Отец выпрямился, и тут наши взгляды пересеклись.
— Я бы не уехала, не будь Линды... — Мой голос задрожал. Я сорвала с вешалки плащ и натянула его поверх рубашки и джинсов.
— На тебе до сих пор передник, — заметил отец.
Раньше мы посмеялись бы над этим нелепым эпизодом, но сейчас я медленно развязала его в напряженной тишине и швырнула на кровать.
— Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой заберете ее?
— Конечно, — кивнул отец. Он замер на секунду. — Подожди.
Выйдя из комнаты, он тут же вернулся, сжимая в кулаке пачку купюр по пять и десять долларов, все грязные и измятые, как старые газеты.
— Держи, — заявил он, запихивая их в карман моего плаща. — Деньги тебе пригодятся.
— А ты... — начала было я, но в этот момент с пляжа вернулись Линда с пуделем. Мици принялся стряхивать песок, а Линда — выражать бурный восторг от непродолжительного свидания с природой:
— Какие волны! В жизни таких не видела! Высотой не меньше десяти футов. — Она заметила чемодан, плащ и мою кислую физиономию. — Джейн, ты что надумала?
— Отбываю.
— Господи! Но куда?
— В Шотландию.
— Надеюсь, не из-за меня?
— Отчасти. Но только потому, что теперь есть кому присмотреть за отцом.
Линда как-то смущенно улыбнулась, словно присматривать за отцом входило в ее планы меньше всего, но, сохраняя полное самообладание, весело защебетала:
— Желаю удачи. Когда ты улетаешь?
— Сегодня. Сейчас. Доберусь до Ла-Кармеллы на «додже»... — Я уже начала сомневаться в собственной затее, так как ситуация становилась совсем нелепой. Отец взял чемодан и последовал к выходу. — Желаю вам хорошо перезимовать. Штормы здесь не такие уж частые... Да, в холодильнике яйца и рыбные консервы...
Я спустилась по ступенькам крыльца, проскользнула под веревкой с бельем (догадается ли Линда снять его?) и села за руль машины. Отец, положив чемодан на заднее сиденье, пробормотал:
— Джейн...
В эту же секунду я нажала на газ... и только тут вспомнила о Рыжике. Но было слишком поздно. Пес услышал, как хлопнула дверца машины, уловил шум двигателя. Он пулей выскочил из дома и понесся рядом с негодующим лаем, прижав уши в предчувствии какой-то опасности.
Не в силах больше терпеть, я остановила машину. Отец, заорав: «Рыжик!» — бросился за собакой. Рыжик, встав на задние лапы, принялся царапать дверцу машины. Я нагнулась и попыталась оттолкнуть его.
— О, Рыжик, не надо. Уйди. Я не могу взять тебя. Я не могу взять тебя с собой.
Подбежавший отец подхватил собаку на руки и замер, с отчаянием глядя на меня. В глазах Рыжика я прочитала боль и упрек, а лицо отца выражало нечто такое, чего я никогда не видела прежде, но что именно, я так и не поняла. В тот момент я не хотела говорить им «до свидания», только слезы сами собой брызнули из моих глаз.
— Ты присмотришь за Рыжиком? — заревела я. — Запри его, а то он увяжется за машиной. И смотри, чтобы он не попал под колеса. Помни, он ест только «Красное сердце»... Один этот сорт. Не оставляй его одного на пляже, а то украдут. — Я полезла за носовым платком, но его, как обычно, не оказалось на месте, и, как обычно, отец вынул из кармана свой и молча протянул его мне. Я вытерла слезы, обняла отца за шею и поцеловала, и Рыжика тоже, попрощалась с ними.
Отец грустно сказал:
— До свидания, собачка моя.
Так он не называл меня с шести лет. Я еще сильней залилась слезами и, не в силах больше вынести это испытание, тронулась с места — не оглядываясь, но зная, что они стоят там, провожая машину взглядами, и, только когда я скроюсь из виду, пойдут домой.
Когда я подошла к регистратуре мотеля, часы показывали без четверти одиннадцать. Клерк за стойкой взглянул на мое заплаканное красное лицо безо всякого интереса, словно рыдающие женщины день-деньской проходили перед ним косяком.
— Скажите, мистер Дэвид Стюарт еще здесь? — выдавила я.
— Пока еще он не уехал. Оформляет телефонный счет.
— В каком он номере?
Мужчина бросил взгляд на доску с ключами.
— В тридцать втором. — Его взгляд скользнул по моему плащу, джинсам, грязным кроссовкам, и рука потянулась к телефону. — Вы хотите увидеть его?
— Да, пожалуйста.
— Я позвоню ему... передам, что вы пришли. Как вас зовут?
— Джейн Марш.
Он кивком указал в сторону тридцать второго номера.
— Это там.
Я слепо двинулась по ковровой дорожке мимо большого бассейна с небесно-голубой водой. Две женщины скучали в шезлонгах, а их дети резвились в воде, отнимая друг у друга резиновый круг. Я не прошла и десяти шагов, как увидела Дэвида Стюарта, спешащего мне навстречу. Ничего не соображая, я бросилась вперед и, к огромному удивлению постояльцев, повисла у него на шее. Дэвид осторожно обнял меня, затем отстранил, спросив:
— Что случилось?
— Ничего не случилось, — буркнула я и опять всхлипнула. — Я лечу с вами.
— Почему?
— Просто передумала, вот и все. — По дороге в мотель я решила, что буду молчать, но сдержаться не смогла. — У отца появилась подружка, она приехала из Лос-Анджелеса... и она... она сказала...
Заметив выпученные глаза заинтересовавшихся женщин, Дэвид сказал:
— Идем.
Он повел меня в свой номер, втолкнул в комнату и закрыл дверь.
— Ну, выкладывайте.
Я вытерла слезы рукой и, собравшись с духом, выпалила:
— Теперь есть кому за ним ухаживать. Стало быть, я лечу с вами.
— Вы рассказали ему про письма?
— Да.
— И он не возражал?
— Нет. Он сказал: «Хорошо».
Дэвид замолчал. Я с изумлением увидела, что он повернул голову и задумчиво, прищурясь, созерцает меня... правым глазом. Позднее я поняла, что эта манера у него выработалась из-за испорченного в детстве зрения, но тогда от его взгляда мне стало не по себе... такое ощущение, будто тебя проткнули иголкой.
— Вы не ходите, чтобы я летела с вами? — насторожилась я.
— Не в этом дело. Просто я вас почти не знаю и не уверен, что вы говорите правду.
Я была настолько несчастна, что даже не обиделась.
— Я никогда не лгала, — заявила я и тут же добавила: — А когда вру, то ужасно нервничаю и краснею. Уверяю вас — отец не против. — И в доказательство вынула из кармана плаща пачку грязных долларов. Несколько купюр выскользнули из рук и, кружась, словно опавшие листья, опустились на ковер. — Он даже дал деньги на мелкие расходы.
Дэвид наклонился, собрал доллары и протянул мне.
— Думаю, Джейн, прежде чем лететь, я все же должен встретиться с вашим отцом. Мы можем...
— Второе прощание я не выдержу.
Черты его лица смягчились, и он тронул мою руку.
— Побудьте здесь. Я отлучусь минут на пятнадцать.
— Обещаете?
— Обещаю.
Он вышел, а я осмотрела номер, просмотрела газету, выглянула в коридор, потом пошла в ванную, умылась, причесалась и перехватила волосы попавшейся на глаза аптечной резинкой. Не зная, чем еще заняться, я отправилась к бассейну и стала ждать там. Наконец появился Дэвид, мы погрузили наши вещи в машину и выехали на дорогу, ведущую к Лос-Анджелесу. Ночь мы провели в мотеле возле аэропорта, а утром следующего дня вылетели в Нью-Йорк. В тот же вечер сели на лондонский самолет, и только где-то посередине Атлантики я вспомнила о том молодом парне, который обещал привезти мне доску для серфинга в уик-энд.
Глава 4
Хотя большую часть жизни я прожила в Лондоне, мое возвращение походило на приезд в город, который я никогда не видела прежде, — настолько он изменился. Здания аэропорта, подъездные пути, взметнувшиеся ввысь огромные жилые дома... все словно выросло за последние семь лет. Втиснувшись в такси, я дрожала от промозглого и давно забытого холода. В густом тумане нас со всех сторон окружали огни большого города.
В самолете я не сомкнула глаз, и теперь от усталости у меня кружилась голова; к тому же в два часа ночи по калифорнийскому времени стюардесса подала отвратительный завтрак, и меня чуть не стошнило. Все тело ныло, голова трещала, глаза слезились. Мне казалось, что я хожу целую вечность в старых джинсах и рубашке.
Рекламные щиты, эстакады, ряды лондонских зданий мелькали с калейдоскопической скоростью. Но вот такси свернуло в один из переулков и остановилось перед машинами, припаркованными полукругом у высоких особняков, построенных в раннем викторианском стиле.
Я мрачно обвела их взглядом, недоумевая, что бы это могло означать. Дэвид перегнулся через сиденье, открыл дверцу и объявил:
— Здесь мы выходим.
— Да? — Я с удивлением спросила себя, как мужчина, неотлучно находившийся со мной в изматывающем душу полете, умудрился остаться безупречно чистым, ухоженным и контролирующим ситуацию. Покорно выбравшись на тротуар, я хлопала глазами, как сова, и невольно зевнула. Дэвид тем временем расплатился с шофером и, подхватив наши чемоданы, вошел в подъезд. Перила по обеим сторонам лестницы сверкали черной краской; небольшая площадка, вымощенная камнем, была тщательно подметена, и только на деревянной кадке с цветущей геранью виднелись следы пыли. Дэвид вынул ключ, отпер желтую дверь, и следом за ним я механически переступила порог квартиры.
Пол светлого жилища, наполненного запахами леса и озера, устилали персидские ковры, диван и кресла покрывали ситцевые чехлы, старинная мебель была любовно отполирована, а над камином висело чудесное венецианское зеркало. Я увидела книги и журналы, горку с дрезденским фарфором, бесценные гобелены ручной работы. За окном, выходящим на внутренний дворик, виднелся миниатюрный сад с платановым деревом, возле которого стояла деревянная скамейка, а в нише старой каменной стены была установлена небольшая статуя.
Окончив осмотр, я зевнула. Дэвид решительно распахнул окно.
— Это ваша квартира? — спросила я.
— Нет, моей матери, но я часто останавливаюсь здесь, когда бываю в Лондоне.
Я снова обвела взглядом комнату.
— А где ваша мать? — Прозвучало это так, словно я рассчитывала найти ее под диваном, но Дэвид даже не улыбнулся.
— Она на юге Франции, на празднике. Располагайтесь, снимайте плащ и будьте как дома, а я пока приготовлю нам по чашке чаю.
Он скрылся за дверью. Я услышала шум воды, текущей из крана в чайник. Чашка чаю... Сколько в этих словах было домашнего тепла и уюта! Чашка чаю... На ум невольно пришли уроки дикции. «Чашка чаю очень часто производит чудодейственное действие». Я принялась расстегивать пуговицы и, изрядно повозившись, все-таки справилась с ними. Стянув плащ, я повесила его на спинку чиппендейловского стула, а потом блаженно опустилась на диван. Подцепив одну из зеленых бархатных подушек, я подложила ее под голову и не успела оторвать ног от пола, как провалилась в какую-то пропасть.
Когда я проснулась, тумана как не бывало. Коварный луч солнца бил мне прямо в лицо. Я зашевелилась, протерла глаза и только тут заметила, что накрыта мягким теплым пледом.
В камине весело горел огонь. Я довольно долго таращилась на него, пока до меня не дошло, что там все электрическое: дрова, уголь, языки пламени. Было так хорошо, что не хотелось двигаться. Я повернула голову и увидела Дэвида, который сидел в кресле, обложившись газетами и деловыми бумагами. Теперь на нем была голубая рубашка и кремового цвета джемпер с глубоким вырезом. «Он, случаем, не из тех, кто вообще не спит?» — мелькнуло у меня в голове. Услышав, как я зашевелилась, он внимательно посмотрел на меня.
— Какой сегодня день недели? — осведомилась я светским тоном.
— Среда, — удивился он.
— Где мы?
— В Лондоне.
— Нет, я имею в виду место.
— Кенсингтон.
— Раньше мы жили на Мелбери-роуд. Это далеко отсюда?
— Нет, совсем рядом.
Я немного помолчала, потом продолжала:
— А который час?
— Почти пять.
— Когда мы поедем в Шотландию?
— Сегодня вечером. Я уже заказал билеты на «Ройял хайлендер». Это спальный вагон.
Я через силу села, зевнула и откинула волосы с лица, прогоняя остатки сна.
— Было бы чудесно принять ванну.
— Нет ничего проще.
Я наполнила ванну горячей водой и с любезного разрешения Дэвида кинула в нее целую пригоршню ароматизированной соли, которой пользовалась его мать. Вымывшись, достала чистую одежду, а старую запихнула в чемодан. Когда я вошла в гостиную, там уже был накрыт стол с тарелками горячих гренков, намазанных маслом, и печенья, глазированного шоколадом, — настоящего шоколадного печенья, а не его жалкого подобия, распространенного в Штатах.
— Все это приготовила ваша мать?
— Нет. Пока вы спали, я сбегал в магазин за углом. Это очень удобно, если в доме нет продуктов.
— Ваша мать всегда здесь жила?
— Мама перебралась сюда год назад. В Хэмпшире у нее был дом, но очень большой, да и сад требовал ухода... а помогать некому. Вот она и продала его, а сюда перевезла лишь кое-что из любимых вещей.
Теперь я поняла, откуда эта ностальгия по загородной атмосфере. Я посмотрела в сторону маленького сада и улыбнулась:
— Это ее рук дело?
— Да. С этим она легко справляется.
Я взяла гренок и попыталась представить бабушку в подобной ситуации. Это оказалось невозможно. Уход за громадным домом с его многочисленными пристройками, большим садом и постоянные недоразумения с кухарками и садовниками никогда ее не пугали. Тут же вспомнила о миссис Ламли, которая жила с нами с незапамятных времен. Я словно наяву увидела эту бодрую женщину, стоящую на распухших ногах у кухонного стола и раскатывающую тесто, и Уилла, садовника, копошащегося на большом участке, где он выращивал картошку, морковь и махровые хризантемы.
— Значит, вы фактически не живете в этой квартире?
— Нет, но я останавливаюсь тут, когда оказываюсь в Лондоне.
— И часто это происходит?
— Достаточно часто.
— А с Синклером вы встречаетесь?
— Да.
— Чем он занимается?
— Работает в рекламном бюро. Я думал, вы в курсе.
Мне пришло в голову, что можно позвонить ему. В конце концов, он живет в Лондоне, и узнать номер его телефона — проще простого. Я хотела было сделать это, но потом передумала. Еще неизвестно, как кузен прореагирует на такой звонок, а мне не хотелось, чтобы Дэвид стал свидетелем моего разочарования.
— А девушка у него есть? — полюбопытствовала я.
— Девушек полно, я полагаю.
— Вы меня не поняли. Я имела в виду одну... любимую.
— Джейн, я, право, не знаю.
Рассеянно слизнув с пальцев шоколад, я снова принялась его расспрашивать о Синклере:
— Как вы думаете, он приедет в «Элви», узнав, что я там?
— Должен появиться.
— А его отец? Дядя Эйлуин все еще в Канаде?
Дэвид Стюарт неторопливо поправил длинным указательным пальцем очки на переносице и тихо проговорил:
— Эйлуин Бейли умер три месяца тому назад.
Я опешила:
— Почему мне не дали знать? О, бедная бабушка! Она очень убивалась?
— Да, она...
— Где его похоронили?
— В Канаде. Он долго болел. Так и не успел побывать на родине.
— Значит, Синклер его больше уже не увидит...
— Нет.
Переварив это сообщение, я поежилась, невольно вспомнив отца. Несмотря на периодически вспышки ярости, я ни за что на свете не променяла бы ни единого мига, проведенного рядом с ним, и мне стало жаль Синклера вдвойне. Еще я вспомнила, что в детстве ужасно завидовала ему: «Элви» был его домом, а я отправлялась туда только на каникулы. Что касается мужской дружбы, то ее недостаток восполняли Уилл (которого мы очень любили) и егерь Гибсон, человек мрачный, но мудрый во всех отношениях. А сыновья Гибсона, Хеймиш и Джордж, ровесники Синклера, играли с ним во все дозволенные и недозволенные игры. Это они научили его стрелять и насаживать мух на крючок, играть в крикет и лазить по деревьям. Все эти люди уделяли ему столько внимания, сколько в его возрасте мало кто получает. Нет, что ни говори, а детство Синклера можно считать почти безоблачным.
В Юстоне мы сели на экспресс Лондон-Инвернесс, и я полночи проторчала у окна, безмерно радуясь тому обстоятельству, что ничто не в силах остановить стремительный бросок поезда на север, если только не разразится какое-нибудь стихийное бедствие. В Эдинбурге меня разбудил громкий и пронзительный женский голос: «Мы в Уэверли, мы в Уэверли», и я поняла, что уже нахожусь в Шотландии. Я встала, накинула плащ поверх ночной рубашки и, присев на краешек столика, завороженно следила за мелькавшими в окне огнями. Мне не терпелось увидеть, когда, наконец, появится знакомый мост, но «Ройял хайлендер» резко изменил направление, нырнул вниз и тут же устремился вверх над заливом. Я посмотрела туда, где чернела река, и различила далеко внизу крошечные огни ползущего суденышка.
Затем я легла и проспала до самого Релкирка, потом снова встала, опустила окно, и меня обжег ледяной воздух с привкусом торфа и сосны. Мы приближались к Северному нагорью. Было только четверть шестого, но я оделась и остальную часть пути просидела прижавшись щекой к темному стеклу, залитому дождем. Сперва я ничего не могла разглядеть, но, присмотревшись, заметила, что мы миновали ущелье. Теперь поезд шел под уклон, и вот-вот должен показаться Трумбо. Стало светать, но солнце пока не выглядывало. Над горами повисли густые серые тучи, но, когда экспресс устремился в долину, они мало-помалу рассеялись, и вскоре моим глазам предстала необъятная золотисто-коричневая поверхность, переливающаяся в лучах взошедшего светила.
Раздался деликатный стук в дверь, и на пороге возник проводник:
— Джентльмен хотел бы знать, проснулись ли вы. Минут через десять мы будем в Трумбо. Разрешите взять ваш багаж?
Он поднял мой чемодан и прикрыл за собой дверь. Я припала к окну, ведь местность была мне до боли знакома и не хотелось ничего пропустить. Вот по той дороге я когда-то гуляла... по тому полю каталась на пони... а в том доме пила чай. Наконец мелькнул мост, обозначавший границы деревни, за ним — автозаправочная станция и отремонтированный отель, где всегда было полно пожилых постояльцев и где подросткам не отпускали спиртные напитки.
Дверь снова отворилась, и Дэвид Стюарт нерешительно остановился в дверях:
— Доброе утро.
— Привет.
— Как спалось?
— Прекрасно.
Движение поезда замедлилось. Мы миновали сигнальную будку и проехали под мостом. Я вскочила с сиденья и нетерпеливо устремилась за Дэвидом в коридор. За окном промелькнул знак с надписью «Трумбо», и экспресс остановился. Приехали!
Машина Дэвида находилась в гараже, поэтому он отправился за ней, оставив меня на перроне. Я села на чемодан. Только-только начала просыпаться деревня. Тут и там зажглись огни, из труб повалил дым, первый велосипедист, виляя из стороны в сторону, проехал по улице. Вскоре высоко в небе раздались крики диких гусей; они пролетели над моей головой, но разглядеть их я не смогла из-за низко нависших грозовых туч.
Элвинское озеро лежало в двух милях от деревни Трумбо. С севера вдоль него проходила главная дорога, ведущая на Инвернесс, а на противоположной стороне широкое водное пространство охраняли бастионы кермгорских гор. Само имение «Элви» напоминало остров в форме гриба, ножка которого упиралась в узкую полоску суши, больше напоминавшую пешеходную дорожку, петлявшую среди заросших камышами болот и гнездовий множества птиц.