Именно так. Четыре пафосных заглавных буквы. Игни мысленно хмыкнул. Слово жертва никак не вязалось с той жуткой старушенцией. Разве что кого-то другого приговорить. Смерть — умерла. Тавтология получается.
— Принесла себя в жертву Мосту.
И замолчала, словно ждала вопросов. Притихшая Наставник при этом удивленной не выглядела.
От слова «мост» до сих пор в левой стороне груди поджимало.
— Э-э… Будущих Мертвецов?
— Ну, не Канавинскому же! — вспылила Шанна. Имела право — собеседник очевидно тупил. — Да, тому самому, по которому вы с Ни… То есть, ты вернулся на лицевую сторону. Понимаешь, для того чтобы по нему пройти — кому-то, кроме меня и бабушки, — нужно, чтобы кто-то третий очень сильно этого пожелал. Настолько, что согласился бы отдать за это свою жизнь. В тот момент, когда она открыла вам Мост, он забрал ее. Забрал в обмен на вас, понимаешь?
— Угу. И нафига ей это понадобилось?
— Ну, уж точно не ради вашей с Никой светлой и чистой любви. Она передала мне свой дар и мечтала уйти. Думаешь, вечная жизнь — это так легко и приятно?
Интересно, конечно, но совершенно непонятно, к чему она клонит. Как там положено в таких случаях? «Светлая память»? «Покойся с миром»? И ради этого она сюда прискакала?
— Не догоняешь, — проницательно констатировала Шанна. Игни слегка пожал плечами в знак согласия. — Успела отвыкнуть от твоей заторможенности, — не удержалась и съязвила она. — Слушай и вникай. Я могу это повторить. Повторить, говорю! Страдающие от приступов внезапной глухоты читают по губам: я могу снова протащить сюда Нику.
Наставник жутко ругалась, когда он курил в квартире, но сейчас явно был исключительный случай.
Пальцы мелко подрагивали. Игни усилием воли затолкал эмоции в глубь себя и вытащил на поверхность последние слова Шанны. Не просто же так она болтала.
— И тогда умрешь ты. — Наконец-то, хоть что-то путное из себя выжал.
— Да. Но мне, сам понимаешь, не хотелось бы.
— А жертва любая сгодится? А то есть тут у меня одна на примете, — хмуро сообщил Игни, стряхивая пепел прямо себе под ноги.
— Если бы! Только добровольная. — Шанна развернула карамельку, кинула за щеку. Выдержала паузу, интриганка мелкая. — И она у нас будет.
Типа, все сказала, дальше сам докручивай.
Напрасно надеялась. Не докручивательное у него сегодня настроение.
Замершая возле окна Наставник шевельнулась, оставила наконец в покое подол своего передника и проскрипела:
— Я сама предложила.
Наверное, он должен был как-то отреагировать. Ахнуть, там, охнуть. Запротестовать, переубедить. Или как-нибудь еще выразить свое сожаление, негодование, испуг.
Но выражать было нечего.
Бревно бесчувственное.
Они обе это поняли и в дальнейшем обращались только друг к другу, словно Игни только что встал и вышел.
— Я хочу, чтобы ты была рядом, когда я это сделаю, — говорила Наставник. Тихо, виновато. Можно подумать, о большом одолжении просила. — Одной страшно, боюсь в последний момент передумать.
— Само собой, — заверила Шанна. Нарочно, что ли, таким деловитым тоном разговаривала? Словно прикидывала покупку нового дивана. — Только нужно поторопиться. Это очень хорошая жертва — живая кровь. Мы легко пройдем. Легче, чем вот он, — и стрельнула глазами в Игни. — А ему… — Еще один взгляд. Вообще-то, могла бы обращаться напрямую, раз его это тоже касается. — Нужно будет решить одну проблему.
— Какую именно? — не выдержал Игни.
— Та девушка. — Упрямая Шанна так к нему и не повернулась. — Как она себя называет? Арсеника?
При звуке этого имени кулаки сжались сами собой.
— На лицевой стороне города ее быть не должно.
Кажется, Игни наконец-то начинал врубаться.
Если Ника вернется с изнанки и застанет здесь свою ожившую вторую душу, лицо города воспримет это как нарушение Порядка. Человек не может существовать в двойном экземпляре, если так не было задумано природой.
Проще говоря, две Ники — это уже перебор.
А значит, Хаос.
— Хаос, — повторил он вслух. — Напомни, что там Ариман загонял по этому поводу?
Очередное имя из прошлого. Одно за другим они возвращались в его жизнь. Как знать, может, в таком случае, сам он тоже рано или поздно вернется?
— Эх, ты, конвоир Ландер, — необидно укорила Шанна. Услышать подзабытое обращение оказалось неожиданно приятно. — Такие вещи нужно знать накрепко, как «Отче наш». Живые начнут видеть мертвых…
— И сами захотят стать мертвыми, — закончил он, чтобы хоть как-то реабилитироваться.
Впрочем, прямого отношения к делу это не имело.
Видимо, Шанна тоже так считала.
— Твоя задача в том, чтобы… э-э… уладить вопрос до того, как Ника окажется в городе. И тут тебе не обойтись без…
— Топора, — с потолка предположил Игни и наткнулся на ее удивленный взгляд.
— Мысли, что ли, читаешь?
Вслед за этим Шанна выложила на стол маленький плоский ключ.
— Я не знала, куда спрятать, чтобы никто случайно не нашел. А потом вспомнила про особняк, в котором мы с Тохой ночевали. Там есть старый письменный стол с тремя ящиками. То, что тебе нужно, — в нижнем. Из арсенала Предела Порядка, — добавила она с нажимом.
Да понял он. Главное, чтобы не лук со стрелами или еще какая-нибудь лабуда. В Пределе такое любят.
— Чего так сложно-то? Прямо сюда бы и тащила.
— Не надо сюда, — жалобно выдохнула Наставник. — Пожалуйста, не надо.
Шанна понизила голос.
— Я сначала тебе отдать собиралась, но Любовь Петровна запретила приносить в свой дом оружие. У нее сын в восемь лет случайно из отцовского ружья застрелился. — И добавила уже с обычной громкостью: — Но ты же справишься?
Игни кивнул. Вечером эта тварь попрется в клуб. Расписание ее жизни он изучил до мелочей. Осечки быть не должно.
— Только времени у нас — фиг да маленько, — призналась Шанна и посмотрела прямо на Наставника, от которой многое теперь зависело. Сам он на месте бабки уже задергался бы и пошел на попятную, но та хранила стоическое молчание.
— Сколько? — спросил за нее Игни.
— Сутки. Боюсь, Нике недолго оставаться на изнанке. Потом она уйдет… Дальше.
Вверх по течению реки, додумал Игни. Или вниз, черт его упомнит. Короче, дорога в один конец, точка полного невозврата, когда за спиной у тебя крылья, а на руках — аусвайс в вечность.
— Сейчас мне придется вернуться на изнанку, — резко засобиралась Шанна. — Буду вечером. Скажем, в девять. Успеешь?
— Не-а. Без вариантов, — хмуро ответил он, параллельно прогоняя в уме распорядок дня окончательно приговоренной твари. — Только завтра. Рано утром. После дискотеки выцеплю.
— Плохо. Надо быстрее. Что, совсем никак?
— Я, блин, вообще-то, не за картошкой собираюсь! — взорвался Игни, но тут же взял себя в руки и договорил почти спокойно: — Я подумаю. Ночью Князев…
Только сейчас он заметил, что они с Шанной остались наедине. Наставник удалилась в спальню. Судя по доносившимся оттуда всхлипам, рыдала.
Новоявленная Коровья Смерть тоже кривила губы и некрасиво морщилась — единственная эмоция, которая действительно ее портила.
— Игни?
— Оу? — откликнулся он несерьезно, чтобы немного разрядить обстановку. Попытка не засчиталась.
— Как он там?
— Подыхает, — не счел нужным смягчать. — Ждет тебя. Ты бы, может, навестила…
— Будет только хуже.
Отвернулась. Что-то там с лица тайком смахнула. И растворилась в Полупути.
Вот и поговорили.
Он собирался отправиться в старый особняк сразу же, не дожидаясь вечера. Пешком, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А мотоцикл в феврале — это оно самое.
Почти собрался. Дома царила особенная тишина, не имеющая ничего общего с отсутствием звуков. Скорее, с отсутствием надежды.
Здесь смертью уже попахивало. И хотя Игни не задавал этот вопрос, нет-нет, да и проскакивало в мыслях: каким способом она это сделает? Веревка? Лезвие? Таблетки какие-нибудь? Таблеток — целый шкаф. Меню из трех блюд: завтрак, обед и ужин.
Сам бы он, наверное, вздернулся — быстро, надежно. А от этих «медикаментов» только блевотина и пролонгация процесса.
Пролонгация. Процесса. Прид-дурок…
На то, чтобы свалить, минуты не хватило. Наставник тормознула на пороге.
Сбросил ботинки. Вернулся. А как же, ведь последние желания приговоренных — его конек. Лайф, чтоб его, долбаный стайл, сам назначал наказание и сам же психотерапил перед тем, как навести концы. Убийца, с которым напоследок можно выпить, переспать и потрепаться о смысле жизни. Не палач, а мечта.
Практически безотказный. Говорить «нет» так и не научился.
Вообще-то, по-хорошему, сам должен был остаться. И если не благодарностями сыпать, то хотя бы видимость создавать. Человек, как-никак, жизнь свою отдает. Жертвует. Сложно, что ли, проститься по-человечески?
Однако желание слиться куда-нибудь, неважно, куда, лишь бы подальше отсюда, загородило собой даже эти жалкие попытки Игни воззвать к собственной совести.
Он снова закурил в кухне. И снова это осталось без внимания.
— Что, так и не скажешь?
Ее неоформленный, наскоро слепленный вопрос был тем не менее понят.