Границы между «бесчеловечным» (inhuman) и «не-человеческим» (non-human), однако, проницаемы и подвижны. Многие ученые используют их взаимозаменяемо, чтобы говорить про отличную-от-человеческой или менее/более-чем-человеческую жизнь, привлекая избранные аспекты геологии, антропологии, теологии, зоологии и биологии к задаче достижения адекватного понимания этих терминов. В «Глоссарии» мы пытаемся обозначить критические различия и под «бесчеловечным» подразумеваем двойной феномен, вызывающий и аналитические, и нормативные вопросы. Аналитически этот термин обозначает дегуманизирующее воздействие структурной несправедливости и исключение целых слоев человеческого населения, не пользующихся человеческими привилегиями и не считающихся полноценными людьми. Гендерные и сексуальные отличия, расовая и этническая принадлежность, класс и образование, здоровье и обладание полноценными телесными возможностями — ключевые маркеры и привратники приемлемой «человечности». Эти термины указывают на доступ к правам, прерогативам и привилегиям бытия человеком. Те, кто исключен из доминирующего понятия человека, исходя из маскулинистских, классовых, расистских и евроцентристских параметров, считают свою жизнь стоящей ниже в сравнении с человеческой bios, ближе к животному существованию, то есть к zoe. Это понимание структурных исключений бросает вызов универсалистским претензиям гуманистической традиции. Эта критическая позиция также лежит в основе биополитического анализа современных отношений власти, подпитывая критику ограничений гуманистической мысли и практики.

Однако с нормативной точки зрения бесчеловечное также подвергает осуждению негуманные (inhumane), несправедливые практики нашего времени. Если быть точнее, подчеркивает насильственную и даже убийственную структуру современных геополитических и социальных отношений, также известных под именем «некрополитики». Сюда относятся растущая экономическая поляризация и «изгнание» людей из их домов и родных стран в условиях подъема глобальных «неоколониальных» отношений власти. Удержать эти разные измерения «бесчеловечного» и его социальных последствий в некоем критическом равновесии — одна из задач этого «Глоссария».

Многие из авторов обращаются к био- и некрополитике сегодняшнего дня, особенно к острой корреляции между переопределением взаимодействия человека с его экологическим и технологическим окружением, с одной стороны, и жестокостью сегодняшних отношений власти, с другой. В «Глоссарии» «общество метаданных» цветет рядом с грудами «цифрового мусора», а явление, известное как «нейронная эстетика», работает в паре с «зоной отчуждения», явно не беспокоясь о внутренних противоречиях. Иными словами, концептуальные и терминологические инновации, введенные авторами, — это положительные исследования происходящих сейчас новых событий, но они также не уходят и от оценки их негативных последствий. Например, в статьях говорится о сосуществовании двойной медиации: вездесущих цифровых сетей и процессов биогенетической регенерации, с одной стороны, и масштабного разрушения окружающей среды, с другой. Терминологическое разнообразие очень креативно: некоторые авторы делают акцент на новых «общих экологиях» и «устойчивости», тогда как другие фокусируются на «вымирании» человеческих и не-человеческих видов. Глобальные миграционные потоки, также известные как «эффект Лампедузы», рассматриваются в контексте устойчивых паттернов экономического, сексуализированного и расового угнетения. Потоки данных в виртуальном пространстве сосуществуют с режимами привязанного к земле, пространственного управления, основанного на все время возрастающих заточении и экзекутивных практиках «исполнения». Непрекращающаяся «война» с террором идет параллельно с распространением масштабных систем «безопасности и надзора», если называть лишь некоторые из значимых маркеров нашего времени.

Следствие внутренне противоречивых процессов постчеловеческой эры заключается в том, что они способствуют разрушению человеческого как концепта. Оно больше не является знакомым понятием, известным ранее и воспринимавшимся как само собой разумеющееся, и оно более не является общим (Braidotti 2013; Брайдотти 2021). Драматические трансформации наших био- и некрополитических режимов знаменуют «постчеловеческое состояние», объединяющее захватывающие новые события и болезненное повторение старых, нерешенных проблем. «Глоссарий» оценивает этот момент как начало конца самореферентного высокомерия доминирующего европоцентричного понятия о человеке и открытие новых перспектив.

Если и есть что-то общее у искусства, науки и академических гуманитарных дисциплин, то это то, что все они взаимодействуют с конструированием и репрезентацией человеческого в соответствующих областях. Художники и ученые-гуманитарии также отражают друг друга в их взаимных исследованиях того, как люди обрабатывают, документируют и анализируют свой человеческий опыт. Однако отсылки и апелляции к этой конкретной идее человека относятся к блоку понятий «здравого смысла», которые постоянно используются, но никогда не получают серьезного определения. Термин «человеческое» по-прежнему слишком часто принимается и используется без критического анализа его внутренних разломов и конститутивных иерархий. «Человеческое» как понятие приобретает имплицитно нормативный статус — чем людям следует быть или не следует, а также чем они в действительности могут оказаться. В академических исследованиях в области гуманитарных наук гегемония гуманистических ценностей в определении человеческого такова, что решиться оспаривать это понятие и ценность гуманизма можно только на свой страх и риск. Как уже говорилось выше, цель «Глоссария» двойная: он представляет множество разнообразных ответов на критику гуманизма и антропоцентризма, пытаясь в то же время обрисовать теоретически целостную позицию в отношении постчеловека. Оба подхода основаны на убеждении, что ни ограничения, устанавливаемые антропоморфной природой человека, ни чрезмерности его антропоцентрических амбиций никогда не были предметом последовательного анализа и критики.

В результате такого диапазона точек зрения постчеловеческое — далекое от стабильной и цельной идентичности — проявляет себя в огромном количестве разрозненных вопросов, которые не всегда можно объединить в одно тематическое поле. Таким образом, центральная ось размышлений в «Глоссарии» проходит через критический обзор и оценку многочисленных дискурсов, которые в настоящее время вращаются вокруг самого понятия антропоцена. Насколько оно полезно? Данная книга поднимает не теряющие критической актуальности вопросы о том, действительно ли осознание коллективной экологической, социальной и аффективной ответственности усиливает этическую агентность и политическую сознательность. Кроме этого, насколько инклюзивно и репрезентативно «поколение антропоцена»? Важность этих вопросов сопоставима с витальностью этой области: даже будучи относительно недавним неологизмом, антропоцен уже успел стать новым «антропомемом» (Macfarlane 2016). Он породил несколько альтернативных терминов, таких как «капиталоцен» (Haraway 2015a, 2015b), «антробсцен» (Parikka 2014), а также «плантациоцен» (Tsing 2015; Цзин 2017), «мантропоцен» (manthropocene) и «пластицен» (plasticene). Это изобилие не способствует линейной стабильности, но, скорее, благоприятствует интеллектуальному и художественному творчеству.

Подходя серьезно к картографической цели «Глоссария» в разборе текущего состояния исследований, мы также стремимся указать на отсутствующие звенья и исключения. В этом смысле «Глоссарий» пытается бросить вызов современным властным проявлениям, отдающим предпочтение европоцентричным традициям критической мысли и последовательно не использующим работу «деколониальной критики», «неоколониальной» политики и исследований чернокожих (black studies). Мы категорически против монокультур, особенно в вопросе постчеловеческого сознания (Shiva 1993). Хотя в «Глоссарии» предлагаются несколько статей о постколониальных и расовых областях посгуманистических исследований, мы осознаем наши критические упущения и рассматриваем их как ограничение этого сборника — буквально как вопрос конечности. Как и все картографии, «Глоссарий» предлагает лишь частичный отчет и обзорный взгляд на эту область в данный момент времени [С благодарностью Шэннон Уиннабст.].

«Глоссарий постчеловека» также пытается перекинуть мосты через ряд других недостающих звеньев. Во-первых, он преследует цель соединения исследований и критической мысли с реальными проблемами и практическими примерами, имеющими непосредственное отношение к индивидам и обществу сегодня. Хотя сегодня идет много разговоров о «влиянии» академической работы на реальный мир, пропасть между ними остается огромной. Это издание начинается с заполнения этой пропасти. Во-вторых, цель «Глоссария» — соединить художественную и кураторскую практику с научными исследованиями, технологическими инновациями и исследовательской работой. Это подразумевает непредвзятое отношение с обеих сторон и веру в то, что эти диалоги могут принести много пользы. Предположение о том, что нам нужно экспериментировать с разными способами мышления, отводит современным художникам решающую роль в глазах ученых, сражающихся со сложившимися протоколами академической работы и языка. Верно и обратное утверждение.