— Ты всегда здесь, — отвечает он, осматриваясь. — Хотелось бы, чтобы так и оставалось.

— Ты же знаешь, о чем я.

— Да, но ты можешь снова стать частью всего этого, — в тысячный раз говорит он и кивает на город. — Проживала бы жизнь на полную, а не наблюдала со стороны. Ты можешь все вернуть, если захочешь.

— Но я не хочу. Мы с тобой разные.

Джек обожает своих любовниц на любой вкус. Непохожесть будоражит и увлекает его, как и секс, и хаос, приходящие вместе с ней. Но с меня хватит. С тех пор, как появился Доминик, мне это больше не интересно. Я позволяю своему сердцу очерстветь и совсем не жалею — оно приносит только боль.

— Обо мне не волнуйся, я в порядке.

— Я же не предлагаю тебе удариться в гедонизм, — говорит Джек. — Такая жизнь утомляет, и порою мне становится одиноко, хоть я и пытаюсь восполнить все, чего мне не досталось, — на мгновение он отводит взгляд. — Я пытаюсь сказать, что «в порядке» — это не лучший вариант. Существовать — значит бросаться в гущу эмоций, а не… плыть по течению, — внезапно он хватает меня за руку и притягивает ближе к себе. — Пойдем потанцуем. Только мы, как в старые добрые, но еще лучше. Позволь мне снова тебя осчастливить.

— Боюсь, мне слишком нравится плыть по течению, — поддразниваю я Джека и отталкиваю его ладонью. — Это мое призвание.

— Ты невозможна, — он глубоко вздыхает.

— Не невозможная, просто очень уставшая, — говорю я. — Мне нужно, чтобы это закончилось, Джек. Очень нужно.

— Все рано или поздно кончается, — отвечает он. — А что-то даже не начинается.

Меня удивляет скорбь в его голосе.

Глава девятая

Я так заплутал в собственных мыслях, что не сразу понял, что стою столбом перед кафе в склепе Святого Мартина. Выжидаю минутку. Приступов боли нет, голова не кружится, вижу нормально, хотя очки сидят немного неустойчиво. Я голоден и хочу пить. Спускаюсь по ступенькам в прохладное пространство с арочным сводом за чашкой чая и жареным сэндвичем с сыром.

Странно обнаружить когда-то безмолвное и мрачное место упокоения мертвых забитым болтающими людьми, которые ходят туда-сюда по надгробиям в полу. Прячусь в укромном уголке. Я так и не позвонил маме. Не знаю, как ей солгать, не знаю, как сказать правду. Это несправедливо по отношению к ней и Китти, но стоит мне лишь представить, что я им все расскажу, и вся смелость тут же испаряется.

Обо мне не переживай, просто привожу голову в порядок. Позвоню позже. Не забудь, Пабло любит спать со своим плюшевым мишкой. х

Я отправляю сообщение и выключаю телефон, чтобы она мне не звонила.

Глава десятая

С воспоминаниями мы все равно что некроманты: день за днем воскрешаем мертвых. Возможно, их стоит оставить в покое, — но как, если призраки — это все, что осталось? После пикника на крыше с Джеком и его рассуждений о днях минувших призрак Доминика сопровождает меня, когда я пробираюсь через густую толпу, возвращаясь из Национальной портретной галереи. Он, как и присуще воспоминаниям, материализуется внезапно, из ниоткуда. Сначала он смеется, темные глаза сверкают. Потом в голове возникает расплывчатая картинка: он хватает меня за руку и подносит ее к губам, заставляя сердце пропустить удар.

Образ настолько правдоподобен, что я чуть не спотыкаюсь о девчушку лет четырех с красными лентами в косичках. На ее милом личике сияет безграничная радость. «Автобус! Черное такси! Голубь!» — она поражается каждой банальной вещи. Мама виновато смотрит на меня, когда ее дочь снова принимается прыгать передо мной. Она тянет женщину за руку и настойчиво просит сфотографировать ее сидящей на голове льва.

— Мама, лев! — кричит она на французском, указывая на громадную бронзовую скульптуру.

Трагедия разворачивается за считаные секунды.

Девочка высвобождается из хватки матери и бежит вперед, прямо под автобус. Время ускоряется и замедляется. Только я могу ее спасти. Это факт, на который я не могу закрыть глаза. Я выбегаю на дорогу, хватаю девочку, прижимаю ее к себе и отступаю в узкое пространство между двумя полосами движения, стараясь занимать как можно меньше места. Визжат тормоза, водитель такси жмет на клаксон. Мир распадается полосками цвета и шума. Я чувствую горячее дыхание смерти на шее и подставляю щеку для поцелуя.

Кто-то кричит. Кажется, я не могу даже шевельнуть ногой или выдохнуть загрязненный воздух. Выхлопные газы осели в легких. Я не уверена, будет ли под моими ногами земля, если я сделаю хоть шаг.

Рука касается моего локтя. Доминик. Я смотрю, как он бережно отводит меня в безопасное место. Еще долю секунды я вижу две фигуры, после чего Доминик пропадает, оставляя после себя настоящего человека, высокого, стройного, светловолосого мужчину.

Девочка плачет и зовет маму, которая тут же забирает ребенка из моих рук, ругаясь и одновременно осыпая поцелуями каждый сантиметр заплаканного личика. Они обнимаются и оседают на тротуар. Женщина, дрожа, укачивает дочь и бормочет ей что-то в волосы.

Остаемся только я и он. Мы стоим и смотрим друг на друга. Шум машин исчезает, наступает тишина. Пошатываясь, я подхожу к незнакомцу и на короткое мгновение касаюсь его груди. Кто этот человек, разделивший тень с моей потерянной любовью?

— Это было нечто, — говорит он, разрушая чары. По крайней мере, частично. — Ты как? Тебя же могли сбить.

— Не было времени об этом думать, — отвечаю я. К рукам постепенно возвращается чувствительность, я шевелю пальцами и смотрю на ладони так, будто вижу их впервые. Беру себя в руки и перевожу взгляд на мужчину, ощущая внезапное стеснение. Голубые глаза прячутся за стеклами очков, на губах легкая улыбка. — Это ты остановил движение? Спасибо.

Мать с дочерью ушли: нити наших жизней распутались так же быстро, как переплелись. Я вижу, как ленты в волосах девочки пляшут, когда она бежит к стае голубей, позабыв о произошедшем.

— Ну мне пора возвращаться к работе, — говорю я.

— Типичный Лондон, — смеется он. — Противостоять смерти, а потом сразу возвращаться к электронным таблицам.

— Да? — теперь смеюсь я. — Я действительно не знаю, чем еще можно заняться.

— Неужели даже чашку чая не выпьешь? Ты же чуть не умерла! — он замечает брошюру у меня в руках. — Ты была на этой выставке? Там много людей? Я сейчас направляюсь туда и надеялся купить билет на месте.

— Серьезно? — восклицаю я. — Это моя выставка, я ее организовала. Столько лет собирала картины, и теперь мне лучше заткнуться, иначе меня не остановишь. — Я протягиваю ему руку. — Вита Эмброуз.

— Бен Черч, — говорит он, и наши пальцы соприкасаются. — Наверное, нам суждено было встретиться. Или же этому есть рациональное и логичное объяснение, — добавляет он, насмехаясь над самим собой.

— О, я верю в судьбу, — улыбаюсь я.

Глава одиннадцатая

Я искоса осматриваю Виту Эмброуз, пока иду рядом. В Хебден-Бридж мы привыкли к людям с причудами, но даже здесь, где каждый третий творец, она выделяется своей эксцентричностью. Ее макушка достает мне до плеча. Темные волосы ниспадают до середины спины, создавая контраст с ярким желтым платьем в крошечный белый цветочек. В своих зеленых конверсах и неоновых солнцезащитных очках она все равно что взрыв цветов, а я еще никогда не чувствовал себя таким монохромным.

Люди приветствуют Виту теплыми улыбками, когда мы проходим в прохладный мраморный вестибюль Коллекции Бьянки. Меня окружают позолоченные колонны, на потолке — картина с птицами и ангелами, на стене — огромный портрет женщины, похожей на Марию-Антуанетту, в напудренном парике и платье. Наверное, это и есть ранее упомянутая мадам Бьянки.

— Я займу нам столик, — говорит она, когда я встаю у прилавка в кафетерии. — Реми, мне, пожалуйста, как обычно!

Как я уже понял, проблема скорой и неминуемой смерти заключается в следующем: тебе кажется, что каждая секунда твоего дня должна быть наполнена чем-то важным, включая знакомство с Витой Эмброуз. Я жду какого-то открытия или прозрения, хотя в действительности всего лишь собираюсь выпить кофе. Я бросаю взгляд на девушку, которая уже погрузилась в какую-то книгу и ручкой делает пометки. По мнению моей сестры, так поступают только психопаты. Похоже, ее мысли витают совсем в другом месте.

Я подхожу к столику, Вита убирает волосы от лица и закрывает книгу, используя ручку в качестве закладки.

— Итак, ты собирался ко мне на выставку, — говорит она. — Поклонник творчества да Винчи?

— А кто его не любит? — говорю я. — Я любил его творчество, когда был ребенком. Сейчас я работаю инженером, — я замолкаю, вспоминая о своих чертежах на кухонном столе. — Его записи, изобретения и идеи удивительны. Но на самом деле я пришел не за этим. Я и не собирался сюда, пока не увидел ее, — киваю на портрет на лицевой стороне брошюры. — Тогда я понял, что нужно прийти поздороваться.

— Серьезно? Именно с этим портретом? — спрашивает Вита, слегка наклонив голову. — Почему?

— Она выглядит… — я колеблюсь и качаю головой. — Это очень глупо.

— Уверяю, ничего глупого в этом нет, — говорит она. — Любое отношение к искусству является правильным. И я говорю не только о великих картинах старых мастеров, а об искусстве в целом.