— То есть все в порядке? — спрашивает она, тут же заметив, что я уклоняюсь от ответа.

— Да, лучше не бывает, — отвечаю я.

Наступает долгое молчание. Китти решает, что сказать дальше: стоит ли уточнять детали или лучше перейти к другой теме. Надеюсь на последнее.

— Ладно, Бен, тебе надо позвонить маме, — наконец говорит она. Ее голос подчеркивает дистанцию между нами. — Скажи ей, что кризис среднего возраста пришел лет так на десять раньше.

— Да, знаю, — я поворачиваю голову и смотрю в окно. Город снаружи вдруг кажется мне очень большим. Я всего лишь песчинка на фоне Вселенной, биение сердца, по которому не станут скучать, когда оно остановится, потому что человек, которому оно принадлежит, не представляет собой ничего особенного. — Не хочу устраивать сцену. Может, ты…

— Ни за что, — говорит Китти. Это было ожидаемо. — Ты ее расстроишь своим нервным срывом, тебе с этим и разбираться. Так почему именно Лондон? — спрашивает она.

— А почему нет? — парирую я, чем привожу ее в ярость.

— Потому что там все дороже в восемнадцать раз и полно лондонцев?

— Это было спонтанное решение.

— Будешь нюхать кокс в окружении стриптизерш? — спрашивает Китти.

— Не знаю. Всегда хотел побывать в лондонском Тауэре.

— Так ты себе представляешь «жизнь на полную катушку»? Скукота, — говорит Китти, хотя ее тон остается мягок. Неожиданно меня пронзает жгучая тоска по сестре. Поступил ли я глупо, поехав сюда, в противоположную сторону от своих любимых? Безусловно, но мне казалось, что у меня нет выбора.

— Когда вернешься? — спрашивает Китти.

— Когда потрачу все свои деньги, — отвечаю я, — то есть очень нескоро. Шучу, просто устрою себе небольшой перерыв. Хочу собраться с мыслями.

— Ну ты и везунчик.

— Да, знаю, — говорю я.

Боль заполняет грудь.

— Бен?

За моим именем следует тишина, растягивающаяся по всей стране и годам, которые сестра проживет без меня. Сейчас она об этом даже не подозревает.

— Что такое, Китс? — спрашиваю я.

— По-моему, у тебя совсем крыша поехала, — говорит она.

— И я тебя люблю, — отвечаю я.

Глава шестая

— Навевает воспоминания о сорок первом годе. Помнишь? — спрашивает Мэрайя, наливая себе очередной бокал вина. Кухня у нее небольшая и захламленная, но она предпочитает есть здесь. Я смотрю, как она зажигает маленькую, обрубленную свечку, позволяя воску стекать на блюдце под ней.

— Помню, — отвечаю я.

— Помнишь, как я испугалась? — продолжает Мэрайя. — Мама не могла вернуться домой, бомбы падали с неба смертельным дождем. Ты пришла забрать меня в убежище, но я не пошла, потому что испугалась звуков и огня. Мы сидели под этим столом со свечкой, похожей на эту. Ты держала меня за руку, рассказывала истории и пела. А что ты пела?

Мэрайя берет меня за руку и крепко сжимает пальцы, ее взгляд встречается с моим.

— Не могу припомнить. Что-то веселое, вроде We’ll Meet Again?

— Вспомнила! — Ее глаза загораются. — Run, Rabbit, Run! Ты пела ее снова и снова глупыми голосами и с разными акцентами, чтобы развеселить меня. Мы просидели тут до рассвета, пока не пришла мама. Вскоре после этого ты пропала. Куда ты делась, Ив?

— Я вышла замуж за очень привлекательного мужчину, — говорю я. — У него черные волосы, темные глаза и абсолютно порочная улыбка. По такой улыбке сразу понимаешь, что он замышляет какую-то шалость.

— О-ля-ля! — Мэрайя смеется. — Меня всегда притягивали опасные парни. Но мой Лен, когда надо, вел себя примерно. А твой хорош в постели?

— Да, он искусный любовник, — говорю я, лишь отчасти ради того, чтобы увидеть радость в ее глазах. Я уже рассказывала ей про Доминика, но мне несложно повторить. Особенно сегодня, когда я тоскую по тому, что было утрачено. — Ну, хватит обо мне. Расскажи, как ты встретила Лена.

— О, мой Лен. — Черты лица Мэрайи смягчаются: ей снова двадцать, голубые глаза сияют, щеки порозовели от удовольствия. — У него были чудные волнистые волосы, как у кинозвезды. Его мать меня не одобряла, но Лен сказал, что мы все равно будем вместе, нравится ей это или нет. Так мы поженились. Я обожала Сохо пятидесятых, казалось, мир внезапно вспыхнул красками, и нас закружило в вихре событий. Не все из них были положительными, но зато как было увлекательно!

Я откидываюсь на спинку дряхлого кресла с бокалом в руке и слушаю Мэрайю. В своем повествовании она ведет меня от свиданий на танцах и в кинотеатрах ко дню свадьбы с Леонардом Хэйвордом. Как бы мне хотелось быть такой же! Мэрайя приближается к концу своей жизни, но в той не было ни одного хорошего или плохого момента, который она не прожила бы всем сердцем.

Я вижу это в артефактах ее прошлого. Обои в никотиновых пятнах увешаны фотографиями, прибитыми прямо к стене. На полках с запылившейся разноразмерной посудой лежат вещи, которые она хочет видеть каждый день: ваза в стиле ар-деко (она как-то рассказала, что мама ею очень гордилась и обожала), детский чепчик с кружевной оборкой из длинных розовых лент, выцветших почти до белого. Даже миска, принадлежавшая давно ушедшему псу Кипу, по-прежнему стоит у холодильника, будто он в любой момент может вернуться поесть. Иногда, когда Мэрайя теряется, она накладывает в миску еду, относит ее на крыльцо и зовет Кипа до тех пор, пока я не приду и аккуратно не отведу ее в дом. Мэрайя потеряла многое, но не надежду.

Слегка опьяневшая, она опирается на меня, и так бок о бок мы поднимаемся по узкой лестнице к ней в спальню. Марта выходит из комнаты и помогает Мэрайе лечь в постель.

— Я сама ее уложу, — говорю я.

— Уверена? — спрашивает она. — Мне как-то неудобно просто сидеть и читать на работе.

— Да, — заверяю я ее. — Поспи немного, она потом наверняка встанет и будет бродить по дому.

Я включаю пыльную лампу с кисточками и достаю из-под подушки аккуратно сложенную ночнушку Мэрайи, конечно же, из розового шифона. Мэрайя часто приговаривает, что снизить свои стандарты — все равно что сдаться.

— Ты очень хорошая девушка, — говорит Мэрайя, когда я укрываю ее одеялом. — Я вот думаю, если бы у меня были дети, если бы моя маленькая Рози выжила после первой недели, она была бы так же добра ко мне?

— Тебя все любят, так уж ты действуешь на людей. Все, кто работают рядом с нами, на все готовы ради тебя, — отвечаю я, поправляя одеяло, скрывающее ее худенькую фигурку, и убирая волосы со лба.

— Но Бог для меня этого не планировал, не так ли? — Мэрайя вздыхает и закрывает глаза. — У меня было так мало времени с Рози. Мне этого не хватило. Каково это — быть матерью?

Какое-то время я просто молчу, не зная, что сказать. Дыхание Мэрайи становится ровнее, лицо расслабляется.

— Иви, расскажи мне историю.

— Какую тебе хотелось бы услышать? — спрашиваю я.

— О ведьме в Тайберне, — просит Мэрайя.

— Бедная Элизабетта Седжвик. Конечно, на самом деле она вовсе не была ведьмой, — мягко говорю я. — Просто отличалась от других: говорила иначе, с акцентом, знала больше, чем следовало женщине. Она жила одна, без мужа и детей, довольно неплохо зарабатывая тем, что ввозила товары и ароматы из дальних стран, даже из Турции и Египта. Люди, в особенности другие торговцы, ей нисколечко не доверяли. Они боялись этой странной женщины, которая была слишком молодой и незамужней, чтобы так хорошо жить. Они решили, что в этом замешан дьявол. Элизабетта знала, что она в опасности, но все равно не сбегала и не пыталась спрятаться, — я слегка улыбнулась. — Она была очень упряма, и за бесстрашие люди возненавидели ее еще сильнее.

— И что с ней случилось? — бормочет Мэрайя.

— Они казнили ее в Тайберне, — говорю я, зная, что это ее любимая часть истории. — Точнее, пытались. Они признали ее виновной, отвели на виселицу и повесили. Знаешь, что произошло дальше?

— Расскажи, — просит Мэрайя. На ее лице улыбка, стирающая прожитые годы: она выглядит так, словно ей вновь шесть лет.

— Элизабетта не умерла. Ее шея не сломалась, петля ее не удушила. Она просто висела. Люди кидались в нее камнями, но она лишь продолжала раскачиваться на веревке и смотреть на них, бормоча проклятия. Она сказала, что если кто-нибудь подойдет к ней, то она утащит его с собой в ад. Местные, солдаты и служители закона перепугались и убежали, надеясь, что ее заберет дьявол. На рассвете, набравшись достаточно смелости, они вернулись, но ее уже и след простыл.

— Хотя… — шепчет Мэрайя.

— Хотя кто-то из местных клялся, что видел, как на следующий день девушка стояла на носу лодки с невероятно красивым мужчиной; скорее всего, он был тем самым дьяволом, что пришел забрать ее душу.

Мэрайя медленно, довольно выдыхает. Она уснула.

Какое-то время я сижу на краешке кровати, потом ухожу. Открываю входную дверь к себе, останавливаюсь и смотрю на ночное небо в поисках знакомой звезды. Может, той же, что смотрела на виселицу в Тайберне, когда Элизабетта Седжвик выжила. Но сегодня ночь беззвездна.