—  Мой отец — замечательный человек, — отозвалась Лайза.

—  Не сомневаюсь. Но прошу вас, рассказывайте дальше. Стало быть, вам досталось редкое дерево и вы привезли его мне. Вы тоже хотите заняться резьбой по дереву?

—  Я? Ни в коем случае, — рассмеялась девушка. — Нет, дело в том, что, как я уже говорила, скоро семидесятипятилетие отца, а он один из ваших самых преданных почитателей — я об этом не упоминала? И поскольку он большой оригинал и у него все есть, мне захотелось подарить ему нечто действительно особенное. Вот я и подумала, что вы могли бы сделать… как это называется?.. его бюст из его редкого дерева… — Лайза помолчала и заставила себя взглянуть Харрису прямо в лицо. — Но теперь я передумала.

В янтарных глазах зажглись удивленные искорки, и скульптор понимающе кивнул.

—  Вы передумали после того, как приехали сюда, как я полагаю. Могу я спросить почему?

—  Ну, это-то просто. Я всего лишь поняла две вещи, которые должна была понять много раньше: отец не настолько тщеславен, чтобы желать иметь свой бюст, а вы все равно такого рода скульптуры не делаете. Вы прославились тем, что умеете извлекать из дерева то, что в нем заложено, или, во всяком случае, то, что в нем видите. Теперь меня не удивляет, почему вы так заупрямились при слове «заказ».

Сделав это признание, Лайза почувствовала себя дурой, если не хуже, — ведь ей с самого начала следовало все это знать. Но она была так одержима идеей сделать отцу по-настоящему уникальный подарок, что совершенно забыла о реальности.

Девушка бросила взгляд на Джека Харриса, зная, что если бы она умела краснеть, то уже бы вся пылала. Ей было грустно, что все так обернулось, но она смирилась.

Темная бровь медленно поползла вверх, и Лайза была почти уверена, что янтарные глаза затуманились подозрением. Однако в голосе Харриса подозрения не чувствовалось.

—  Вот уж поистине любопытное откровение, — произнес он, вставая, чтобы налить кофе, даже не поинтересовавшись, хочет ли Лайза еще. — Впрочем, это неудивительно, не считая разве что времени.

—  Я что-то не понимаю, — отозвалась насторожившаяся Лайза. Его заявление было чуточку слишком вежливо, слишком легко сделано.

Харрис пожал плечами.

—  Судя по тому, что я слышал о вашем отце, он уж точно не отличается тщеславием. Иначе назвал бы своим именем какой-нибудь из своих торговых центров. Что касается всего остального… — Он снова пожал плечами, на сей раз с легкой улыбкой. — Теперь, когда я наконец вас «вычислил», я несколько удивлен, что вам понадобилось так много времени, чтобы понять мое отношение к работе. В конце концов, вы ведь сами художница.

Лайза инстинктивно напряглась, оттого что ее так быстро узнали, ожидая в связи с этим совсем других комментариев, однако почти сразу успокоилась. Но когда она заговорила, в голосе девушки звучала нескрываемая горечь.

—  Что ж, спасибо. Приятно знать, что есть еще кто-то, кто так считает.

И снова поднялась вверх бровь, но в этот раз в его глазах сверкнуло еще что-то, помимо подозрения. Мрачное веселье? Враждебность? Может, даже презрение, подумала девушка.

Как бы там ни было, одно ясно: Джек Харрис, может, и жил в уединении, но определенно был в курсе событий. Лайза не знала, получило ли ее дело такую же громкую огласку на острове, как на материке, но, судя по всему, здесь оно тоже нашумело. Или у Харриса хорошие связи в мире искусства, что тоже вполне вероятно.

—  Так вот что вы делаете на Тасмании — зализываете раны.

—  Или решила все бросить? Почему вы об этом не спросите? — поинтересовалась Лайза, стараясь заглянуть ему в глаза, ибо за последние три месяца она снова и снова задавала себе эти вопросы, и ответы ей очень не нравились.

К двадцати пяти годам Лайза создала себе репутацию модного модельера-дизайнера, известного в стране и за рубежом. И добилась этого исключительно своим талантом и трудом — огромным и тяжким. Теперь, спустя четыре года, девушка ощущала себя покрытым шрамами ветераном: ведь ей пришлось пережить долгую и ожесточенную битву в суде за авторские права, причем начал ее человек, которому она безоговорочно доверяла… за которого собиралась замуж.

Ее имя, репутация и талант чуть было не были втоптаны в грязь, она испытала горечь предательства, хоть и выиграла тяжбу в суде и вышла из нее вполне состоятельной. Затем Лайза продала свою марку международному агентству, что ее значительно обогатило, и уехала на Тасманию, родину отца, чтобы начать все заново.

—  Нет ничего позорного в том, чтобы отступить и собраться с силами, — произнес Харрис, похоже, вполне искренне. — И не я завел разговор о том, что вы сдались. Что касается всего прочего, в конечном итоге вы ведь победили.

Победила? Лайза постоянно задавала себе этот вопрос. Да, она выиграла дело в суде, выиграла от продажи своей фирмы — материально. Однако из этой битвы Лайза вышла настолько измученной и уязвимой, что у нее не было никакого ощущения победы. Ей казалось, что ее репутация запятнана навсегда. А в мире моды посчитали, что раз она продала свое дело, то с ней покончено.

—  А я на самом деле победила? — спросила Лайза, обращаясь больше к себе, чем к Харрису, и даже не сознавая, что говорит вслух, пока не увидела выражения его глаз. На этот вопрос она не находила ответа, да и не пыталась.

—  Пошли, покажете мне ваше паршивое дерево, — проворчал Джек Харрис. — После всего, что вы рассказали, я крайне заинтригован.

Лайза не успела возразить, как он схватил ее за запястье, принудил встать и, по-прежнему держа ее за руку, направился к двери.

—  Но… теперь уже нет смысла с ним возиться, — запинаясь, произнесла Лайза, когда они вышли из дома, и огромный пес пронесся мимо, едва не сбив девушку с ног.

—  Очень даже есть смысл, — возразил Харрис, таща ее за собой к машине. — Я выслушал историю, как было добыто дерево, историю вашего отца, и теперь мне не терпится посмотреть, есть ли история у самого дерева.

Лайза невольно улыбнулась и подумала, что, наверное, на нее так действует рука, сжимавшая ее пальцы.

Джек Харрис достал из машины два больших бревна хуонской сосны, взвалил одно на плечо, второе сунул под мышку и направился к мастерской позади дома. Лайза последовала за ним, восхищаясь тем, как легко он справился с этой задачей. Ей самой понадобилось собрать все силы, чтобы перекатить бревна по гаражу снятого ею дома в Лонсестоне, а погрузка их в машину вообще потребовала просто титанических усилий.

Харрис снял бревно с плеча и установил его на некоем подобии пьедестала, а второе небрежно уронил в груду опилок, куда дерево плюхнулось с глухим стуком.

Теперь для скульптора Лайза, да и весь окружающий мир перестали существовать — он видел только дерево. И начался долгий и тщательный осмотр бревна со всех сторон. Харрис медленно кружил вокруг пьедестала с терпением дикого зверя на охоте, то замедляя шаг, то ускоряя, и искал… что он искал?

Как бы там ни было на самом деле, но Лайзе в поведении скульптора чудилось нечто первобытное, атавистическое. Его движения напоминали ритуальный танец, и Лайза неожиданно поняла, что он не то поет, не то разговаривает — то ли с собой, то ли с деревом. В его речитативе было что-то стихийное, Лайза не разбирала слов, но почему-то была уверена, что он общается с сосной.

Как глупо, подумала Лайза. И тут Джек неожиданно поднял бревно, убрал его и поставил на пьедестал второе, большего размера. Снова началось представление, чем-то напоминавшее предыдущее, и одновременно совсем другое.

Опять во всем мире остались лишь художник и дерево. Харрис смотрел на него и видел… Что он видел? Лайза знала, что ей самой этого ни за что не разглядеть, да и никому на свете это не под силу, пока талант Джека не облечет это нечто, видимое только ему, в зримый образ.

Лайза как в трансе наблюдала за Харрисом, а он поставил два бревна рядом на высокую скамью и стал поворачивать их во все стороны, отступая назад, чтобы оглядеть с разных точек.

Затем подошел к бревнам и стал их ощупывать, что повергло Лайзу в еще большее смятение. Тонкие сильные пальцы скользили по поверхности дерева на удивление бережно, это было не просто прикосновение, а нежная ласка.

У Лайзы по коже побежали мурашки — она представила себе, как эти пальцы вот так же нежно, умело и чувственно скользят по ее телу. Это возбуждало, но и немного пугало. Девушка вздрагивала, просто наблюдая за скульптором: впечатление было такое, что чувствительными пальцами он видит душу дерева, как она видит его поверхность.

Когда Харрис наконец закончил, слегка тряхнув головой, словно вернулся издалека, его взгляд устремился на Лайзу. Теперь эти глаза были не просто янтарного цвета, они полыхали огнем.

—  Ваш отец, сам того не зная, оказался мудрее, чем думал, — приглушенно, почти благоговейно произнес он. — Это дерево выше всяких похвал, и даже я не уверен, что сумею извлечь из него все самое лучшее, хотя мне бы очень хотелось попробовать. Надеюсь, вы продадите его мне?

—  Продам? — Лайза задала вопрос себе, а не Харрису. И ответ как-то не складывался. Хоть она и не могла увидеть того, что разглядел в дереве художник, хуонская сосна не была просто сырьем, как, например, кирпич, глина, ткань. Ведь ценность дереву придавала та уникальность, которую мог уловить в нем только Харрис, а как можно наклеить ярлычок с ценой на эту уникальность? — Не знаю, — отозвалась она, подойдя к бревнам и положив руку туда, где только что лежали пальцы художника. Но ее собственные пальцы были слепы и нечувствительны. — Я не понимаю, что в них такого особенного. Я ведь не могу дотронуться до дерева, как вы… и увидеть.

—  А вы попробуйте.

Теперь глухой голос звучал прямо у нее над ухом, его пальцы накрыли ее руку и стали водить по древесине.

—  Закройте на минутку глаза и попытайтесь дать вашим пальцам ощутить фактуру, изгибы дерева, — прошептал Харрис. — А теперь взгляните снова и увидите, какая разница.

Лайза сделала попытку, однако, закрыв глаза, она ощутила лишь его пальцы на ее руке, водившие ею. Прикосновение Джека оказалось теплым, настойчивым, еще более теплым было его дыхание над ее ухом. И когда девушка открыла глаза, дерево поплыло у нее перед глазами. Она видела лишь невероятно длинные пальцы со сбитыми ногтями и еще острее ощутила его близость.

Лайза снова закрыла глаза, и на этот раз словно что-то вспыхнуло в ее мозгу, и она ощутила, что и Джек Харрис уловил это.

Сильные пальцы-созидатели, водившие ее рукой, теперь двигались по ее запястью, проследили пульс и скользнули по нежной коже к локтю. Другая рука, лежавшая на ее плече, тоже пришла в движение, она не шарила, но нежно исследовала кожу девушки под шелковой блузкой.

Ощущение было… необыкновенным. Но опасным, даже чересчур. С минуту Лайза блаженствовала, затем неожиданно выпрямилась и отпрянула, отчаянно заморгав.

—  Я… извините, — пробормотала девушка, не зная толком, за что извиняется и почему.

Харрис, казалось, даже не заметил, как она отшатнулась. Он даже не смотрел на Лайзу, все внимание было снова сосредоточено на двух бревнах. И все же Джек ощутил ее тело, Лайза почувствовала это, поняла. Однако если теперь он предпочитал не обращать на нее внимания, что ж, тем лучше. Она будет вести себя точно так же.

—  Вы ведь понимаете, что я представления не имею, как оценить это дерево, если, конечно, допустить, что я решу продать его вам? — пояснила Лайза.

Харрис ухмыльнулся, и девушка увидела, как в его глазах, насмехаясь над ней, пляшут чертики.

—  Зато я прекрасно это знаю, если, конечно, вы мне доверяете, — заявил Харрис и назвал цену, Лайза почему-то поняла, что она гораздо выше реальной стоимости дерева. Она сообщила об этом Джеку, и его улыбка стала еще шире.

—  Вы забываете плату за доставку, — заметил Харрис. — Обычно мне приходится тратить много дней, иногда целые недели на поиски необходимого мне дерева; мне впервые привезли его прямо на дом.

Лайза лихорадочно соображала, не обращая внимания на его любезность. Она не сказала Харрису, да и не собиралась, что цена была не настолько высокой, несмотря на очевидную щедрость скульптора, чтобы заинтересовать ее. С тем же успехом можно подарить ему дерево, и дело с концом, подумала Лайза, потом заколебалась, размышляя.

—  Есть ли какой-то шанс, что вы успеете выполнить скульптуру из одного бревна до папиного юбилея? — спросила она наконец.

Харрис пожал плечами.

—  Зависит от обстоятельств.

—  От каких? Или у вас так много работы, что вы не станете даже пытаться?

—  О, попытаться могу. Если уж на то пошло, то я обязательно попытаюсь.

Он протянул руку и коснулся более крупного бревна.

—  То, второе, лишь что-то мне шепчет, зато это кричит во весь голос! Но от замысла до готового произведения долгий путь. Уверен, вы это понимаете.

Лайза кивнула. Это она понимала: процесс творчества у Харриса мог быть не таким, как у нее, но общего было много.

—  Дадите ли вы мне право первой купить скульптуру, если она будет выполнена в срок?

Теперь задумался Харрис. Лайза поняла, что задела какую-то струну в его душе, но не знала какую. Глаза художника потемнели, взгляд стал бесстрастным, и девушка не могла распознать, то ли он сердится, то ли просто обдумывает ее слова.

—  Вы серьезно говорите «если» или это просто обходной путь поставить меня в конкретные рамки?

—  Я сказала «если будет готова» и сказала это серьезно. Мы сейчас говорим не о заказе. Я просто прошу дать мне право первой купить скульптуру, если она будет закончена вовремя.

—  Но сначала она должна быть выставлена, — наконец объявил Харрис. — У меня намечается большая выставка — прямо перед днем рождения вашего отца. И вторая через несколько месяцев. На одной или другой скульптура должна быть выставлена.

—  Но если она будет уже продана…

—  Продать — это еще не все. — В голосе его зазвучали упрямые нотки — это говорил Харрис-художник. — Нет смысла создавать произведение, если его смогут увидеть всего два человека, кроме меня.

—  Что ж, нет смысла и сделать отцу подарок, и сразу отнять его, чтобы вы смогли выставить скульптуру, — отозвалась Лайза.

—  А почему бы и нет? Что ж, в общем, я понимаю вас, но, думаю, никаких недоразумений не будет. Ваш отец, возможно, обрадуется такому повороту событий.

—  А может, и нет. Отец — прекрасный человек, но у него очень своеобразное представление о некоторых вещах.

На это Джек Харрис открыл рот, чтобы что-то ответить, но закашлялся. Лайзе удалось разобрать, что смысл сводился к слову «наследственное». Она сердито воззрилась на Харриса, но тот лишь прочистил горло и ответил ей совершенно невинным взглядом, показавшимся Лайзе насквозь фальшивым.

Правда, через секунду выражение лица Харриса изменилось, и Лайза уже не могла ничего на нем прочитать. А тот явно не стремился ее просвещать: он просто смотрел, и янтарные глаза изучали лицо, волосы, фигуру Лайзы с наигранным небрежным любопытством. Однако девушка поняла, что небрежности здесь не было и в помине.

В этом взгляде было что-то, напоминавшее Лайзе то, как Джек осматривал бревна хуонской сосны: взгляд стал рассеянным, словно он не просто смотрел на девушку, а проникал в ее душу. И это весьма обескураживало.

Затем Харрис тряхнул головой, словно возвращаясь в реальный мир, бросил взгляд на дерево, потом перевел его снова на Лайзу. Молча он обошел вокруг девушки, и на короткое мгновение той показалось, что он хочет протянуть руку и коснуться ее лица, как слепой. Однако Харрис лишь слегка улыбнулся.

—  Полагаю, единственный способ решить дело к удовлетворению нас обоих — это закончить скульптуру так, чтобы выставить ее, а потом подарить вашему отцу, — заключил он. — Разумеется, при условии, что она окажется такой, какую вы захотели бы подарить, и что вы сможете себе это позволить. — Последние слова были смягчены легкой улыбкой, и Харрис продолжал: — Беда в том, что это ставит меня в весьма щекотливое положение: мне не нравится идея работать в таких жестких рамках… и с такими ограничениями. Я просто обязан предупредить вас, что это может сорвать весь проект, поскольку если у меня в голове не уложится образ, то и в дереве ничего не выйдет. — И он выразительно помахал пальцами.

—  Мне кажется, я вас понимаю, — настороженно отозвалась Лайза: он явно что-то задумал, вот только что?

—  Так что первым условием будет то, что вы не увидите моей работы до тех пор, пока все не будет закончено, независимо от сроков. Если это вас утешит, могу сообщить, что никто другой тоже не увидит скульптуру, потому что я хочу избежать посторонних мнений, будь то плохие или хорошие. По той же причине некоторые писатели отказываются говорить о своей работе, пока пишут, на случай, чтобы обсуждение не увело их в сторону от основной мысли, возникающей у них стихийно.

—  Согласна. — Принятие решений всегда давалось Лайзе без труда. Этот опыт она приобрела за годы работы в суровом мире бизнеса. А сейчас принять условия Джека, по крайней мере, было легко.

Джек Харрис вежливо кивнул в ответ и улыбнулся готовности девушки.

—  Второе условие, пожалуй, будет потруднее, — заметил он.

—  Полагаю, вы хотите, чтобы я не брала с вас деньги за дерево? — предположила Лайза, вопреки предчувствиям надеясь, что все закончится вот так просто, поскольку все равно уже собралась подарить Харрису сосну.

Глаза скульптора смеялись. Он покачал головой.

—  Гораздо труднее, — ответил он, — потому что вы уже и так решили мне его подарить.

Лайза не удержалась от улыбки.

—  Вы так уверены в себе, что это просто опасно. Или вам неизвестно, как это рискованно — считать, что вы уже раскусили женщину? Некоторые из моих приятельниц после такого заявления назло бы передумали.

—  Верно, но, по-моему, вы к их числу не относитесь. Честно говоря, я почти уверен, что вы согласились бы на мое условие не глядя.

—  В таком случае вы не только художник, но еще маг и волшебник! — воскликнула Лайза. — Я ведь не вчера родилась.

—  Не сомневаюсь. Я так подумал, потому что вы столь решительно настроены сделать отцу именно этот подарок и…

—  Продолжайте.

—  Нет уж, теперь моя очередь кое-что показать вам, — объявил Харрис, поднимаясь с грацией дикой кошки. — Идемте, заодно увидим, насколько у вас серьезные намерения.

Лайза последовала за ним в дальнюю часть дома и была просто потрясена, увидев, какую просторную студию он оборудовал себе. Это было большое восьмиугольное помещение с огромными окнами и стеклянным потолком. Лайза догадалась, что он это сделал для того, чтобы добиться нужного освещения.

На всех окнах висели тяжелые шторы и были установлены защитные экраны от солнца. Несмотря на то, что несколько окон оказались открыты, в помещении было гораздо теплее, чем на улице.

Харрис небрежно махнул рукой в сторону резной скамьи — единственного сиденья в комнате, затем направился в другой конец студии, поднял грубо вырезанную фигуру, принес ее и поставил на платформу высотой примерно до пояса.

—  Надеюсь, вы понимаете, что скульптуры, над которыми в данный момент работаю, я тоже обсуждать не люблю, — заметил он, избегая встречаться взглядом с Лайзой. — Но здесь особый случай. — И он пожал плечами, словно извиняясь, что пришлось погрешить против правил.

—  Ну и не обсуждайте, — отозвалась Лайза, подходя поближе к скульптуре высотой в человеческий рост. Пока еще было сделано немного, но этого уже оказалось достаточно, чтобы понять, что именно увидел Харрис внутри дерева. Похоже, это какая-нибудь морская нимфа или русалка, поднимавшаяся из едва намеченных волн. Более или менее отчетливо были видны только волосы, верхняя часть оставалась нетронутой, а нижняя намечена приблизительно, чтобы очертить размеры фигуры.