С. К. Ренсом
Отражение. Опасность близко
Нынче я —
Маленькая голубая вещица,
Похожая на стеклянный шарик
Или на глаз.
Свернувшись клубком,
В идеальный шар,
Я смотрю за тобой.
Нынче я —
Маленькая голубая вещица,
Сделанная из фарфора
Или из стекла.
Я холодна, гладка и любопытна.
И никогда не моргаю.
Я верчусь у тебя руке,
Верчусь у тебя в руке,
Маленькая голубая вещица [Перевод Е. С. Татищевой.].
@1985 Suzanne Vega
Воспроизведено с разрешения «Майкл Хаусман артист менеджмент»
Посвящается маме и папе
Предупреждение
Окно в моей комнате словно взорвалось. В него ворвался холодный утренний воздух — я вскочила и сунула ноги в шлепанцы, на секунду заподозрив, что сплю. Хруст стекла под подошвами доказывал обратное. Включив свет, я быстро огляделась, но не было похоже, что в комнату что-то бросили. Я поспешила к окну. Задернутые шторы задержали бо́льшую часть стекла, но кучки кажущихся смертельно опасными осколков предупреждали о том, что подходить ближе к раме в столь легкомысленной обуви не следует. Подавшись вперед, я открыла шторы. В тусклом утреннем свете дорога была совершенно пуста.
В этот самый момент в дверь ворвался мой папа, за ним по пятам семенила мама.
— Алекс! Что это было? Ты в порядке? — Он обозревал нанесенный комнате ущерб и осторожно прокладывал путь к окну. — Ты кого-нибудь видела? — вертел он головой в разные стороны.
Сердце у меня бешено колотилось, и, прежде чем ответить, пришлось набрать в грудь побольше воздуха.
— Нет. Когда я оказалась у окна, тот, кто это сделал, успел бесследно исчезнуть.
— Ну давайте не будем драматизировать события, — перебила меня пытающаяся успокоить всех мама. — Может, это была птица, не обязательно человек.
Мы с папой понимающе переглянулись, осознавая, что она бормочет какую-то чушь. Не в силах окончательно унять дрожь, я посмотрела на землю перед окном.
— Отсюда мне не видно никаких птиц. Может, ты пойдешь посмотришь. Если это действительно птица, то, наверное, лучше будет, если мы прекратим ее мучения.
— Ладно, — кивнула мама и вышла из комнаты.
Как только она оказалась вне пределов слышимости, папа спросил:
— Ты что-нибудь нашла? Кирпич, например?
— Ничего такого. Но все же что-то где-то должно быть. Либо очень тяжелое, либо стремительно летевшее — ведь окно пришло в полную негодность.
Он хмыкнул в знак согласия и опять бросил взгляд на дорогу:
— Мы так этого не оставим. — Он быстро обнял меня. — Пойду надену кроссовки, и, думаю, тебе тоже стоит сделать это. Вернусь через секунду с совком и мешком для мусора. — Когда папа выходил из двери, его голос вдруг стал совсем другим: — О, привет. А я и не думал, что ты можешь функционировать в такое время суток.
Мой брат попытался взглянуть на него с некоторой осмысленностью, но в пять утра он еще был не в силах бороться со сном.
— Подумал, вдруг на нас напали. И захотел помочь, — стал бормотать он мне, когда папа уже исчез из комнаты.
— Ты слишком много играешь в компьютерные игры. Собирался бросить в разбойников свою приставку?
— Ха-ха. Обхохочешься. Так что произошло-то?
— Пока еще не знаем. В моей комнате разбили окно. Мама решила, что в него врезалась птица, а мы с папой считаем, что кто-то что-то в него бросил. Но ни камня, ни чего-либо в этом роде не видать. — Я пыталась говорить легко и не показать, до какой степени напугана.
— Чудно как-то. — В его глазах мелькнул слабый интерес. — Ревнивый бойфренд? Взбешенная подруга? Как-то так? — Я бросила на него самый уничижительный взгляд, на какой только была способна.
— Вряд ли. И когда это я в последний раз обижала кого-то?
Он снова быстро оглядел комнату.
— Тогда это действительно птица. — И, скорее всего, так оно и было.
— Ну, если я вам не нужен, пойду нырну в постель, прежде чем папа заставит меня вскарабкаться по лестнице и заделать эту прореху, — пробормотал он, разворачиваясь на месте и направляясь к себе.
Маленькими шажками я пробралась к стулу и села на него, чтобы переобуться. Несмотря на шлепанцы, моя правая ступня оказалась утыкана крошечными осколками, из одного пореза сочилась кровь. Я достала из коробки салфетку и вытерла ее. Ранка совсем маленькая, почти что царапина, и заклеивать ее пластырем не было нужды. Я зажимала ее салфеткой до тех пор, пока кровь не остановилась, и попыталась нашарить под столом кеды. Уже собираясь надеть их, обнаружила вдруг, что в одном из них что-то есть. И когда я перевернула его, на ковер выпал маленький тяжелый белый шарик.
Секунду я таращилась на него, а потом неуверенно взяла в руку. Шарик был завернут в бумагу, прикрепленную к нему скотчем. Задержав дыхание, я поддела ногтем его кончик, смятый лист развернулся, и на стол упал мячик для гольфа. Почерк был мне незнаком, но кровь застыла у меня в жилах, когда я прочитала:
...Я знаю твой секрет, Алекс.
Заслышав папины шаги на лестнице, я с колотящимся сердцем быстро спрятала листок под учебник математики. Я понятия не имела, что все это значит, но доводить до родителей содержание записки не собиралась.
Дальше мой день продолжал складываться не лучшим образом. Уборка и ожидание человека, который заколотил окно досками, привели к тому, что я опоздала на школьный автобус, но тот, в свою очередь, тоже приехал позже, и потому я провела полчаса на остановке, прислушиваясь к пустопорожней болтовне маленьких детишек. Я мечтала о том, чтобы добираться до школы на автомобиле, но эта мечта была слишком уж отдаленной: днем я должна явиться в полицейский участок, чтобы ответить на вопросы по поводу моих нарушений при вождении, и не на секунду не сомневалась, что со временными правами мне придется расстаться.
Никого из моих подруг в автобусе не оказалось, даже моей лучшей подруги Грейс, и когда я наконец добралась до школы, то направилась туда, где занимался шестой класс, в гордом одиночестве. Завернув за угол, я увидела знакомую фигуру и хотела было улыбнуться, но ее лицо словно окаменело. Ни слова не говоря, она залепила мне пощечину, так что мою голову отбросило назад и кожа от скулы до уха сильно натянулась.
Обернувшись ей вслед, я пыталась сохранять спокойствие, но мои глаза уже были на мокром месте. Тонкая оболочка нашей дружбы лопнула; казалось, ей хочется убить меня. Она стояла, покачиваясь на пятках, и была готова ударить еще раз. Когда звон в моих ушах поутих, я осознала, что вокруг стоит тишина. В этой части школы всегда было малолюдно; все остальные уже вошли в здание, а тренировки у девочек помладше еще не начались. Вмешаться в нашу разборку было некому.
Я почувствовала, что моя щека становится красной и начинает гореть, а там, где по ней прошлись ее длинные ногти, остались набухающие следы.
— Какого черта ты сделала это? — зло спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
— Не смей играть со мной в свои идиотские игры! — прошипела она. — А я-то думала, мы с тобой подруги.
Я бы не стала так описывать наши с ней отношения, но момент для их выяснения был явно неподходящим.
— Я тоже так считала, но подруги обычно не лупят друг друга ни с того ни с сего. — Я шагнула к ней, поглаживая щеку. — Ну давай, выкладывай, что я такого натворила?
— Ну что ж, сама напросилась. Я бы хотела знать, какое тебе дело до моего бойфренда. Почему он так интересуется тобой? Ведь в тебе нет ничего особенного.
Не успев вовремя остановиться, я коротко фыркнула от смеха.
— Что? Мне нет до него никакого дела, и понять не могу, почему ты решила, что есть.
— Ну да, что еще ты могла ответить? — брызнула она слюной, перекосившись от ярости.
— Ты о чем?
— У вас завелись какие-то свои секретики. И мне это известно.
— Чушь какая-то. Откуда ты это взяла?
— А тогда с какой стати у него в компьютере столько материалов о тебе? — ерничала она.
— Каких таких материалов?
— Понятия не имею. Целая куча файлов.
— Зачем они ему? И что в них?
— Пока не знаю, но узнаю, взломав пароль. А ты тем временем держись от него подальше, ясно? Роб мой!
— Эшли, мне это прекрасно известно! И в конце-то концов, разве не ты едешь с ним в Корнуолл? — твердо посмотрела на нее я.
— А ты откуда знаешь про Корнуолл? — Голос у нее стал тихим и зловещим. Я задела ее за живое. Выругавшись про себя, я попыталась придумать подходящий ответ.
— Да так, болтали на перемене. Парочке девушек очень захотелось поделиться со мной этой новостью.
Мысль о том, что некоторые наши подруги рассматривали ее каникулы с Робом как свидетельство того, что она обыграла меня в некоем состязании, очевидно, пришлась ей по душе, и взгляд ее глаз напомнил мне еще об одном взгляде на лице, которое, к счастью, я больше никогда не увижу: в глазах Эшли читался такой же триумф, как и несколько недель тому назад в глазах Кэтрин, когда я оказалась всецело в ее власти в Королевских ботанических садах Кью. Воспоминание об этом вызвало у меня такую сильную дрожь, что я подалась назад и отвела глаза. Эшли поняла, что одержала победу.
