Пока я думала, что он отвратительный тип, меня не волновало, что я смотрю римейк всем надоевшей «Бесконечной любви». Дело в том, что я включила этот фильм в свой план уроков в старшей школе. Мои ученики, современные подростки, воротили нос от любых книг, и поэтому я регулярно пополняла длинный список классической литературы современными произведениями и их визуальными аналогами. Я оценивала теорию Стефани Липпман, которую она подготовила по нашему последнему заданию. В ней поднималась тема запретной любви — в своей работе она рассматривала социальные классы, религию и причины, по которым нас привлекает то, чего мы не можем иметь.

— У вас губы как у нее, — он показал на экран, прервав мои размышления. И, потирая собственные губы изящными пальцами, добавил:

— Чудесные губы.

— Вы заигрываете со мной? — спросила я прямо.

— Да, — и тут же добавил, — Извините. Вы правы. Это было совершенно грубо с моей стороны. Я ведь даже не знаю вашего имени. Мне следовало бы представиться, прежде чем приставать к вам. Я — Филипп.

Он протянул мне свою красивую руку:

— Я больше не сделаю вам ни единого комплимента. По крайней мере до тех пор, пока мы не познакомимся должным образом. Обещаю. А свои обещания я никогда не нарушаю.

Мы обменялись рукопожатием, и я сказала ему, что меня зовут Шарлотта.

Он улыбнулся дерзкой улыбкой, показавшись мне теперь честным и искренним, и стена, которую я пыталась возвести между нами, дала трещину. В этот миг самолет тряхнуло.

— Тебе не нравится турбулентность? — спросил Филипп, заметив, что я вцепилась в подлокотники.

— Мне не нравится летать.

— Но как, скажи мне, ты собираешься повидать мир, не летая? Не нужно бояться полетов, невозможность летать — вот что гораздо хуже.

Он расспросил меня про мои немногочисленные путешествия. Судя по его реакции, он посчитал, что я не живу, а существую.

— Я побывала везде, куда мне было нужно попасть, — ответила я. — В местах, где ты никогда не был… тебе не понять…

Конечно, я имела в виду книги, истории. Благодаря ним я чувствовала себя живой, они переносили меня в любую точку мира — на такие расстояния, которые сравнимы только с глубинами жизни, которые я стала понимать лишь недавно.

— Тебе не обязательно переноситься куда-либо физически, чтобы почувствовать что-нибудь волшебное.

Выражение лица Филиппа изменилось, как будто он впервые увидел меня.

— А ты интересная, Шарлотта. Чем ты занимаешься, когда не очаровываешь немолодых мужчин в самолетах?

Конечно, он не был таким уж немолодым, но он определенно был старше меня. Его влажные волосы начали подсыхать, и на золотистых прядях проявилась легкая седина. Мне недавно исполнилось тридцать. Ему же могло быть сорок, а может и больше.

— Надеюсь, что очаровываю учеников старших классов на уроках английского, — ответила я. — Фильм снят по книге, которую мы с ними читаем. Одна из моих учениц выдвинула блестящую теорию о желании обладать тем, чего в принципе не можешь получить.

Вместо того чтобы потерять интерес, он стал забрасывать меня вопросами:

— И в чем ее суть, по-твоему?

— Запретный плод, — ответила я, — Такова человеческая природа. Когда нам говорят, что мы не можем что-то получить, наше желание только возрастает.

— Так ли это ужасно? — спросил Филипп, подзывая Энн, чтобы заказать нам еще по напитку. — Я принял несколько очень разумных деловых решений, когда мне говорили, что мне чего-то не заполучить. Мне кажется, что для одних это имеет благоприятные результаты, а для других может обернуться чем-то плохим. Думаю, моя жена была бы не очень рада услышать, что твое пристальное внимание ко мне в самолете было вызвано тем, что ты не можешь меня заполучить.

Парни вроде Филиппа были предсказуемы. Я знала несколько таких ребят — уверенные до самодовольства, обаятельные и словоохотливые, поэтому я даже не удивилась.

На его пальце не было кольца, хотя это никогда ничего не значило. Он смотрел пристально, будто видел меня насквозь, и я почувствовала, что где-то в глубине души немного расстроилась.

— Все в порядке, — сказал он утешающим шепотом, приблизив губы к моему уху.

— Я просто проверял твою гипотезу. Сейчас я свободен. Сработало? — добавил он.

Это было забавно. Филипп показался мне весьма занятным. Подошла Энн с вином для меня, бурбоном для Филиппа и пакетиками орешков.

Я сказала, что у меня аллергия на орехи и протянула пакетик обратно. Я понимала, что не стоило больше пить. Компания Филиппа уж слишком начала мне нравиться, но мы все равно соприкоснулись бокалами.

— Расскажи мне, как раскрывается теория запретной любви в этом фильме с красоткой?

Я посмотрела на экран и на прекрасную пару на нем. Несчастные возлюбленные.

— Синдром богатой девушки и бедного парня. Мама и папа не одобряют их связи. Назревает драма. Сопротивление. И к моменту, когда они наконец вместе, у них уже накопилось столько нереализованных чувств, столько дофамина… что это как наркотик… все заканчивается эйфорией… и это приносит несравнимо больше удовлетворения, чем в случае, когда парень встречает девушку, они влюбляются и живут долго и счастливо. Борьба, конфликт, настоящие чувства… и вот тогда это действительно счастливый конец.

— Но ты говоришь мне, что их любовь не настоящая, а просто передозировка дофамина? Эти два чудесных создания, — он снова указал на мой экран, — Когда они наконец будут вместе, все разрушится?

Его любопытство льстило мне. Большинству мужчин подобные теории казались по-детски наивными и скучными.

— Не всегда, — сказала я, — К тому же, все переоценивают хрестоматийные «долго и счастливо». Это все очень запутанно.

Он посмотрел на часы и произнес:

— У нас полно времени.

— Я думаю, дело вот в чем, — поправила я себя, — Мысль, к которой подводит моя ученица, в том, что определенное начало вызывает преувеличенные, сбивающие с толку чувства, и, хоть и не всегда, но бывает следующее. Когда возлюбленные наконец вместе, они забывают, почему они вообще стремились друг к другу.

Он внимательно смотрел на меня.

— Подобное стремление может оставить человека очень одиноким и раздосадованным.

— Ты одинока и раздосадована, Шарлотта?

Я повернула голову к бескрайним облакам за иллюминатором, но его пальцы коснулись моего подбородка, и вот я уже смотрела в его глаза, говорящие без слов.

— Если ты спрашиваешь о том, в отношениях ли я, — сказала я, чувствуя всю настойчивость его прикосновений, — То я избегаю подобных обязательств. Мне вполне достаточно шести классов подростков пять дней в неделю.

Он отпустил мой подбородок, и мой взгляд упал на пластиковый стаканчик. Я провела кончиками пальцев по его краю.

— Знаешь, люди одиноки не потому, что они одни. Это потому, что они рядом не с теми людьми.

— Отношения! — протянул он, допив свой напиток и бросив на язык кубик льда. — Проклятье всей моей жизни. Если следовать твоему рассуждению, то все хорошее довольно быстро сменяется полным разочарованием.

— Я не очень хорошо умею встречаться на современный лад, — добавил он, с треском раскусив кубик льда. — Можешь спросить у моей бывшей жены, Наташи. Храни ее Господь! У нее было ангельское терпение. Неужели все увлечения обречены на провал? Ты веришь в это?

— Я этого не говорила, — напомнила я ему. — Ты цитируешь сейчас Стефани Липпман. Старшеклассницу, у которой каждую неделю новый парень.

— Но ты все же в это веришь? — спросил он снова.

Я выдержала паузу. В голове всплыл образ моего отца, пересекающего дорогу и садящегося в машину, чтобы больше в моей жизни не появиться.

— Я не знаю, во что верю.

— Но во что-то же ты должна верить.

Я посмотрела на него:

— А ты во что веришь?

Он ни на секунду не замешкался:

— Во многое. Не вера, а организованный культ — корень разногласий. Люди могут удивлять других, но далеко не все. Любовь — предвестник ненависти.

— Цинично. И никакого пессимизма.

— А как насчет тебя?

— Ожидания, — сказала я. — Реалистичные. Верю в пользу неподчинения, но все это приманка в виде хорошей истории.

— А из того, как мы познакомились, могла бы выйти чудесная история, не так ли? — спросил Филипп.

— Возможно.

— Реальная жизнь разочаровывает, — сказал он. — Ты ведь поэтому и уходишь с головой в эти фильмы?

— Книга всегда лучше. Безграничный полет фантазии. Мы сами выбираем, что увидим… людей и места.

— Расскажи мне об одном месте. Что за город Канзас-сити?

— Он сильно протяжен с севера на юг и очень узок с востока на запад. Центр города — это настоящая паутина дорог… Это город фонтанов, и кроме Роялсов [Канзас-Сити Роялс — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола.], которые победили в мировом чемпионате 2015 года, все наши команды, как правило, продували. Но зато именно у нас изобрели «хэппи мил [Детский обед в меню Макдональдс.]».

— О, этот щебет. Ты очаровательна, Шарлотта.

Признаться, я всегда так разговаривала, когда нервничала.

— Теперь я хотел бы услышать о твоем Канзас-сити. Что прелестного находишь в нем лично ты?

Он произнес слово «прелестный» так, будто звук «л» был пуховым одеялом.