— Понимаю, понимаю. Ну что ж, будем надеяться, что со временем вы это решите. Идея мистера Ангели-ни, безусловно, очень смела, я бы даже сказал, слишком смела. Я очень высоко ценю мистера Ангелини, но то, что он задумал сейчас, требует слишком больших усилий. — Он снова помолчал, а потом быстро взглянул на нее. — Как жаль, что ваш муж и мистер Ангелини расстались. Льюис всегда казался мне необычайно целеустремленным человеком. Мне было очень приятно работать с ним.

Элен подняла голову.

— Вам нравилось работать с Льюисом? — переспросила она. — Вы хотите сказать, что, если бы вам представился случай, вы снова взяли бы его к себе?

— Несомненно. Он поражал меня своей энергией и настойчивостью. Кроме того, он, как ни странно, очень хорошо влиял на мистера Ангелини — не давал ему чересчур заноситься, спускал, так сказать, с небес на землю. Когда надо, Льюис умел проявлять поразительную твердость. — Он снова откашлялся. — По крайней мере, так было вначале…

Элен встала, не спуская глаз с Шера. Кто-то из них лгал: или Шер, или Тэд, и Элен скорей склонна была поверить этому сдержанному, суховатому человеку, чем Тэду. Строго говоря, Шер даже не принадлежал к миру кино. Он был бизнесменом и как бизнесмен в первую очередь заботился о том, чтобы отрасль, которую ему доверили, сложная и непонятная отрасль производства кинофильмов, приносила фирме «Партекс» такой же доход, как и все остальные ее дела. Элен протянула ему руку.

— Жаль, что вы никогда не говорили этого Льюису, — тихо сказала она. — Ему это было бы очень приятно. Возможно, он снова захотел бы вернуться в кино.

По-моему, он до сих пор жалеет, что ушел из него. — Она пожала ему руку. — К сожалению, мне пора идти.

— Всего доброго.

Шер повернулся и двинулся в зал. Элен подождала минуту, а потом вышла из дома и направилась в сад.

Ночь была прохладной, и в саду никто не гулял. Из зала доносились звуки танго, в освещенных окнах мелькали неясные тени. Элен пересекла лужайку и, пройдя между деревьями, спустилась к бассейну. Она остановилась чуть поодаль и посмотрела на воду.

Мысли ее снова вернулись к Билли и к поездке в Алабаму, неотвратимо приближавшейся с каждым днем. Она думала об этой поездке и о будущем, которое она так тщательно распланировала, и видела, что оно не сулит ей ничего, кроме холода и пустоты. И тогда, чтобы заглушить внезапно нахлынувшую тоску, она стала думать о прошлом — о прошлом и об Эдуарде.

Она стояла перед бассейном очень долго, а потом повернулась и нехотя двинулась к дому. Обойдя лужайку, она выбралась на подъездную аллею и медленно пошла вперед. Поднимался ветер, облака быстро неслись по темному небу. Когда она вышла на аллею, неожиданно показалась луна, осветив все вокруг бледным, мертвенным светом. Потом она опять скрылась за тучей, и сад погрузился во мрак. Дойдя до поворота, Элен посмотрела назад и вдруг замерла, не спуская глаз с ворот, — в нескольких ярдах от нее по другую сторону ограды стоял какой-то человек.

Она поняла, что это бродяга, о котором рассказывал Льюис. До сих пор она не очень-то верила его рассказам и, если бы не подтверждение Касси, решила бы, что ему просто померещилось. И вот теперь она убедилась, что он был прав. Бродяга стоял неподвижно, вцепившись руками в решетку. До ворот было довольно далеко, и Элен не была уверена, видит он ее или нет, но ей почему-то казалось, что видит.

Некоторое время они стояли, глядя друг на друга, разделенные каменистой, поблескивающей под луной дорожкой, — женщина в шелковом вечернем платье и жалкий нищий оборванец.

Потом луна скрылась за тучей, а когда появилась снова, бродяга уже исчез. Элен постояла еще немного, вглядываясь в темноту. Ей было совсем не страшно, она почему-то была уверена, что бродяга не причинит ей никакого вреда.

Затем со стороны дома донесся чей-то смех и громкая музыкальная фраза. Элен подняла голову. Ей вдруг показалось, что этот бродяга поразительно на кого-то похож. Она нахмурилась, пытаясь понять, на кого именно, и с удивлением осознала, что больше всего он похож на нее саму. Она тоже была здесь чужой, она тоже не принадлежала к миру тех, кто веселился и танцевал сейчас в доме. Она и раньше испытывала это чувство, но теперь оно охватило ее с необыкновенной силой, наполнив душу тоской и отчаянием. Она повернулась и пошла к дому, постепенно ускоряя шаг. В ней закипело глухое раздражение. Она чувствовала, что не хочет снова возвращаться к гостям, улыбаться им, говорить вежливые фразы и делать вид, что ей очень весело. Нет, она поднимется к себе и закажет разговор с Сен-Клу. И на этот раз она уже не станет класть трубку ни после трех гудков, ни после тридцати. Она дождется, пока Эдуард подойдет к телефону, и поговорит с ним. Да, именно так она и сделает.

— О, Льюис, как здесь красиво! Гораздо красивей, чем я думала! А это что — настоящий шелк?

Стефани разгуливала по комнате Элен, трогая все, что попадалось ей под руку: длинные кремовые шторы, полог старинной кровати, резные деревянные колонны.

— Потрясающе! Наверное, это все ужасно старинное.

— Это хепплуайт, — пробормотал Льюис, опасливо косясь на дверь. Он, конечно, ни за что не привел бы сюда Стефани, если бы она не упрашивала его так жалобно: «Ну пожалуйста, Льюис. Хотя бы одним глазком. Только на минутку».

На самом деле прошло уже гораздо больше минутки, и Льюис начинал потихоньку нервничать. Он знал, что Элен занята с гостями и вряд ли поднимется наверх, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему самому было противно, что он так боится. В конце концов, они не делали ничего предосудительного. Это был его дом, и он имел право показывать его кому захочет. Он с наигранной лихостью откупорил бутылку виски, предусмотрительно захваченную снизу, и вытащил из карманов пиджака два стакана.

— Тебе налить? — спросил он Стефани. — Это шотландское.

— Ой, я уже выпила столько шампанского… — Она хихикнула. — Ну ладно, давай, только совсем чуть-чуть…

Льюис щедро плеснул в оба стакана. Потом залпом осушил свой и сразу почувствовал себя лучше. Стефани продолжала кружить по комнате: постояла перед гравюрами восемнадцатого века, потрогала изумительный, музейной редкости ковер, расшитый гарусом по канве, подошла к туалетному столику, повертела в руках серебряные, украшенные ляпис-лазурью щетки от Картье и, наклонившись, заглянула в зеркало эпохи королевы Анны. Затем выпрямилась и еще раз оглядела комнату: камин, два кресла, вазу с букетом белых роз, комод орехового дерева с волнообразно изогнутой передней стенкой и изысканной бронзовой инкрустацией — редчайший образец работы Чиппендейла. На лице ее мелькнуло разочарование.

— Все так скромно… — протянула она, неуверенно глядя на Льюиса. — Я ожидала, что будет богаче.

— Если ты имеешь в виду кровати с плюшевой обивкой, то это действительно не в ее вкусе.

Стефани вспыхнула и обиженно заморгала глазами. Льюис тут же пожалел о своей резкости.

— Я только хотел сказать, что Элен не любит вычурности, — проговорил он более мягким тоном. — Ты, наверное, заметила, она и одевается довольно просто.

Стефани снова повеселела. Она отпила немного виски, помолчала и, вскинув на Льюиса глаза, быстро проговорила:

— А можно мне посмотреть на ее платья? Ну, пожалуйста, Льюис. Я не буду ничего трогать, обещаю тебе.

— Конечно, почему бы и нет. — Льюис взял ее за руку. Страх его куда-то Исчез, он чувствовал себя уверенно и спокойно. — Идем, я тебе все покажу.

Он открыл дверь и провел ее в гардеробную. Вдоль всех четырех стен тянулись огромные встроенные шкафы. Льюис шагнул вперед и начал одну за другой распахивать дверцы. Некоторые шкафы были неглубокими, другие по размеру напоминали целые комнаты.

— Тут ночные рубашки, — объяснял Льюис, идя вдоль ряда, — а тут белье. Это повседневные платья. Костюмы. Юбки. Блузки. Свитеры…

— О, Льюис!

Стефани была потрясена. Она медленно переходила от одного шкафа к другому, время от времени протягивая руку, чтобы с благоговением погладить какую-нибудь кофточку или свитер. Заметив на одной из полок прозрачный кружевной лифчик, невесомый как паутинка, она подняла его и начала разглядывать.

— Это из Франции, — пояснил Льюис. — Такое кружево делают только в одном монастыре.

Стефани бережно положила лифчик на место и двинулась дальше. Дойдя до шкафа с платьями, она стала осторожно перебирать их, щупая ткань: гладкий переливчатый шелк, тончайшие полотна, мягкую ворсистую шерсть, плотный харисский твид ручной выработки.

— Господи, — вздыхала она, — какая роскошь!

В следующем шкафу хранились свитеры, аккуратно подобранные по цвету: серые, бледно-голубые, сизые, синие, васильковые, черные, бежевые, перламутровые…

— А теперь посмотри сюда, — Льюис распахнул следующую дверцу.

Стефани увидела множество вечерних платьев: бархатное платье, муаровое платье, платье от Живан-ши, платье от Сен-Лорана, платье от Хартнелла с лифом, расшитым мелким жемчугом, длинное платье, короткое платье… Стефани как зачарованная шла вдоль ряда, нежно проводя рукой по вешалкам. Вот она остановилась возле одного платья, взглянула на этикетку, и губы у нее задрожали. Льюису показалось, что она сейчас заплачет.

Ему же, напротив, с каждой минутой становилось все веселей и веселей. Он чувствовал, что наконец-то одержал победу, только не знал, над кем: то ли над Стефани, то ли над Элен.

— Хочешь взглянуть на меха? — спросил он, открывая дверь в соседнюю комнату, просторную и довольно прохладную, так как в ней всегда поддерживалась одна и та же температура.

— Я и не знала, что Элен любит меха! — удивленно воскликнула Стефани. — Я никогда не видела, чтобы она их носила.

— Да, она считает, что убивать животных жестоко. — Льюис пожал плечами. — Она надевает их только для того, чтобы сделать мне приятное. Большая часть этих вещей была подарена мной.

Стефани бросилась к шкафам и зарылась руками в мягкий шелковистый мех: рыжая лиса, норка, рысь, соболь.

Она нерешительно опустила руки. Потом виновато посмотрела через плечо на Льюиса и тихонько стянула с вешалки длинную соболевую шубу.

— Льюис, пожалуйста, можно я померяю? Мне так хочется… У меня никогда не было настоящей шубы. Только кроличья, но ведь это не в счет…

Льюис снова вывел Стефани в гардеробную и плотно закрыл за собой тяжелую дверь.

— Можешь померить здесь. А я пока пойду в соседнюю комнату, пропущу стаканчик.

Он вернулся в спальню Элен, выпил виски и огляделся. Эта комната никогда ему особенно не нравилась, сейчас же он ее просто ненавидел. Она напоминала ему о родительском доме и об унизительных ночах, проведенных здесь. Он попытался вспомнить, была ли среди этих ночей хотя бы одна счастливая? Кажется, нет.

Разве что в самом начале, когда они только переехали в этот дом. Перед глазами замелькали картины прошлого — живые, яркие и до боли реальные. Ему показалось, что комната вокруг закачалась и поплыла. Он растерянно закрыл лицо руками. Потом опустил руки и встал. В голову ему пришла странная мысль.

Он посмотрел на узкий книжный шкаф, стоявший у стены. Он знал, что с помощью особого механизма его можно отодвинуть в сторону и тогда в стене откроется сейф, в котором Элен хранила свои драгоценности. Шифр был ему известен, в свое время он тщательно обшарил сейф в поисках любовных писем, так же как до этого обшарил письменный стол и секретер.

Он отодвинул шкаф, аккуратно набрал шифр и, отперев сейф, вытащил несколько футляров и замшевых мешочков. Перенеся их на кровать, он стал методично, один за другим открывать их и высыпать драгоценности на покрывало. Потом выпрямился и оглядел сверкающую груду, лежавшую перед ним. Здесь было все, что связывало его с Элен, вся история их брака: бриллиантовые клипсы, которые он подарил ей после выхода второго фильма, ажурный серебряный викторианский пояс, ожерелье из лунного камня, длинная нитка аметистовых бус, бриллиантовое ожерелье, бриллиантовые браслеты. Льюис с досадой и недоумением смотрел на эти дорогие и изящные веши — Элен редко надевала их. и он никогда не мог понять, почему: то ли потому, что они ей не нравились, то ли потому, что это были подарки от него.

Ему вдруг стало ужасно жаль себя, он чуть не заплакал от обиды. К счастью, в это время в комнату вошла Стефани, с ног до головы закутанная в соболиную шубу.

— Ну как, хорошо? — робко спросила она. — Ты не представляешь, до чего она мягкая.

— Иди сюда, — сказал Льюис.

Стефани медленно приблизилась к нему и остановилась в нескольких шагах. Взгляд у нее был рассеянный и какой-то застывший. Она высунула кончик языка и быстро облизала губы. Льюису хорошо было знакомо это выражение.

— Прости меня, Льюис, — сказала она. — Я была такой глупой… Не сердись на меня, ладно?

Она подняла руки и медленно распахнула полы шубы. Льюис увидел, что под шубой на ней ничего нет. На фоне меха кожа ее казалась ослепительно белой.

— Иди сюда, — повторил он.

Стефани подошла еще ближе. Льюис заметил, что соски у нее отвердели и набухли; она вся дрожала. Он наклонился и начал медленно перебирать лежавшие на кровати драгоценности.

— Подожди, — сказал он, — сейчас ты будешь еще красивей.

Голос у него был хриплый, руки тряслись, но не от страсти — страсти он как раз не испытывал, — а скорей от злости и страха. Он поднял серебряный пояс и обвил его вокруг талии Стефани. Потом надел ей на руки браслеты, по нескольку штук на каждую, и взялся за кольца и перстни. Почти все они оказались ей малы, и это разозлило его еще сильней. Он начал раздраженно нанизывать их на бусы и вешать ей на шею. Стефани следила за ним, не произнося ни слова. Затем он вытащил у нее из ушей дешевые серьги, в которых она пришла на бал, и вдел вместо них пару длинных изумрудных сережек. Он не помнил, чтобы он дарил Элен такие серьги, скорей всего это был подарок от другого… Оглянувшись, он увидел, что на кровати лежит еще несколько браслетов. Два он надел Стефани на щиколотки, а остальные подвесил к поясу и нанизал поверх бус.

— Боже мой, — выдохнула Стефани.

— Молчи, это еще не все.

Теперь оставалось надеть последнее — пару бриллиантовых клипсов с огромными, не меньше пятнадцати карат каждый, камнями. Эти клипсы он ей тоже не дарил, это он помнил совершенно точно. Приглядевшись, он заметил на футляре фирменный знак де Шавиньи. «Стерва, — подумал он, — подлая стерва».

— Подожди, осталось самое главное, — сказал он. Он опустился на колени и уткнулся лицом в кустик обесцвеченных перекисью волос. Ему никогда не нравилось, что она обесцвечивает волосы, но сейчас он этого даже не заметил. Он осторожно раздвинул языком мягкие складки кожи и сжал губами мгновенно отвердевший клитор.

Стефани застонала. Льюис слегка отстранился. На фоне молочно-белых бедер ее влажная плоть была похожа на кровавую разверстую рану. Он взял клипсы и дрожащими руками закрепил их между тугими завитками волос. Потом, откинул голову, полюбовался на свою работу и вздохнул, глубоко и протяжно. Бриллианты сияли, словно две волшебных звезды, два ярких глаза, распахнутых над алым, влажным ртом.

Он почувствовал, что в нем просыпается желание. Наклонившись, он прижался губами к гладкой полированной поверхности камней, лизнул их холодные, твердые грани, а затем снова коснулся языком ее тела, показавшегося ему восхитительно теплым и живым после леденящей твердости бриллиантов.

— Льюис, ох, Льюис…

Она изогнулась и нетерпеливо потерлась об него животом. Потом вдруг замерла и слегка отодвинулась. Льюис поднял голову. Бриллианты плясали у него перед глазами. Стефани поежилась.

— Льюис, пожалуйста, сними их. Мне больно…

— Нет, тебе не больно. Ты любишь бриллианты. Ты любишь меха. Ты любишь роскошь. Ты в восторге от моей идеи. Она возбуждает тебя.

Он встал и легонько толкнул ее в грудь.

— Ложись.

Стефани взглянула на него в упор и снова облизала губы. Потом опустила руку и кончиком пальца с ярко наманикюренным ногтем осторожно потрогала бриллианты. Передвинув палец чуть в сторону, она провела им между набухшими складками кожи, затем вытащили его и прижала к губам Льюиса.

— Да, Льюис, — проговорила она с улыбкой, — я без ума от твоей идеи.

Не сводя с него пристального взгляда, она медленно откинулась назад, аккуратно расправила полы шубы и, продолжая улыбаться, широко раздвинула ноги. Откуда-то снизу, из зала, донеслись негромкие звуки танго.

Льюис остановился в изголовье кровати и посмотрел на Стефани. Белизна ее кожи оттенялась блестящим темным мехом, груди соблазнительно торчали из-под вороха бус и ожерелий. Она положила руки на бедра, и Льюис замер, пораженный чувственностью этого зрелища, сочетанием черного меха, белой кожи, алых ногтей и ослепительных бриллиантов, казавшихся еще ярче на фоне обесцвеченных волос.

— Ты моя, слышишь? — выкрикнул он. — Ты моя, и ничья больше! Ты принадлежишь только мне. Я купил тебя. Скажи мне, что это так, скажи мне правду, раз и навсегда!

Он бормотал что-то бессвязное, сам не понимая того, что говорит, не узнавая собственного голоса. Стефани закусила губу. Льюис заметил в ее глазах страх, смешанный с желанием, и раздраженно отвернулся. Он не хотел смотреть на нее. Все в ней было не так: волосы, глаза, губы — все было неправильное, ненастоящее.

Он неловко шагнул к кровати и упал на Стефани.

Протянув руку вниз, он нащупал бриллианты. Он гладил их, сжимал, судорожно мял податливое женское тело, но все было напрасно — он ничего не чувствовал. Стефани расстегнула ему брюки и принялась осторожно ласкать. Он подался вперед, нашарил ее грудь и сжал ее губами. Потом привстал и еще раз посмотрел на бриллианты, горевшие по обеим сторонам багровой, воспаленной раны. Он отчаянно старался вернуть угасшее желание, но, поняв, что это бесполезно, обессиленно повалился на Стефани и зарыдал. Она обняла его и прижала к себе.

— Не расстраивайся, Льюис, все это ерунда, ты слишком много выпил… — Она замолчала, подыскивая слова, которые могли бы его утешить. — А может быть, дело в этой комнате. Она напоминает тебе об Элен… — Она подумала и печально добавила: — И потом… сегодня у меня другое платье… В следующий раз я обязательно оденусь как надо.

Льюис посмотрел на нее. Слезы у него мгновенно высохли. Он злобно усмехнулся.

— Значит, ты считаешь, что дело в этой комнате? Могу тебя уверить, что ты ошибаешься: я не заходил сюда уже года два, если не больше.

Глаза у Стефани округлились от удивления. Она опустила руки и слегка отстранилась от него.

— Разве ты спишь не здесь? — растерянно спросила она.

— Разумеется, нет. У меня есть своя спальня.

— Значит, вы с Элен…

— Господи, а о чем я, по-твоему, толкую? Мы не спали вместе уже больше двух лет.

Льюис встал и начал раздраженно застегивать брюки. Потом поправил рубашку, надел галстук и покосился на Стефани. Она по-прежнему лежала на кровати и внимательно смотрела на него.

— Но почему? — спросила она после паузы. — Тебе с ней было плохо?

— Да, представь себе, мне с ней было плохо. Вообще-то тебя это не касается, но, раз уж ты спросила, я скажу: это был сущий ад. Вначале у нас еще что-то получалось, но с каждым разом становилось все хуже и хуже, и под конец я уже просто не мог этого выносить. Он подошел к столу и плеснул себе виски. Рука у него дрожала.

— Ну ладно, хватит, переодевайся. Нам пора идти.

— Хорошо, Льюис, — послушно ответила она и начала медленно снимать с себя украшения. Скинув с плеч шубу, она аккуратно уложила ее на кровать, потом отправилась в соседнюю комнату и через пять минут появилась оттуда в своем прежнем платье со шлейфом. Подойдя к зеркалу, она старательно напудрилась, намазала губы ярко-розовой помадой и пригладила волосы одной из серебряных щеток, лежавших на туалетном столике. Затем подошла к мрачно сгорбившемуся на стуле Льюису и посмотрела на него сверху вниз. Ее лицо поразило Льюиса. Если бы речь шла не о Стефани, он сказал бы, что оно выражает презрение.