных дам.

— Значит, предпочитаете играть роль совратителя?

— Совратить можно только ту, которая хочет быть совращенной.

«Интересно, — подумала она. — Судя по его реакции, можно предположить, что ему когда-то уже наставили рога»..

— Кто такой Том, Аланис?

Вопрос застал ее врасплох.

— Что? Как… кто рассказал вам о нем?

— Вы. — Он вынул из кармана сюртука подозрительно знакомую тетрадь, открыл обложку и прочел: «Мой дорогой Том, владыка моего сердца. Я скучаю по твоему милому лицу и тому чуду, что есть ты. Купаясь в солнечном свете, я вспоминаю праздные дни, проведенные вместе на берегах.» Твои слезы размыли эти строчки.

Он укоризненно смотрел на нее.

— Мой путевой дневник! — Разъяренная, она перегнулась через стол, чтобы выхватить его из рук пирата, но не достала. — Верните его мне! Это личное, и вы украли его!

— Моя дорогая леди, — усмехнулся он. — Ваш дневник посрамил «Искусство любви» Овидия.

— Как вы смеете! Книга Овидия неприлична. В отличие от моего дневника… — Она надула губы. — Вы посмели прочесть то, что не предназначено для посторонних глаз, и требуете объяснений? Где вы его нашли?

— Мне принесли его мои люди. Они нашли его в вашей каюте, когда забирали сундуки.

— Вы обыскали мою каюту? Что вы надеялись найти? Секретные послания, адресованные французам?

— Это было сделано в неразберихе. Итак, кто он, Аланис? Ваш любовник? — спросил Эрос.

Ее безмолвная улыбка еще сильнее разъярила его. Как будто он принял ее за признание вины.

— Бедный Силверлейк, — произнес Эрос. — Не женат, а уже с рогами. Как я мог подумать, что вы невинны и чисты для моих кровавых, грязных рук, в то время как вы недостойны даже уважения, которое заслуживает профессиональная куртизанка!

От страстного негодования, отразившегося в его глазах, Аланис рассмеялась.

— Можно подумать, что это вам наставили рога, а не вашему врагу! Не кажется ли вам это абсурдным? Или вы ревнуете? Вам больно думать, что я люблю кого-то, хотя мы с вами не обручены?

— И слава Богу, что не обручены, — пробормотал он сердито. — Я должен отдать это ему, чтобы он узнал об истинной натуре своей невесты.

— Окажите любезность. — Она снова рассмеялась. — Вы не представляете, как глупо выглядите, если учесть, что Том — мой брат.

Это его доконало.

— Ваш брат?

Он толкнул дневник по столу в ее сторону. Аланис взяла его.

— Том — мой младший брат. Он трагически погиб пять лет назад на дурацкой дуэли.

Эрос помрачнел.

— Мои соболезнования. И у вас больше нет сестер и братьев? А родители?

— Умерли, когда мне было двенадцать. Нас забрал мой дед.

Зачем она рассказывает пирату историю своей жизни?

— Должно быть, было одиноко, — заметил он, не спуская глаз с ее лица.

— Хуже, чем одиноко. Но у меня были Том и Лукас, когда возвращались из школы.

— Силверлейк знал вашего брата?

— Они были друзьями. Так что представьте себе, каким олухом выглядели бы, если бы показали Силверлейку эти изобличающие доказательства моей неверности.

Аланис улыбнулась.

— Я не хотел. Приношу извинения. Прошу простить мою грубость.

— Я прощаю. Но не прощаю чтения моего дневника! Вы должны были тотчас же вернуть его.

— Может, мне хотелось удовлетворить свое любопытство, — заметил он, явно уязвленный. — Но я готов искупить свою вину. Скажите как.

— Избавьте меня завтра от совместного ужина.

Это был их последний день.

Эрос напрягся.

— Нет.

— Наказание не выбирают, — заявила она.

— Просите о чем-нибудь другом.

Окинув взглядом его твердо сжатые челюсти и решительный блеск глаз, она ответила отказом:

— Нет.

Его черты изобразили досаду.

— Ваше желание будет исполнено.

— Благодарю.

Чем меньше времени она проведет в обществе этого неотразимого итальянца, тем лучше, решила Аланис.

— Ваш дед, похоже, слишком мягко обходился со своей внучкой, — заметил Эрос после продолжительного молчания. — Он знает, что вы читаете Овидия?

Ее знакомство с римским поэтом было как раз обусловлено эксцентричными взглядами деда на женское образование. Ни одной благородной английской леди не разрешалось читать то, что читала Аланис.

— Вы ведь читали Овидия. А почему мне нельзя? — упрямо спросила она, чувствуя, что краснеет.

— В самом деле, почему? — усмехнулся Эрос. — Причина, по которой мужчины не позволяют женщинам повышать свое образование, зиждется на страхе и глупости. Женщины и без того имеют слишком большую власть над нами, бедными мужчинами, и мы боимся, что если вы будете знать все, то окончательно поработите нас.

Его замечание смягчило Аланис и заставило улыбнуться.

— Мне даже трудно представить, чтобы женщина поставила вас на колени.

— Вас бы это удивило?

От его мрачной улыбки она затрепетала и, преодолев чувство робости, сказала:

— Я слышала, что пираты грабят, мародерствуют, убивают. Опровергните хоть один из этих ужасных слухов.

— А с чего вы взяли, что это слухи? Может, это правда?

Разочарованная его уклончивостью, Аланис ответила:

— Я четыре раза обедала в вашем обществе и ни разу не видела, как вы рвете зубами части тела и пьете свежую кровь.

Эрос расхохотался.

— Это то, что вы обо мне слышали?: Бедняжка, выхваченная из приличного общества, вынужденная обедать за одним столом с грязным чудовищем.

— Вы не чудовище. Вы хорошо образованны, ваши манеры безупречны, окружающая обстановка свидетельствует об изысканном вкусе.

— Любой человек стремится к лучшему в этой жизни. И то, что я не виконт, — он взмахнул рукой, — не означает, что я невежда. Чтение — удобный способ коротать время на море, кариссима.

От этого слова сердце Аланис учащенно забилось.

— Дело не только в этом, — произнесла Аланис. — Вы держитесь с достоинством. Я бы сказала, с королевским достоинством.

Она была готова поклясться, что он поморщился, но, когда ответил, его голос прозвучал ровно и спокойно:

— Вы пришли к такому выводу всего после двух дней наблюдения? В нашем мире, Аланис, не имеет значения, принц ты или нищий, добрый или злой. Гораздо важнее, что уготовано тебе судьбой и как ты этим распоряжаешься. Я иду избранным мною путем.

— И все же защищаете мир от французской тирании, — произнесла Аланис и тихо процитировала: — «Бандит, как лев, что рыщет по Ливану. Его дом — острый кремень, и на вершине скалы стоит пятнистый леопард, как страж его дома, ибо он лютый человек, колдун, которого даже дикари боятся». Вы вышли из мира, который не многим отличается от моего, но живете в уединении.

Аланис влекло к Эросу так же сильно, как его влекло к ней.

— Ведь вы меня не боитесь, Аланис, не так ли? Хотя должны бы. Вы видите то, чего не видят другие, но по наивности не понимаете, что именно видите.

— Тогда объясните мне, — прошептала Аланис.

— Теперь уже поздно. — Он подошел к ней. — Ваша служанка может вбить себе в голову, что я причинил вам зло, и станет об этом болтать.

Эрос отвел глаза. Аланис посмотрела на пол:

— Мой цветок.

Подобрав стебелек, Эрос протянул его ей. Их взгляды встретились. Произошедшая в нем перемена была молниеносной и гипнотизирующей. Голодный взгляд в глазах, исходившее от него мощное желание — все это напомнило ей хищника, вышедшего на ночную охоту. В этот момент он походил на леопарда, который готовился к прыжку.

Аланис почувствовала, что Эрос хочет ее поцеловать. Сердце ее учащенно забилось. Она жаждала этого поцелуя.

— Измените свое решение, не отказывайтесь поужинать завтра со мной, — едва слышно произнес он.

Так и не дождавшись поцелуя, Аланис разочарованно ответила:

— Не вижу в этом смысла. Мое решение остается в силе.

Заходящее солнце окрасило пурпуром небо на горизонте. Прохладный бриз раздувал паруса. Тишину нарушил взрыв смеха. Оторвав глаза от морского пейзажа, Эрос пронзил Джованни суровым взглядом:

— Над чем смеешься?

Стоя за штурвалом, Джованни скосил глаза на капитана и хмыкнул.

— Над тобой. Не могу припомнить, чтобы видел тебя в таком возбужденном состоянии. И все из-за маленькой леди.

— Болван. — Оторвавшись от перил, Эрос направился к ящику с апельсинами и, выбрав один побольше, опустился на канатную бухту. — Надменные девицы мне не по вкусу. Не могу дождаться, когда избавлюсь наконец от нее и от ее шумной служанки, В жизни не встречал такой холодной женщины. Сочувствую Силверлейку.

— А я нет, и ты тоже. Ведь я тебя хорошо знаю. Красивая женщина спит в твоей постели, а ты киснешь, как этот фрукт, который ешь, только потому, что не привык, чтобы тебе отказывали. Почему она не ужинала с тобой сегодня?

— Почему бы тебе не крутить штурвал, вместо того чтобы задавать дурацкие вопросы?

— Раз она тебе не нужна и твои планы воевать с французами не позволят мне в ближайшее время влезть в дамские панталоны, я попрошу Никколо встать у руля и приглашу блондиночку прогуляться со мной по палубе.

Эрос вспыхнул, как фитиль.

— Ты этого не сделаешь, Джова!

— Почему? Я буду вести себя прилично.

— Я сказал нет! — Эрос скрипнул зубами. Джованни скрестил руки на груди.

— Вспомни, когда мы в последний раз развлекались. Небось забыл, как выглядит женщина под нижними юбками?

Эрос поднялся.

— Тебе недолго осталось ждать. Когда выручим Джельсомину, остановимся в Тортуге, там сможешь лезть хоть под каждую юбку.

— Мне нравятся блондинки.

— В Тортуге их сколько угодно. А к этой не прикасайся. Понял?

— Я ничего дурного не замышляю.

— Она не про твою честь, Джованни, — заявил Эрос. — Разговор окончен.

Джованни расплылся в улыбке.

— Признайся, что хочешь ее и не успокоишься, пока она не сдастся. А потом она тебе надоест, как это обычно бывает. Не понимаю, что особенного ты в ней нашел. Возьми ее, и дело с концом. Тогда все успокоятся.

— Она не из тех, кого можно просто так взять.

— Она тебя зацепила, не так ли? — с удивлением спросил Джованни.

— Хватит об этом. Лучше крепче держи штурвал, пока не потопил нас всех.

Эрос покинул капитанский мостик.

Время ужина миновало, а порочные мысли не отпускали Аланис. Сидя у открытого иллюминатора, она смотрела на темное море. Завтра она встретится с Лукасом. Но эта мысль почему-то не сделала ее счастливой. Зачем она себя обманывает? «Эрос, несчастный, что ты со мной сделал?»

В замке повернулся ключ, и дверь открылась. На пороге стоял Эрос. Он обвел взглядом каюту. Бетси сладко спала на диване. Его кровать пустовала.

В глазах Эроса вспыхнул яростный огонь.

— Наденьте плащ, — прошептал он. — Поговорим на палубе.

Дрожащими пальцами она завязала на шее ленты черной пелерины, сунула ноги в туфли без каблуков и подошла к нему. Он взял ее за руку и увлек за собой.

На палубе он поставил Аланис у перил. Морской бриз играл его длинными волосами. В его глазах светилось желание. Пробежав пальцами по ее распущенным белокурым локонам, рассыпавшимся по плечам, он обхватил ладонями ее лицо.

— Ты красивая. Могу ли я потерять тебя второй раз?

— А где мы до этого встречались?

— На балу в Версале три года назад, — прошептал он. — Твое платье было такого же цвета, как волосы.

— Золотая парча, — вспомнила она с удивлением. — Ты был на балу в Версале?

— Тебя окружало море утомленных лиц, раскрашенных румянами, белым мелом и фальшивыми мушками. Тебя трудно было не заметить, ты ходила по залу с мадам де Монтеспан. Я знаю мадам. На взлете своей карьеры она была фавориткой Людовика. Я счел, тебя одной из ее юных протеже. Принял тебя за куртизанку, Аланис.

— Куртизанку? — Она озорно улыбнулась.

— Я следовал за тобой повсюду, обдумывая способы обольщения, пока пожилой герцог и белокурый виконт не увели тебя прямо у меня из-под носа. — Он мрачно улыбнулся. — Я упустил свой шанс.

— Это были мой дедушка и Лукас, — объяснила она.

— Они относились к тебе с чрезвычайным вниманием и заботой, что навело на мысль, что ты незамужняя леди, а не дама полусвета. Я понял, что никогда не смогу обладать тобой. Они ни за что не представили бы тебя мне. С моей репутацией меня на пушечный выстрел не подпускали к дебютанткам.

— Почему я тебя не помню? Все это как то удивительно.

Он провел пальцем по ее губам.

— Ты не могла меня видеть, любовь моя. Слишком хорошо тебя охраняли.

— Теперь вижу, — прошептала она и остановила взгляд на его губах, затаив дыхание.

— Теперь ты моя.

Он коснулся губами ее губ. Его губы были мягкими и теплыми. Аланис не отпрянула. Его руки проникли под ее плащ, он обнял ее за талию и прижал к себе. Эрос целовал ее неторопливо, кончиком языка смочил ее губы. Аланис не сопротивлялась. Их языки соприкоснулись, и Аланис захлестнула волна наслаждения.

— Эрос…

Ничего подобного она доселе не испытывала.

Отвечая на его поцелуи, Аланис гладила его твердые, мускулистые руки. Добравшись до волос, пропустила между пальцев прохладный шелк кудрей.

Издав прерывистый стон, Эрос оторвался от ее губ и прильнул к изгибу шеи. Затем обхватил ее грудь под тонкой ночной сорочкой. Когда он провел пальцем по соску, Аланис пронзила дрожь, разрушив волшебство момента. Что она натворила?

Аланис внезапно отпрянула.

— Что ты сделал со мной?

Тяжело дыша, он уставился на нее глазами, подернутыми сладострастием.

— Что я сделал с тобой? — повторил он, не совсем понимая ее резкой перемены.

— Ты опозорил меня! Убирайся прочь, гнусное чудовище!

Она оттолкнула его. Как могла она потерять голову, поддавшись низменному влечению к пирату? Как могла она опозорить Лукаса столь распутным поведением?

— Гнусный? — В его глазах появился хищный блеск. Он схватил ее за руки и прижал к своей груди. — Я поцеловал тебя! И ты ответила! Я ничего не сделал, чего ты сама не хотела!

— Я собираюсь замуж за виконта Силверлейка! Как мог ты сделать это со мной?

Проклятый негодяй заставил ее возжелать его.

— Тогда не выходи за него! — парировал Эрос с негодованием, расстроенный брызнувшими из ее глаз слезами. — Аланис, ты хотела этого так же сильно, как и я. Ты льнула ко мне, как женщина, которую ни разу не целовали.

Страдая от унижения, она выдержала его жгучий взгляд. Он прав. Если бы он не поцеловал ее, она умерла бы от желания. Но из-за того, что он с такой беспечной легкостью распознал ее неопытность и заставил возжелать его, ей хотелось выцарапать ему глаза.

— Ненавижу тебя! — прошипела она.

— Считаешь, что я недостоин принцессы благородного происхождения? — процедил он сквозь зубы. — Не обманывай себя! Ты стонала и урчала, как кошка, изголодавшаяся по любви, и если бы эта палуба была моей спальней, у меня на спине остались бы царапины в знак подтверждения моей правоты. Еще одна ночь на борту моего корабля, любовь моя, и ты будешь умолять меня оставить тебя здесь!

Оскорбленная, Аланис дала ему пощечину, хотя знала, что он прав, и, осознав это, испытала боль и ярость.

— Меня тошнит от тебя! — выпалила она с жаром. Жгучие слезы мешали ей смотреть. Застигнутый врасплох ее гневом, Эрос застыл. Воспользовавшись его замешательством, она оттолкнула его и бросилась бежать, боясь оглянуться.

Коснувшись щеки, Эрос устремился за беглянкой. Когда она скрылась из виду, он изо всех сил ударил кулаком по перилам. Если бы слова обладали мощью снарядов, поток итальянских ругательств, вырвавшихся из его груди, смог бы потопить весь французский флот.