— А я говорил, их нельзя заставить!
— Заткнись! Открывай! Сейчас же! — голос женщины сорвался на визг.
Всё внутри Лики сопротивлялось приказу.
«Неправильно, не так, не сейчас, не здесь!»
— Выходит, правду люди говорят, — прошипела женщина, и в её руке появился нож, — никакая ты не бесценная! Это всё враки, да-да, я слышала, отец города просто хотел поднять репутацию Илассета. Да? Отвечай!
— Э! Нож убрала! Живо!
Один из мужчин достал из-за пояса дубинку, пока второй продолжал держать Лику.
— Ты не видишь?! Она не бесценная! — рявкнула женщина.
Шкатулка испарилась из пальцев Лики.
— Бесценных нельзя заставить открыть шкатулку, — повторил бродяга. — Только попросить. Эй, милая девочка, милая бесценная, будь добра, пожалуйста, награди меня с братом именами, любыми. И мы выведем тебя отсюда невредимой, а? Что скажешь?
А Лика онемела от страха. Она смотрела то на одного безымянного, то на другого, пытаясь найти в их лицах хоть что-то человеческое, но оба казались пустыми серыми пятнами, на которых не получалось сфокусировать взгляд, не удавалось понять, о чём они думают, что это за люди. Будто на картину упали две капли воды, размыв лица и суть этих людей. Она тоже была такой, пока не получила имя? Или даже безымянные бесценные отличаются от остальных?
— Чего ты ждёшь? Произнеси имя! Ну? Мы п-просим тебя, просим же, ну! Тебе жалко? Или ты считаешь нас недостойными имён, а? А?!
— ОТПУСТИ МОЮ ДОЧЬ!
Лика дёрнулась на звук, но ноги подкосились, и она рухнула в грязь, запутавшись в плаще, а когда подняла голову, то увидела отца. Он стоял со сжатым в руке дарёным кинжалом, а его глаза, казалось, от ярости светились голубым пламенем.
— Папа! — Лика бросилась к нему и заревела в голос.
— Я здесь, всё кончено, — причитал Матар. — Всё кончено, богиня, всё кончено.
Он убрал окровавленный кинжал в ножны, набросил на голову Лики капюшон, закрыв от её взора весь мир, и подхватил на руки. Лика трижды качнулась в объятиях отца, как будто он переступил через что-то.
Матар подошёл к застывшей у переулка страже.
— Ловко вы их!
— Не знаю, как это я… Как будто это и не я был вовсе. У меня будут… кхм, проблемы с этим?
— Вы защищали бесценного ребёнка. Идите домой.
Лика, убаюканная размеренным шагом отца и звуками шуршащих мокрых камушков под его сапогами, перестала плакать.
— Прости меня. Не надо было мне убегать…
— Да, не надо было, — согласился Матар.
— Мама сильно разозлилась?
— Нет, что ты. Испугалась.
— Сильно испугалась?
— Очень сильно.
— То есть она не будет ругаться?
— Может быть, завтра будет.
Лика шмыгнула носом.
— Они хотели, чтобы я открыла шкатулку той женщины. Я сказала, что открою, только бы меня отпустили.
— Правильно сказала. Запомни: нет ничего дороже твоей жизни.
— Она дороже даров?
— Всех даров в мире, да.
— А те двое хотели, чтобы я дала им имена. И я не смогла. Не знаю почему. Всё было неправильно, но это было неправильнее всего. Понимаешь?
— Ты бесценная, Лика. Ты можешь поступать так, как считаешь нужным. И правильным.
— Спасибо, папа.
— Пришли. Не забудь и у мамы попросить прощения, хорошо?
Лика кивнула и незаметно вытерла нос о папин воротник.
Матар спустил дочь на землю, в этот же момент дверь в дом распахнулась, и на порог выбежала Дора. Она схватила дочь в охапку, а после — долго не отпускала, прерывисто дыша в её волосы. Лика снова плакала и сбивчиво обещала больше так не делать.
На что Дора счастливо вздохнула и с улыбкой сказала:
— Пойдём, расскажешь начальнику охраны, как тебе удалось улизнуть.
— Зачем? — удивилась Лика и даже плакать перестала.
— Надо же понять, кого наказать за то, что бесценную прохлопали! — засмеялась Дора, вытерев красные от слёз глаза.
Глава 4
...4 года спустя, последний день лета
Приближались именины младшего принца Илассета, и город не спал ни ночью, ни днём. Люди украшали улицы лентами и цветами; труппы актёров разыгрывали сценки на площади; женщины готовили угощения, мужчины чинили крыши и красили дома, пока дети носились с поручениями. Гостиницы были переполнены, а в замке, говорят, не осталось свободных спален для гостей. Приехала вся семья правящей четы, даже сводный брат Стефана — Ри́нел, с сыновьями, хотя их не ждали.
После того как принцем ветви стал Севир, отношения Стефана с братом обострились. Поговаривали, тот приехал убедиться, что безымянный принц не излечился от недуга, а значит, после окончания правления Севира ветвь должна была перейти к семье Ринела. Может, поэтому Стефан разрешил торжество — надеялся утереть нос сопернику. И люди с радостью устроили праздник.
Урожай вишни удался на славу. Матар думал, что это влияние дара жены — Дора в саду часто играла на флейте. Такого бурного цветения Матар не видел давно, и теперь вишню брали у него целыми повозками: как для обычного люда, так и для рейнского стола. Дора заказала замечательные платья из радужного шёлка, купила, должно быть, всю лавку с украшениями и заколками, а её дамский столик был завален духами, кремами и шут его знает чем ещё. Женщины! То ли дело купить пару лошадей, отложить мешочек золота на плохие времена да доверху заполнить кладовые. Но, чего уж там, Матар и себе купил пару костюмов, новую шляпу и трубку из белого дерева.
Лика ничего не хотела. Всё сидела в спальне, читала книги и возилась то с часами, то с головоломками. Разбирать сложные механизмы было её любимым занятием, но и другие науки девочка изучала с интересом. Достаток Матара позволял обеспечить дочери достойное образование, так необходимое в будущих путешествиях. После того как Лику объявили бесценной, к её обычным занятиям с познавателями счёта, письма и истории добавились уроки по географии, анатомии, этикету, логике и даже верховой езде. Два основных языка Ародана — ветвийский и расколотое наречие — Лика уже знала благодаря матери.
Матар вздохнул, оглядел сады, в которых с утра до ночи работали сборщицы ягод, и вернулся в дом. Он переживал за Лику. Она отказывалась от кукол и платьев, не желала смотреть выступления актёров. Её редко кто видел, и чем ближе были именины принца, тем больше дочь замыкалась в себе.
Как и предполагала Дора, с правящей семьёй было заключено соглашение, что в день именин юного безымянного принца Лика откроет и его шкатулку, и шкатулку принца Севира, если к тому моменту он не сделает этого сам.
Так пролетели четыре года. Дора прожила их в предвкушении и чуть ли не ежедневной подготовке к великому событию, Матар — в долгожданном семейном счастье. А вот Лика темнела день ото дня. Ведь свою шкатулку она так и не открыла. И никто не знал о её тщетных попытках.
— Я не хочу сейчас это делать, — говорила Лика, надеясь, что родители не уличат её во лжи. — Это должен быть особенный день.
— О, богиня послала мне глупую дочь! — восклицала Дора. — Ты понимаешь, что в шкатулке могут быть груды золота? Или лекарство от крысиной гибели?
— А ещё там может быть осиный рой, грозовое облако или смерть! Богиня могла повернуться ко мне и тёмным ликом! Как в легенде о бесценном Иове: его даром было зеркало, и всякий, кто смотрел в него, умирал! Я не хочу такого же! — кричала Лика и убегала в свою комнату.
— Она боится, — говорил Матар жене. — Вот подрастёт…
— Она уже взрослая! Не могу дождаться, когда она поумнеет!
Лика слышала эти разговоры, хоть родители и старались понижать голоса. Девочка забиралась под одеяло и плакала от обиды.
Дурацкий талант. Из-за него у неё не было друзей. В безымянном детстве Лика не знала одиночества. Стоило стать бесценной, как другие дети перестали с ней общаться. Кто-то боялся, кто-то завидовал, а кому-то попросту запретили: вдруг бесценная откроет шкатулку по дружбе? Потом век не расплатишься!
Чтобы этого не случилось, Лику никуда не отпускали одну и постоянно твердили о её долге, о соглашении с короной и великом предназначении. Мать говорила о безбедном будущем и славе, отец — о счастливой жизни и добрых поступках, которые она совершит.
«Всё было бы так, будь я взаправду настоящей бесценной, а не какой-то… какой-то… Сломанной!»
Лика не раз спрашивала, почему Стефан не пригласил нормального бесценного, и не получала вразумительного ответа. Отец говорил, что бесценных на свете не так много и большинство из них путешествует в таких далёких землях, что могли пройти годы, прежде чем кто-то из других бесценных посетил бы Илассет.
Мать на это презрительно фыркала.
— Красивая сказка, но так ветви просто дешевле. Я до сих пор считаю их цену унизительной!
Лика слышала в этих словах только одно: она не настоящая бесценная.
«А если не получится открыть шкатулки принцев?»
Она не спала ночами, думая об этом.
— Мне не нужна бесценная! Я сам открою эту проклятую шкатулку! Как Сенрих!
Крики принца Севира разносились по коридору. Служанки старательно натирали рамы картин до блеска и в десятый раз мыли полы, лишь бы послушать, чем закончится ссора отца города и принца.
— Не смей сквернословить!