— Буквальном? — переспросил я.

— Отлично! — Элис села напротив него на другом конце. Театрально взмахнула салфеткой, кладя ее на колени. — Налетайте, народ!

Я перевел взгляд с нее на Эндрю и Тину, которая поместилась в середине стола. Можно подумать, хозяйка тут Элис. Как знать, вдруг это ее фирменный ягненок по-маррокански, а вовсе не Тинин… Я положил себе ложку и только потом сообразил, что надо бы сперва предложить соседям, Сьюзи и Иззи.

— Простите, ужасные манеры! Сразу видно, что учился в пансионе — за обедом свалка, каждый за себя…

— В пансионе? Каком? — поинтересовался лысеющий Иззи.

Я объяснил, где прошли годы становления моей личности. Он был удивлен. Школа славилась репутацией, а я вдобавок намекнул, что получал стипендию, — жил в корпусе стипендиатов. Тина подхватила тему:

— Какой молодец! Не только красавчик, а еще и умный!

— Случайно не знали Себастиана Поттера? — продолжал Иззи. — Вашего примерно возраста.

— Нет, — поспешно ответил я. — Имя, кажется, слышал. Наверное, старше меня года на два.

— Понятно, — отозвалась Тина. — Школа большая. — Она пожала плечами, отчего вырез туники съехал ниже, а серьга с перьями запутались в волосах.

Разумеется, я знал Себастиана Поттера. Один из ублюдков, которые превращали мою жизнь в кошмар.

Сосредоточился на еде. Она того стоила: нотка флердоранжа в соусе, изумительно нежное мясо. Объедение! Не важно, кто готовил, Тина или Элис, ради одного этого стоило тащиться в такую даль!

Эндрю налил вина из стеклянного графина — надо думать, «Шатонёф-дю-Пап» две тысячи девятого года, как и было обещано. И тоже никаких претензий — летело мелкими пташками.

Беседа вращалась вокруг тоскливейших тем. Магазин пряжи «Великолепный клубок», планы по строительству велодрома, школа, куда у присутствующих ходят дети. В шестом классе новый классный руководитель, все скучают по старому; физик явно не на высоте; дочь Бу не попала в программу герцога Эдинбургского — слишком много претендентов, и участники тянули жребий. Ужасно несправедливо! Как только муж Бу вернется из командировки, пойдет разбираться.

— А у вас есть дети? — осведомилась Сьюзи.

— Нет.

— Тогда вам, наверное, очень скучно нас слушать.

— Отнюдь.

— Будьте осторожны! — вставила Элис. — Наверняка набирается фраз для нового романа!

Очередной банальный комментарий. Я слышал его столько раз, что сбился со счету. Элис так и не сняла фартук, который, кроме муки, теперь был перепачкан еще и подливой. Зато подкрасила губы своей уродской помадой — на стакане остался розовый след.

Внезапно до дрожи в коленях захотелось курить. Я извинился, подошел к стеклянным дверям, повозился с замком и протиснулся наружу, осторожно прикрыв их за собой.

Длинная широкая лужайка, окаймленная кустарником, тонула во мраке. На другом конце темнели на фоне неба скелеты деревьев, а дальше — черная дыра футбольного поля. Терпкий жирный дух сырой земли.

Освещенный дом просматривался как на ладони: свечи на столе, блики столового серебра, — снаружи видны мельчайшие детали. Взрыв смеха, поскрипывание стульев. Визг Бу: «О нет!»

Я вышел из поля их зрения. В траве поблескивала кованая металлическая скамья, скрытая от кухни кустарником. Примостился на краешке, чтобы не замочить брюки. Детская горка и батут с высокой черной сеткой возвышались, точно бриги со ссыльными преступниками у побережья Кента. Луна брызнула светом на траву и опять спряталась. Пролетел самолет — ветер принес его сердитый рев.

На сей раз я закурил без особых приключений. Пробирал холод — зря не захватил пиджак. Я прикидывал, как поскорей откланяться. Вечер удался, но теперь, когда поели, делать здесь больше нечего. Ни женщин, ни работы. Перспективой покараулить чей-то дом тоже не пахнет. Я глубоко вдохнул, наполняя никотином кровь.

Всплеск голосов, короткая, внезапно оборвавшаяся волна теплого воздуха. Обернулся. На террасе стояла Элис. Она сделала несколько шагов по лужайке, увидела меня и произнесла:

— Ку-ку!

Быстро поправила на затылке прядь, то ли поддернула, то ли пригладила — характерный для женщин трогательно-таинственный жест, как будто прическа приемлема только в одном раз и навсегда заданном виде. Неизменно умиляюсь, сам не знаю почему…

Еще шаг вперед.

— Хотела стрельнуть у вас сигарету. Если вы не против…

Как всегда в таких случаях мелькнула мысль: если куришь от случая к случаю — или сам покупай, или брось к черту!

— Конечно! — галантно отозвался я и сунул руку в карман.

Она примостилась рядом, опершись локтями о колени, и взяла протянутую сигарету. Я пошутил насчет женственности марки — ультра-ультралегкие «Силк Кат», — и она рассмеялась, хотя я всего-навсего отвлекал внимание от зажигалки, длинной и тонкой, той самой, что Эндрю забыл на столе. Убрал ее обратно в карман, поглаживая приятный на ощупь, черный матовый корпус.

Элис глубоко затянулась.

— Как хорошо! Вообще-то я не курю, только в компании. Теперь поддерживать эту привычку все труднее.

Начала разглагольствовать, как электронные сигареты ломают весь кайф и как стремительно редеют марки, обеспечивающие легкий дурман.

— Да, вейперу не скажешь «Оставь попарить», — поддержал я. — Если, конечно, не хочешь остаться с полным ртом чужих слюней с карамельным вкусом!

— Точно! — Она снова засмеялась, щуря по-кошачьи зеленые миндалевидные глаза под дугами бровей. — Как вы познакомились с Эндрю? Забыла спросить…

— В Тринити-колледже.

— Кембридж, ну конечно!.. Дружили?

— Не особенно. — Я сел поудобнее — черт с ним, что мокро! — и поднял голову к небу. — Немного общался с его сестрой.

— Ах да, Флорри…

— Знали ее?

— В школе — лучшие подруги. Так и сошлась с Эндрю — приезжала к ней в Кембридж. Собственно, мы с вами там тоже наверняка пересекались. — Элис улыбнулась. — Мне есть за что ее благодарить. Мы с Эндрю теперь закадычные друзья!

Закадычные друзья… Она тоненько и фальшиво рассмеялась. Из тех женщин, что могут изливать чувства и кокетничать, но правды от них не дождешься. Все важное утаивают, никогда не понять, что у них на сердце. И есть ли там вообще что-нибудь. В постели, кстати, тоже ноль.

Элис внимательно осмотрела сигарету, подняла глаза и лукаво спросила:

— Вы ведь меня не помните? Не помните ни Кембридж, ни Грецию…

— Смутно… — Я бросил сигарету и вдавил ее каблуком в траву, решив больше не ходить вокруг да около. — Послушайте, Элис, мне правда неловко, весь вечер не в своей тарелке. Не знаю, зачем Эндрю меня пригласил. Тогда в Греции я был пьян в доску. Сколько лет прошло? Восемь?

— Десять.

— Гордиться, конечно, нечем. Мы с друзьями поехали на морскую экскурсию, много пили. На берегу я их потерял, и корабль ушел без меня. А потом я наткнулся на Эндрю, и, к счастью, он мне помог. Но, говоря откровенно, подробности по сей день от меня ускользают.

— Рассказать, что помню я?

— Если очень хочется.

Она засмеялась.

— Вы ввалились в таверну, где мы ужинали, в футболке клуба «Зевс». Орали и хамили. Потом запели.

— Да что вы! — Я поморщился. Несколько успокаивало, что ей это казалось забавным. — «Зевс». Футболку помню. А пение… Пение никогда не было моим коньком.

— Эндрю поймал такси и слил вас. Так он сам выразился.

— Эндрю — джентльмен.

Из кухни донесся шум. Элис в последний раз посмотрела на сигарету и швырнула ее в клумбу. Потянула за ворот короткого фиолетового старушечьего кардигана. Лицо внезапно стало серьезным.

— Тот вечер я помню в мельчайших подробностях. Кошмарное время!

— Я слышал. Ваш муж…

— Дело не в Гарри. — Она покачала головой и издала короткий горький смешок. — Он умер годом раньше. Нет. Я о той ночи, когда пропала Джесмин.

Порывшись в мутных глубинах памяти, я вроде бы что-то нащупал — какие-то бессвязные обрывки и клочки воспоминаний, следы в никуда.

— Напомните.

Элис посерьезнела.

— Джесмин. Джесмин Хёрли. Вы там были. Бедная Ивонн, ее мать! Господи!.. — Она отпустила кофту и нетерпеливо помахала растопыренными ладонями. — Наверняка вы потом читали в газетах. Где вы жили? В Элунде? Полиция на Пиросе некудышная, но даже они там искали… В самом деле не помните?

Я потупился, неизменно смущаясь, когда меня уличали в недостаточной чувствительности. Ее рассказ кое-что прояснил: сбежавшая из дома девочка-подросток, ее подозрительный парень…

— Да-да, конечно. Помню. Трагедия!

Элис прижала пальцы к переносице. Я похлопал ее по плечу, надевая маску крайней озабоченности и удрученности. Теперь до смерти хотелось в дом. Не только из-за холода — я ощущал раздражение и ущербность. Смешение этих двух эмоций ни к чему хорошему не приводило.

Сквозь кустарник мигали огни кухни. Эндрю шел вдоль стола с поблескивающим графином в руке. В глубине Тина наклонилась у холодильника и что-то доставала. Десерт? Бу подняла руки, снимая свитер, и случайно подцепила блузку. Мелькнула голая кожа и бретелька бюстгальтера.

Тоненькое чириканье вернуло меня к Элис. Она вытерла глаза и выудила из переднего кармана джинсов мобильник.