Гертруда вновь потупила взгляд. Ее бледно белая кожа даже в полумраке амбара приобрела багряный оттенок.

— Стало быть, ты уже повзрослел? — поинтересовался Анхель спокойным голосом.

Гастон выпрямил спину и взглянул на собеседника все тем же безразличным взглядом, что и прежде, только на этот раз исполненным гордости.

— Не скажу, что я уже взрослый, но мне уже хватает ума, чтобы отличать взрослых от не взрослых.

Анхель улыбнулся. Его морщинистое лицо покрылось еще более глубокими морщинами.

— Да, я помню, как в свои семнадцать лет тоже считал себя взрослым, — сказал он, поворачиваясь обратно к верстаку.

— Мастер, нам остался один год в школе, — продолжил спокойным монотонным голосом Гастон, — после этого мы, скорее всего, разъедемся в разные города…

— Что ты хочешь этим сказать, Гастон?

— Хочу сказать, что уже через год я не смогу всегда быть рядом, когда будет нужна помощь. Детство закончится. Всего триста шестьдесят пять дней.

— Прекрати, — больше попросила, нежели настояла Гертруда, — ты обижаешь меня.

— Прости, Гертруда, но это правда. На правду не надо обижаться. Ты застряла в подростковом возрасте. Для тебя нагнать месяц отставания по учебной программе — подвиг. Или может ты предпочитаешь не думать о том, что произойдет через эти триста шестьдесят дней?

— Все останется по-прежнему, — с трудом сдерживая слезы в своих больших глазах, проговорила Гертруда.

— Ну вот. Еще и обманываешь себя.

— А может это ты обманываешь себя, Гастон, — бросил от верстака Анхель.

— Я всегда предельно честен. Как с самим собой, так и с окружающими.

— Да, тут ты прав. Ты действительно честен. Но, может быть, это происходит без твоего ведома. Ну, например, ты убежден, что твоя помощь необходима Герте, и что она без нее не проживет. Что если это не так? Что если это просто твое мнение? Ошибочное мнение. Что если она не так беспомощна, как ты считаешь? А, может быть, ей просто нужно немного свободы, а? Чуточку меньше заботы. Или, может быть, обманом является то, что ты уедешь и не сможешь защищать нуждающегося в твоей защите важного, очень важного человека.

Гастон терпеливо слушал слова мастера, глядя ему прямо в глаза своим безразличным, ничего не значащим и не означающим взором. Он как будто отсутствовал тут в этот момент, или же прекрасно знал, что именно скажет Анхель в следующую секунду.

— Прошу меня простить, мастер, но вы это серьезно? — сказал он, — по-моему, вы тоже обманываете себя. Или вы забыли, кто и как относится к этой девочке со всеми ее странностями.

— Нет, Гатсон, я не забыл. Эта девочка, если ты забыл, могущественнее девяносто девяти целых и девяносто девяти сотых процентов людей на этой планете. Она совсем не так беспомощна, какой ты ее считаешь.

— Все верно, мастер, вот только волнуют меня не все эти люди, а та самая сотая доля процента. Именно в нее входит он.

Вверху под самой крышей что-то зашуршало, затем послышался звук открывшегося окна, на долю секунды тень окутала амбар, и через несколько мгновений с высокого стога у стены неторопливо спрыгнул еще один молодой человек. Он был не такой высокий, как Гастон, не такой статный и спокойный. Скорее наоборот, его небольшие темные глаза бегло перемещались по помещению, на мгновение задерживаясь на каждом из присутствующих, он двигался резко и порывисто, и даже его массивная грудь вздымалась от дыхания гораздо чаще, чем это было необходимо. В тени его силуэт вполне мог сойти за очертания какого-то дикого зверя, вроде крупной гориллы, кое-как стоявшей прямо на ногах. Молчание повисло в воздухе на долгие и тяжелые секунды. Взгляд вновь появившегося юноши остановил свое судорожное путешествие на Гертруде, казалось, полностью слившейся со старым креслом, в спинку которого она с силой вжалась. Казалось, что весь огромный мир сжался вокруг девушки.

— А, Бруно, мы уже заждались тебя, — сказал Анхель вошедшему и сделал шаг в его сторону.

Он хотел было протянуть руку, чтобы поприветствовать юношу, но тот молниеносным движением извлек из-за пояса какой-то длинный тонкий предмет и резким взмахом руки направил его на шедшего ему навстречу мастера. Но Анхель был готов именно к такому повороту событий, он обернулся вокруг своей оси, уйдя в сторону с траектории удара, а через мгновение оказался за спиной Бруно, схватив его за запястье вооруженной руки. Он потянул вверх руку, юноша согнулся, вскрикнув от боли, выронил предмет на пол. Анхель, все еще сжимая крепкое и широкое запястье, нагнулся и поднял свободной рукой тонкую палку длинной около двадцати сантиметров.

— Хм, интересно, — промолвил он, подняв выкрученную руку еще немного выше, как бы случайно, отчего Бруно снова издал жалобный писк, — очень интересно. Отличная концепция, концентратор. Что это, волшебная палочка? Интересно, но не слишком оригинально, как по мне.

— Она самая, — проскрипел, согнувшись пополам, Бруно, — я не гонюсь за оригинальностью.

— Великолепно! — воскликнул Анхель, вновь чуть подняв плененную руку, — сам додумался?

— Ну а кто мне подскажет? Отпустите руку?

— Зачем? Чтобы ты снова на меня напал?

— Не буду я на вас нападать. Просто хотел проверить, не потеряли ли вы сноровку за год.

— А если бы потерял? Что тогда меня ждало? — спросил Анхель.

Несколько секунд Бруно обдумывал варианты ответов, пытаясь отыскать именно тот самый, который позволит освободиться от болезненного захвата.

— Ничего вас не ждало. Я просто проверял. Отпустите руку.

— …пожалуйста.

— Пожалуйста.

Анхель отпустил запястье, продолжая рассматривать палочку в своей левой руке. Юноша выпрямился и размял затекшее запястье. Он снова устремил свой взор на все еще вжимавшуюся в кресло Гертруду. Это был не простой взгляд, он был наполнен злобой и ненавистью, настолько сильной, что, казалось, это ощущалось в воздухе. Затем он взглянул на Гастона, все так же флегматично наблюдавшего за всеми развернувшимися перед ним событиями. Гастон еле заметно кивнул, и Бруно ответил точно таким же приветствием.

— Просто великолепно, — продолжал восхищенно бормотать Анхель, разглядывая палочку теперь уже у верстака под увеличительным стеклом, — надо же, все гениальное просто. Прекрасный концентратор силы. Пусть и не без серьезных недостатков.

— Нет у него недостатков, — громко проговорил Бруно, усаживаясь на пол возле высокого стога, с которого недавно спустился.

— Конечно же есть. Один я могу назвать сходу, не изучая предмет. Ну, кто может сказать, в чем минус вот такого вот интересного концентратора? В чем его слабость?

— Он хрупкий, — сказал Гастон, сложив руки на груди.

— Это во-первых. Одно из правил изготовления концентратора силы. Используемый предмет должен быть крепким.

— Это грецкий орех, — сказал Бруно, — его просто так не сломать. Говорю же, у него нет недостатков. Плюс еще и глаз можно выколоть, если возникнет необходимость. Что же мне кусок арматуры с собой таскать? Идеальный концентратор. Я сам его создал.

— Нет, Бруно, он не идеальный, — сказал Анхель, поднимая палочку с верстака, держа ее указательными пальцами рук с обоих концов, — кто еще предложит варианты? В чем его главный недостаток?

Прошло несколько секунд, прежде чем Гертруда робко подняла вверх правую руку. Со стороны могло показаться, что это у старого кресла выросла одна чужеродная конечность.

Бруно снова вонзил в нее свой тяжелый взгляд, его брови поднялись вверх, а скулы напряглись от давления.

— Ты, не смей, — прошипел он тихо.

— Да, Герта, говори, — сказал Анхель, ни то не заметив этих слов юноши, ни то просто их проигнорировав.

Гертруда снова еле слышно откашлялась.

— Правило части тела, — промолвила она тихо и тут же снова обратилась в кресло.

— Это бред, — прошипел Бруно, — правило соблюдено. Палочка — продолжение моей руки. Маленькая тварь не знает ни черта.

— Во-первых, юноша, — сказал Анхель, повысив голос до непривычно громкого, — чтобы я больше не слышал ругани тут, ясно?

Бруно все так же злобно взирал на кресло, но слегка кивнул в ответ, обозначив согласие.

— Вот и славно. Правило гласит, что концентратор должен быть частью вашего тела, его продолжением. Что это за такая часть тела, которую ты носишь за поясом и достаешь по необходимости, чтобы выколоть кому-то глаз, а?

Гастон впервые за все время проявил признаки эмоций. Он издал глухой смешок, который Бруно проигнорировал.

— Герта, будь любезна, покажи нам свой концентратор.

У старого кресла вновь выросла одна рука, которая продемонстрировала присутствующим небольшой аккуратный перстень на указательном пальце.

— И что это такое? — спросил Бруно, — Что она будет с ним делать? В носу ковыряться? Как можно биться перстнем? Разве что кинуть его в кого-нибудь. Но тогда, вроде как, тоже правило нарушается.

— А кто сказал тебе, что концентратор нужен для того, чтобы биться? — спросил Анхель, — разве я когда-нибудь это говорил? Он нужен для того, чтобы концентрировать и дозировать скрытую внутри вас силу. Речь не идет о насилии, речь идет о силе и ее применении.

— Ну вот и я говорю о применении силы.