Роуэн Коулман
Отныне и навсегда
Посвящается
Ноа Питеру Девитту Брауну
23 апреля 2003 — 8 августа 2022
Раз к Смерти я не шла — она
Ко мне явилась в дом —
В ее Коляску сели мы
С Бессмертием втроем.
Эмили Дикинсон, перевод Г. Нуруллиной
XII
Часы летят,
Цветы увядают;
Новые дни
И новые пути
Проходят мимо!
Любовь остается.
Генри ван Дайк, перевод Л. Януровой
Глава первая
Когда это происходит, мне кажется, что это просто мое воспоминание или его отголосок, будто я уже сотню раз такое представлял. Воспоминание не совсем подлинное или правдивое, но тем не менее существующее.
— Вы пришли один? — спрашивает она. Десять минут назад я смотрел в окно, наблюдал за дождем и думал, что приготовить на ужин. А сейчас меня впервые с моего восемнадцатилетия спрашивают, пришел ли кто-нибудь со мной.
— Да, — говорю я. — Я тут один, док.
— Ладно, — она тянется ко мне через стол и ненадолго накрывает мою руку своей. Трещина в хладнокровном профессиональном образе уже говорит о многом. — Бен, новости не очень хорошие. Как вы уже знаете по опыту прошлого лечения, симптомом синдрома Марфана в вашем случае являются аневризмы. За последние несколько лет мы вылечили часть, но на недавних снимках появилась еще одна рядом со стволом мозга. Она большая, диаметром пять сантиметров, и именно из-за нее у вас головные боли и затуманенное зрение.
Головой я понимаю, что сейчас произойдет худшее событие в моей жизни, но не чувствую этого. Все происходит как будто в замедленной съемке.
— Понятно, — неуверенно говорю я. — Но большую часть времени я нормально себя чувствую. Может, я раздул из мухи слона? — Доктор ничего не говорит. Слышу, как она сглатывает. — Ее вы ведь тоже можете клипировать? Или использовать баллон-ассистенцию?
Миссис Паттерсон качает головой:
— Боюсь, из-за расположения аневризмы мы не можем оперировать ее так, как делаем это обычно. Это очень опасно. Шанс полного восстановления составляет примерно три процента. Гораздо больше вероятность, что вы не переживете операцию, а если и переживете, то с серьезными повреждениями мозга. Следовательно, я не могу посоветовать вам такой вариант. Если мы облегчим симптомы и больше ничего не будем делать, то остаток жизни вы проживете хорошо.
Она выдерживает паузу, хмурится и поднимает взгляд на меня.
— Симптомы не исчезнут, но будут терпимыми. Вы сможете насладиться оставшимися днями. Однако жить вам осталось не так долго.
— «Не так долго» — это сколько? — медленно произношу я, выжидая, когда сказанное обретет форму и воплотится в реальность, в которой я существую.
— Учитывая ее нынешние размеры и скорость кровотока, аневризма разорвется в ближайшие месяцы, недели или… — она колеблется. — Или дни, Бен. Нельзя сказать точно. Когда настанет этот момент, все произойдет очень быстро, не будет продолжительных болей или страданий.
— Вот как.
На улице гром гремит так, словно кто-то встряхнул мешок с костями. Я смотрю на фотографию ее дочки в мантии выпускницы и думаю о своей маме, сидящей за кухонным столом, за которым я вырос. Вспоминаю сестру Китти, которая вкалывает на тяжелой работе, чтобы прокормить ребенка, и свою собаку Пабло, спящую у двери в ожидании, когда я вернусь за чертежный стол к своему почти готовому инженерному проекту, который меня обогатит… должен был обогатить.
— Я выдам вам лекарство от боли и тошноты, — говорит миссис Паттерсон, обходя стол и приближаясь ко мне. — Вас снимут с моего контроля, а участковая медсестра сообщит всю информацию по поводу принятия лекарств. Есть очень хорошие группы поддержки и консультации, про них она тоже расскажет. Но я не собираюсь исчезать, у вас есть мой номер. Как только осознаете все произошедшее, звоните, и я отвечу на любые вопросы.
— Спасибо, док, — киваю я. — Вы лучшая.
— Удачи, Бен.
Сколько всего я не сделал, посчитав время неподходящим. Уходил от женщин, пропускал вечеринки, чтобы учиться, не путешествовал толком, не танцевал до такого состояния, когда сердце выскакивает из груди. Не прыгал из самолета, не учился серфингу, не регистрировался в Инстаграме [Деятельность социальной сети Instagram запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности (здесь и далее).], не купался голышом. Никогда не влюблялся по-настоящему. Я сидел допоздна, в одиночестве развивал свой бизнес — у меня же было столько времени, чтобы пожить «потом». По крайней мере я так думал. Я никогда не стану отцом.
Я встаю и собираюсь пожать доктору руку, но она заключает меня в объятия. Чувствую, как трясутся ее плечи. Наверное, сейчас я должен осознать всю тяжесть происходящего, но мне просто жаль ее. Жаль эту замечательную женщину, которая, наверное, волнуется обо мне больше положенного.
— Извините, — она отходит и разглаживает складки на юбке. — Не очень профессионально с моей стороны.
— Не извиняйтесь за то, что вам не все равно. Мы уже давно друг друга знаем, — говорю я. — Спасибо вам. Спасибо за все.
* * *
Я выхожу из больницы и начинаю, по всей видимости, последние главы своей ничем не выделяющейся жизни. Подставляю лицо дождю, позволяя каплям стекать по шее за воротник, а затем ледяной дорожкой по спине. Никаких слез.
Я думал, что нахожусь в середине своей жизни, а не в конце. А что теперь? Кажется, я утратил способность ориентироваться в пространстве.
— Вечно ливни, да? — бормочет старушка рядом, когда я направляюсь к вокзалу. Под подбородком у нее видны завязки от дождевой шапки, на лице — следы прожитой жизни, глаза сверкают, словно говоря, что у нее на этом свете еще много дел. — Милок, ступай домой. Заболеешь ведь, это опасно для жизни.
Я смеюсь. Стеклянные поверхности запотевают по мере того, как на станцию заходит все больше и больше людей, ищущих укрытие от дождя. В лужицах от торопливо отряхнутых зонтиков отражаются уличные фонари.
— Помочь вам с сумками?
— Не надо, у меня все схвачено, — говорит она, — я с тележкой. А ты иди выпей чего-нибудь горячего, бледный как полотно.
— Как раз собирался, — отвечаю я и смотрю на табло прибытия электричек. Плечи оттягивает тяжелый рюкзак, который я набил вещами первой необходимости на случай, если меня экстренно положат в больницу.
Изучаю табло отправления, вижу электропоезд в Хебден-Бридж, который отбывает через пять минут. Я опять думаю о маме, которая одна сидит за кухонным столом, читает книгу и пьет кофе, о Китти, о ее работе в гараже. Может, у нее выходной, и она проводит время с моим племянником Эллиотом. Они все пребывают в сладостном неведении, ничего не подозревая о новостях, которые я вот-вот на них обрушу. Затем я размышляю о том, с чем мне предстоит разобраться: мой бизнес оптической инженерии, проект, над которым я трудился много лет и почти закончил его, неоплаченные счета, прогулка с Пабло, обещанная ему перед уходом. Я думал, если отложу дела, пара часов ничего не изменит, а теперь это время кажется величайшей драгоценностью, и я не знаю, что мне делать.
Поезд, который отходит перед моим, начинает мигать, зазывая последних пассажиров. Скоростной поезд до Лондона, города, где я никого не знаю и никогда не был, отправляется через три минуты.
Что-то сжимает мое сердце. Возможно, это страх, а быть может, желание. В этот момент я уверен только в одном: мне надо вырваться из обычного порядка вещей, чтобы я мог думать. Чтобы я мог чувствовать.
Я срываюсь с места и влетаю в поезд до Лондона за секунду до того, как двери начинают закрываться. Плюхаюсь на первое попавшееся свободное место. Впервые в жизни у меня нет плана, и я в ужасе.
