Сначала я решил, что ошибся. Дверь открыла кареглазая женщина с большим приветливым лицом и густыми вьющимися волосами, которые она пыталась приручить с помощью зеленого шелкового шарфа. Чересчур богемна для жены Эндрю!

Развел руками, махнув бутылкой вина: вот он я.

Окинула меня оценивающим взглядом.

— Наверное, Пол Моррис? Мы заждались. Проходите-проходите! Я Тина.

Я протянул свободную руку, и Тина ее пожала, увлекая меня в прихожую, где по стенам плясали ромбики света от большой стеклянной люстры. Наверх, величественно изгибаясь, вела лестница с темными балясинами перил. Я снял твидовый пиджак, и Тина повесила его в большой французский армуар. Когда она открыла дверь в гостиную и незнакомцы повернулись от фортепьяно поглазеть на новенького, я почувствовал себя голым. В камине мерцал огонь. Ноздри щекотал приторно-сладкий запах горящих свечей. Со всех стен на меня смотрели фотографии детей в купальниках и лыжных комбинезонах.

В памяти зашевелилось воспоминание, словно в колодце взбаламутили воду. Приглашение на чай к однокласснику, костюм, в который меня обрядили, взгляд, каким мой школьный товарищ обменялся с матерью. Я сглотнул.

Подошел Эндрю.

— Старина! Как хорошо, что выкроил для нас часок перед Нью-Йорком!

— Нью-Йорком? Ах да, по делам… Это быстро, метнусь на пару дней.

Я протянул вино. Глядя мне в глаза, Эндрю положил бутылку за четыре девяносто девять себе на руку, широким концом к локтю — как заправский сомелье. Его шею после бритья покрывали крошечные пупырышки.

— Давай познакомлю!

В лучшем костюме, без галстука и в белой рубашке с расстегнутыми тремя пуговицами, я расфуфырился сверх меры. Остальные гости явились в джинсах, футболках-поло и цветастых туниках. Я сделал глубокий вдох, поправил манжеты и растянул губы в улыбку, которая — я это знал — так нравится женщинам.

— Пол, университетский приятель, о котором я говорил!

Эндрю подвел меня к фортепьяно и оттарабанил имена: Руперт, Том, Сьюзи, Иззи… Перед глазами поплыли подбородки, острые носы, худые ноги, кашемир и висячие серьги — я тут же запутался.

— Да, и Бу! — спохватился он, указывая на невысокую толстушку, про которую чуть не забыл.

В руку мне сунули холодный высокий бокал шампанского. Мандраж спал — всеобщее внимание часто действует на меня благотворно. Вскоре я, облокотившись на пианино, живописал трудности дороги сюда: метро, электричка, тысяча миль на своих двоих… Повернулся пожурить Эндрю.

— Один я был без машины. Как в Лос-Анджелесе! Пришлось дважды тормозить кого-то и спрашивать.

Эндрю расхохотался.

— Пол романист!

— Романист? — изумилась Сьюзи.

— Да.

— Сколько тебе было, когда ты написал «Примечания»? Двадцать два? — спросил Эндрю.

Я скромно улыбнулся.

— Двадцать один, на последнем курсе в Кембридже. А в двадцать два опубликовали. Девятое место в рейтинге «Санди таймс»…

Какие чистые, невинные слова! Я чувствовал, как они ложатся на свежую почву и пускают корни — новые побеги, ростки надежды.

— Потрясающе! И с тех пор продолжаете? — поинтересовалась Сьюзи.

Улыбка застыла у меня на губах.

— Потихоньку… Пара повестей, вы вряд ли слышали…

— А правда, что в каждом человеке скрыта книга? — раздалось за спиной.

Затасканная фраза. Повернул голову посмотреть, кто ее произнес. В дверях стояла стройная изящная блондинка с волосами до плеч и в перепачканном мукой фартуке.

Шагнула навстречу и протянула руку. Звякнули серебряные браслеты. У нее был маленький острый подбородок и кривоватый рот в бледно-розовой помаде, которая не шла ей. Несмотря на очевидно зрелый возраст, она чем-то напоминала ребенка. Ничего особенного, однако более привлекательная, чем остальные экземпляры.

— Я Элис. Мы уже встречались.

Что-то знакомое в ней действительно было, но я никак не мог вспомнить.

— В самом деле?

Не опуская руки, она склонила набок голову.

— Элис Маккензи.

Эндрю отлепился от фортепьяно.

— Не узнаешь, Пол? Вы с Элис виделись. Ну хотя бы той ночью в Греции!

Засмеялся.

У ног моих разверзлась пропасть. Вспоминать Грецию я не любил… Игнорируя протянутую руку, наклонился и чмокнул Элис в щеку.

— Разумеется, — ответил я.

Она приподняла ко мне лицо и застыла.

— Вы курили. Запах…

Я поднял руки, как будто сдаюсь.

Она наклонилась ближе, коснулась руками ворота моей рубашки и втянула носом воздух.

— Не извиняйтесь, это восхитительно!.. Ладно, пора на кухню, меня там заждались.

Снова исчезла. Эндрю проводил ее взглядом.

— Какая же Элис удивительная! — придвинулась Бу. — Настоящий ураган энергии!

— Что вы говорите!

Мне она показалась вполне заурядной.

— Да, просто что-то невероятное! — подтвердила Бу и возвысила голос: — Эндрю, сколько ей было, когда умер муж?

Эндрю обернулся, задумчиво прикрыл глаза.

— Хм… Десять лет, как Гарри… Да, тридцать с хвостиком. Дети были еще совсем маленькие.

— Печально, — вставил я. — Рак?

— Надпочечников, — ответила Бу. — Большая редкость. У него болел живот. Думали, аппендицит. К тому времени, как разобрались, пошли метастазы. Сгорел за три месяца. Но она такая сильная! Держалась ради детей!

В голосе Бу вместе с уважением сквозило самодовольство, словно, восхваляя Элис, она приобретает часть ее святости.

— Замечательная мать! — добавил Эндрю. — И высокопрофессиональный адвокат. Не хапуга, не акула бизнеса вроде меня. — Он помедлил, давая нам время мысленно ему возразить. — Работает в «Талбот энд компани». Слыхал? Юридическая консультация в Стоквелл, довольно известная. В основном представляет интересы беженцев.

— И жен, которых избивают мужья, — прибавила Бу.

— А еще — в разных объединениях. «Женщины против сексуального насилия», «Женщины за права женщин», «Женщины за права беженцев»… Всего не перечислишь.

— Это она начала кампанию «Найди Джесмин», — заявила Бу таким тоном, будто я обязан знать, о чем она, черт подери, говорит.

— Вы знакомы, — повторил Эндрю. — В ту ночь на Пиросе. Мы ужинали на пристани — и тут ты. Забыл?

— Я был не в лучшей форме, — осторожно отозвался я, опираясь на спинку стула.

— Да, старик, ты тогда немного перебрал. Нагрузился, скажем так.

Я шутливо почесал голову.

— Солнечный удар.

Эндрю щелкнул языком.

— Рецина!

Я бросил взгляд на Бу.

— С тех пор — ни капли! Терапия через отвращение.

На ее щеках заиграли глубокие ямочки. Поначалу я сбросил ее со счетов как высокомерную толстуху, а теперь, приглядевшись, обнаружил, что она вполне себе ничего, белокожая и голубоглазая. И выглядит сексуально: плечи широко расправлены, демонстрируя высокий бюст, короткие пухлые ноги обтянуты узкими джинсами, мыски развернуты, как у балерины.

Улыбнулся ей, избегая встречаться глазами с Эндрю.

— Дело прошлое, — произнес он.

Тина появилась в дверях, помахивая деревянной ложкой. Завитки жестких золотисто-каштановых волос выбились из-под банданы, щеки раскраснелись.

— Ужин на столе!

Я первым вышел из комнаты и последовал за ней по коридору в огромную кремово-белую кухню. Пространство посередине разделял островок раковины, где Элис мыла листья салата. С металлической штуковины, прикрепленной к потолку, свисали стальные сковородки. Огромные стеклянные двери вели в сад. Терраса за ними, кроме небольшой ее части, освещенной огнями кухни, тонула во мраке.

Подтянулись остальные. Мужской голос произнес:

— Больше всего беспокоит парковка…

Стол сверкающего красного дерева накрыли с исключительной пышностью. Эндрю принялся зажигать свечи длинной элегантной зажигалкой «Диптик». Щелк-щелк. Тина с клочком бумаги в руке указывала гостям, куда садиться, притворяясь, что не может разобрать собственный почерк.

Я встал у выделенного мне места, спиной к кухне и лицом к трем большим картинам на стене. Безобразная мазня, полуабстрактные морские пейзажи, яркие несочетающиеся цвета — бирюзовый, оранжевый, много белого. Совсем не мое. Предпочитаю обнаженную натуру.

— Художник — я, — пояснила Тина у меня за спиной. — Так что придержите колкости!

— Колкости? Боже упаси! Наоборот, так… динамично. Игра света замечательно передана.

— Это Греция. Пирос, где… где вы были. Вид из «Цирцеи». Ездим каждый год, благодаря Элис.

Элис, которая все еще возилась у раковины, при звуке своего имени подняла глаза и рассеянно улыбнулась.

— Все заканчивается, — продолжала Тина, поворачиваясь. — К сожалению.

— Что все? — встрял Эндрю, занимая место во главе стола.

— Пирос.

— Да, ужасно обидно. — Он повысил голос: — Бедняжка Элис! Конец эпохи, верно?

— Греция? — Она принесла дымящееся блюдо с таджином. — Да. Аренда кончается, и собственник в январе написал, что продает землю. Недоноскам, которые построили «Делфинос». Хорошо, что хотя бы с домом у нас есть отсрочка! Но не с землей. Тина, Эндрю, вы же приедете летом? Повеселимся напоследок.

— Безусловно. — Эндрю встал, чтобы Тина протиснулась мимо его стула. — Иначе дети нас убьют. В буквальном смысле.