Глядя на длинный ряд однообразных построек и зеленые полосы газонов, рассеченные короткими подъездными дорожками, Элен подумала, что для Присциллы-Энн, с ее провинциальной тоской и стремлением быть не хуже людей, этот район, наверное, представляется символом преуспеяния.

Постояв немного, она развернула машину и двинулась по направлению к Оранджбергу. Вскоре бесчисленные заправочные станции и пункты проката подержанных машин остались позади; по обеим сторонам дороги потянулись широкие, ровные поля. Шоссе незаметно опустело, дома попадались все реже и реже. Весна только началась, и воздух был еще мягкий и нежаркий. Над головой расстилалось чистое белесое небо. Не доезжая двух миль до Оранджберга, Элен притормозила. Прежде чем встречаться с Недом Калвертом, она хотела заехать на кладбище. Через некоторое время впереди показалась длинная ограда с торчащими над ней кронами тополей. Кладбище было довольно большим, так как на нем хоронили не только жителей Оранджберга и Мэйбери, но и обитателей окрестных поселков. Элен подъехала к воротам и вышла из машины. Солнечные лучи ласково скользнули по ее щеке. На кладбище не было ни души.

Она медленно двинулась по аллее между рядами крестов и могильных плит с возвышающимися над ними кое-где фигурами скорбящих ангелов. За ее спиной, поднимая тучи пыли, проехал автобус из Монтгомери. На могиле Вайолет стояла плита из серого мрамора, которую Элен заказала несколько лет назад и на которую с тех пор так ни разу и не взглянула. На плите была выбита лаконичная надпись: «Вайолет Дженнифер Калверт. Родилась в Англии в 1919 году. Умерла в Америке в 1959 году».

Элен задумчиво перечитала надпись. Сорок лет. Когда она заказывала плиту, она была уверена, что на ней должна стоять девичья фамилия матери, а не та, которую она получила от мужа, давно сделавшегося для нее чужим. Но сейчас она вдруг усомнилась в правильности своего решения. Мать никогда не отказывалась от фамилии Крейг, возможно, она нравилась ей больше, чем фамилия Калверт. А может быть, она предпочла бы, чтобы на плите стоял ее сценический псевдоним — Фортескью… Теперь об этом оставалось только гадать. Элен опустилась на колени и медленно провела рукой по упругому, сочному травяному ковру. Потом поднялась, постояла некоторое время, чувствуя, как солнце припекает затылок, и отправилась искать могилу Билли.

Она долго плутала по кладбищу и в конце концов, отчаявшись, уже собралась уходить, когда вдруг обнаружила ее в самом углу, на неухоженном бугристом участке, заросшем плющом и ежевикой, — простой земляной холмик с деревянным крестом и выцветшей на солнце надписью. Рядом виднелась могила Тэннера-старшего, а чуть подальше — могила последнего из детей, появившегося на свет через год после смерти Билли. Взглянув на надпись, Элен увидела, что его тоже звали Уильямом и что он умер, не прожив и трех месяцев.

В проходе между могилами стояла пустая банка из-под кофе с высохшим букетиком бессмертников, похожим на пучок соломы. Элен шагнула вперед и сердито отодвинула ногой побег ежевики, стелющийся по земле. Она чувствовала, что ее переполняет бессильная, мучительная злоба. Она пыталась убедить себя, что эта злоба адресована Неду Калверту, но в глубине души понимала, что дело вовсе не в нем. Причина была гораздо глубже и серьезней. Она негодовала на бога, в которого не верила, на бренность и бессмысленность человеческой жизни — такой короткой и такой безрадостной.

Ощущение несправедливости было настолько сильным, что на минуту заслонило от нее все остальное. Возвращение в Оранджберг вдруг показалось ей лишенным всякого смысла. Она поняла, что планы, которые она лелеяла на протяжении пяти лет, отдавая этому все свои душевные силы, на самом деле были мелкими и ничтожными. Теперь она даже не была уверена, что Билли и мать одобрили бы их.

Она постояла, задумчиво глядя на могилы, потом резко повернулась и, спотыкаясь на неровной, ухабистой почве, побрела к машине. На окраине Оранджберга она свернула на пустырь, остановила «Кадиллак» и переоделась. Затем быстро, по-актерски, накрасилась, причесалась и, нигде больше не останавливаясь, поехала в город.

Миновав заправочную станцию и новый мотель, она выехала на Главную улицу. За окном замелькали знакомые картины: бывший салон Касси, аптека Мерва Питерса, бакалейная лавка, магазин скобяных товаров, женщины с хозяйственными сумками, снующие от двери к двери, мужчины, болтающие о чем-то на углу, шеренга дешевых забегаловок, баптистская церковь, развилка двух дорог.

Когда-то это составляло для нее целый мир. Теперь же и сам городок, и дома, и люди казались ей какими-то маленькими, серыми, скучными. Она подъехала к тому месту, где был убит Билли, и тут к ней неожиданно вернулась ненависть — ненависть к Неду Калверту и к его приятелям, которые сидели в тот день с ним в машине; ненависть к этому богом забытому городку и к его обитателям, упрямо цеплявшимся за свои ветхие убеждения; ненависть к Югу и южанам, ненависть к себе самой, ибо она тоже была частью этого мира, она тоже ощущала над собой его власть. И она знала, что не избавится от этой власти до тех пор, пока не совершит то, что задумала.

Ворота усадьбы проржавели и перекосились, длинная подъездная аллея покрылась выбоинами, лужайки заросли травой и выглядели неухоженными.

Она остановилась у парадной галереи. Краска на стенах облупилась и свисала клоками, из водосточных желобов торчали сорняки. Дом, когда-то казавшийся ей огромным, теперь выглядел приземистым и жалким.

Над крышей болтался какой-то цветной лоскут. Приглядевшись, она поняла, что это флаг конфедератов — Нед Калверт был до конца верен идеалам отцов.

«Все переменится, Элен; раз неправильно, значит, должно измениться».

Голос Билли прозвучал так ясно, словно он был где-то рядом. Она медленно двинулась к дому, зная, что теперь все будет хорошо.

Ни дворецкого, ни большинства слуг в доме не было — они уволились несколько лет назад. Молодая негритянка, которую Элен не помнила, провела ее в гостиную и громко прокричала ее имя, как будто привыкла иметь дело с глухими. Потом она вышла, захлопнув за собой дверь. Элен осталась одна.

Поначалу ей показалось, что комната почти не изменилась: тот же длинный ряд окон, до половины закрытых полотняными шторами, та же тяжелая резная мебель, те же пальмы в кадках, картины, густо развешанные по стенам, рояль, уставленный фотографиями в серебряных рамках, пылинки, танцующие в косых лучах солнца. Все было таким же и вместе с тем иным. Элен огляделась, пытаясь понять, почему эта комната выглядит такой уродливой, и вдруг догадалась, что дело вовсе не в комнате, а в том, что она видит ее другими глазами.

Калверта она заметила не сразу. Она ожидала, что он, как и раньше, будет сидеть на кушетке в своем белом полотняном костюме и покуривать толстую сигару.

Но кушетка была пуста, кресла тоже, и, когда она в конце концов заметила у окна какого-то мужчину в светлом твидовом пиджаке, ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это и есть Нед Калверт. Но вот он повернулся и неторопливо двинулся к ней, на ходу протягивая руку:

— Миссис Синклер?

Он остановился в нескольких шагах и, близоруко прищурившись, взглянул ей в лицо. Потом подошел поближе и с улыбкой проговорил:

— Вы удивительно пунктуальны. Как добрались? Надеюсь, все в порядке? Вам ведь, насколько я понимаю, пришлось лететь из Нью-Йорка?

Он держался все с той же ленивой, непринужденной грацией, голос, который когда-то казался ей неотразимым, звучал все так же сочно и по-южному протяжно. Она удивилась тому, как мало он изменился. Из разговоров с Касси, прилежно передававшей ей все оранджбергские сплетни, она поняла, что за последнее время он сильно сдал, и ожидала увидеть его постаревшим и опустившимся. На самом деле все оказалось не так. Он, правда, немного пополнел, но в остальном выглядел почти как раньше; в его движениях, когда он пробирался к ней по заставленной мебелью комнате, чувствовались сила и ловкость опытного наездника.

Он даже умудрился сохранить замашки богатого южанина, что выглядело сейчас скорей как пародия, и по-прежнему поразительно напоминал Кларка Гейбла из «Унесенных ветром». Он был, конечно, не так эффектен, как герой этого фильма, но обладал не меньшей самоуверенностью и апломбом.

Лицо у него было загорелое, усы аккуратно, по-армейски подстрижены, волосы, хотя и начавшие седеть, не потеряли прежней густоты, губы, которые она так хорошо помнила, были все такими же полными и красными. Она поспешно отвела взгляд и посмотрела на руку, которую он ей протягивал, — сильную, красивую руку с аккуратно подстриженными, ухоженными ногтями. Теперь он стоял совсем близко и изучающе смотрел ей в лицо. Потом взгляд его скользнул по ее прическе, по платью, по драгоценностям, которые она надела специально ради этой встречи. Он снова посмотрел на ее лицо, словно пытаясь что-то вспомнить. Элен, которая давно этого ждала, усмехнулась про себя.

— Здравствуй, Нед, — проговорила она с певучими интонациями истинной англичанки.

Он мгновенно все понял. Она видела, как заработала его память, соединяя воедино разрозненные факты. Лицо его густо покраснело, взгляд сделался настороженным, он быстро убрал протянутую руку.

— Ну вот, я вижу, что ты меня наконец-то узнал. Мы так давно с тобой не виделись. Может, мы все-таки сядем?

Обдумывая эту встречу, Элен постаралась заранее рассчитать, как он будет себя вести. Она знала, что Калверт не был ни глупцом, ни простаком, и ожидала, что прежде всего он попробует выиграть время. Так оно и оказалось. Он пустил в ход все свое обаяние, надеясь, что таким образом сумеет ее отвлечь. Он хотел понять, с кем имеет дело: с девчонкой из парка автоприцепов, со знаменитой кинозвездой Элен Харт или с владелицей мощной компании, выкупившей его закладные.

— Элен Харт, — протянул он, перекатывая ее имя на языке. — Кто бы мог подумать! — Он покачал головой. — Я, конечно, слышал, что ты стала актрисой, об этом так много писали, но в кино тебя, признаться, не видел. Я вообще теперь редко хожу в кино. Глупо, конечно, что я не узнал тебя сразу. Но это не значит, что я о тебе забыл, нет-нет, я думал о тебе постоянно, Элен, представлял, как ты живешь, что с тобой происходит… — Он запнулся, не зная, стоит ли продолжать, но потом все-таки рискнул: — Разве я мог забыть свою любимую Элен, свою маленькую прелестную крошку?

Он лгал неуклюже и грубо, гораздо грубей, чем раньше.

— Я тоже вспоминала о тебе, Нед. Может быть, даже чаще, чем ты обо мне.

Он заерзал на стуле, пытаясь придумать подходящий ответ. Элен внимательно наблюдала за ним. Она вдруг поняла, что за его неуклюжей ложью кроется один простой факт: он забыл ее, забыл в ту самую минуту, как только она исчезла с его горизонта. Она не сомневалась, что он очень быстро нашел ей замену, с легкостью закоренелого эгоиста вычеркнув ее из своей памяти. Даже сейчас его интересовала не столько она сама, сколько «Хартленд девелопмент инкорпорейтед», которую он считал своим главным врагом. То, что владелицей этой фирмы оказалась женщина, да к тому же женщина, которая, как он воображал, была в него когда-то влюблена, он расценивал как неслыханную удачу. Элен видела, что он смелеет с каждой минутой.

— Так, значит, эта компания принадлежит тебе? — Он достал сигару и, спросив у нее разрешения, неторопливо закурил. — Ну и ну! Вот это новость! Но послушай, неужели такой красивой женщине, как ты, не скучно заниматься финансовыми делами?

— Представь себе, нет, — небрежно проговорила она. — К тому же, если у меня возникают затруднения, я всегда могу посоветоваться со своими консультантами.

— А-а, ну да, конечно… Послушай, Элен, по-моему, нам нужно выпить за встречу. Сколько же лет мы не виделись? Дай подумать — семь?

— Пять.

— Да-да, пять. Целых пять лет, просто не верится. Ты была такой очаровательной маленькой крошкой… А теперь — подумать только — серьезная, взрослая, деловая женщина.

Взгляд его вильнул в сторону, он торопливо вскочил и двинулся к бару. Элен поняла, что ему уже давно не терпелось выпить.

— Что тебе налить, Элен? Ты ведь разрешишь называть тебя просто Элен, как раньше? Херес? Коктейль? Сам-то я, признаться, предпочитаю бурбон, но для женщин это, пожалуй, слишком крепко.

— Немного содовой со льдом.

Он долго возился с бутылками, очевидно пытаясь выиграть время. Наконец он приготовил напиток и церемонно поднес Элен. Усевшись на свое место, он достал серебряный портсигар и закурил. Потом легонько помассировал грудь и с улыбкой произнес:

— Дурная привычка. Никак не могу бросить. Доктора считают, что это вредно для сердца. Последнее время оно у меня что-то стало пошаливать. — Он помолчал. — Это и неудивительно. Я столько всего пережил за эти годы, на меня обрушилось столько бед!

— Мне очень жаль, Нед, — проговорила Элен и добавила самым невинным тоном: — А где твоя жена?

Она отлично знала, что его жены нет в усадьбе. Оранджбергские приятельницы Касси регулярно извещали ее обо всем, что происходило в округе, и, разумеется, не преминули сообщить о семейной драме Калвертов. Жена Неда уже девять месяцев жила в Филадельфии, ожидая официального развода. Прежде чем покинуть усадьбу, она оповестила всех заинтересованных лиц, в том числе и директоров обоих банков, в которых ее муж заложил свое имущество, что расторгает с ним отношения и снимает с себя все обязательства по уплате его долгов. Элен предполагала, что Нед постарается скрыть этот неприятный факт. Однако его реакция оказалась не совсем такой, как она думала: быстро взглянув на нее, он самодовольно откинулся на стуле и широко улыбнулся. Очевидно, он считал, что ее вопрос вызван обыкновенной женской ревностью.

— Она гостит у своих родственников в Филадельфии. Надеюсь, тебя это не смущает? Если помнишь, она и раньше часто уезжала.

Он искоса посмотрел на нее. Элен поняла, что он хочет перевести разговор на их прежние отношения.

— Да, я это помню, Нед.

Он помолчал, потом поднес стакан ко рту и сделал большой глоток, словно надеясь, что виски придаст ему бодрости. По-видимому, он уже оправился от первого потрясения, но еще не решил, как себя вести.

— А я уже и не ждал, что когда-нибудь тебя увижу. — Он вздохнул с притворной грустью. — Ты не представляешь, что со мной было после твоего отъезда. Жизнь потеряла для меня всякий смысл, я не смог ни о чем думать, я не мог работать, я жил как во сне. Все эти семь лет…

— Пять.

— Ну да, пять. — Он слегка поморщился. — Все эти пять лет я пытался убедить себя, что мои переживания просто смешны, что ты меня давно забыла. «Ты дурак, Нед Калверт, — говорил я себе, — ты самый настоящий дурак. Зачем ты мучаешь себя? Она к тебе никогда не вернется». И вот ты снова здесь, красивая, изящная, очаровательная, ты сидишь и смотришь на меня, словно мы никогда не расставались. Ну расскажи же мне, Элен, расскажи, как ты жила все эти годы? Кто твой муж? Когда вы поженились? Есть ли у вас дети?

— Я вышла замуж в 1960 году. У меня есть дочь. В мае ей исполнится пять лет. — Она помолчала. — С мужем мы недавно развелись.

Эта новость явно пришлась ему по душе. Он решил, что у него появился шанс. Элен для того и упомянула о разводе, чтобы окончательно усыпить его бдительность.

— Мне очень жаль, Элен, что ты не смогла устроить свою жизнь. Поверь, я тебе искренне сочувствую. — Голос его дрожал от волнения, но взгляд был жестким и холодным. — Когда-то я думал, что смогу составить твое счастье. Сейчас, конечно, поздно вспоминать об этом — прошлого не вернешь, но я все же не могу не сказать тебе, как сильно я был к тебе привязан. Я любил тебя, Элен, да-да, теперь я могу тебе в этом признаться.

— Ты уверен, Нед?

— Еще бы! К чему мне притворяться? Я уже не молод, а с возрастом начинаешь особенно ценить искренность. Приходит время, когда человек должен сказать себе правду, чего бы это ему ни стоило. Ты росла у меня на глазах, Элен. Я помню тебя хорошенькой маленькой девочкой. Я полюбил тебя уже тогда и не стыжусь в этом признаться. Возможно, кое в чем мое поведение может показаться недостойным, но ты должна меня понять, Элен, бывают моменты, когда мужчина не может себя удержать, как бы он ни старался. А я старался, Элен, клянусь тебе. Но сердцу не прикажешь. Стоило мне увидеть тебя, и я сразу же терял голову… — Он помолчал. — Конечно, потом, когда ты уехала, я начал себя укорять, я твердил себе, что, если бы не моя глупая пылкость, все могло бы окончиться иначе. «Ты лишился самого дорогого, что у тебя было, Нед, — говорил я себе. — Ты собственными руками разрушил свое счастье». Я снова и снова вспоминал наши встречи и видел, что, если бы я был чуть-чуть терпеливей, я мог бы тебя удержать. Я мог бы… э, да что говорить… Ты уехала, и я был бессилен что-либо изменить. Мне оставалось только тосковать и сетовать на судьбу. «Брось, Нед, — уговаривал я себя, — слезами горю не поможешь. Эта девушка тебе не пара. Она слишком молода и красива, у нее впереди целая жизнь». Но сердце твердило мне другое… — Он замолчал и выжидательно посмотрел на нее. — Не знаю, зачем я тебе все это говорю, я вижу, что тебе неинтересно…

— Нет, Нед, я очень рада, что ты мне это рассказал. Твое признание намного упрощает дело.

— Ах да, дело… — Он вздохнул и поболтал в стакане остатками виски. — Я и забыл, что ты приехала по делу. Ну что ж, спасибо, что напомнила мне об этом. Теперь я вижу, что мои признания для тебя ничего не значат, что главное для тебя — это дело. А я-то, дурак, размечтался, вообразил, что ты приехала, чтобы повидать меня. Выходит, сердце меня опять обмануло. Что ж, мне не привыкать… Но я не могу понять одного, Элен: как получилось, что твоя компания оказалась замешанной в эту аферу? Я не верю, что это простое совпадение, нет, тут явно виден чей-то тонкий расчет. Ты умная женщина, Элен, признайся, что это ты все подстроила.

Наконец-то он дошел до самого главного. Она знала, что этот вопрос вертелся у него на языке с самого начала. Но она не собиралась сразу раскрывать перед ним свои карты.

— Да, ты прав, — сказала она. — Я давно следила за твоими делами, Нед, и когда услышала, что ты попал в беду, — а я как раз подумывала о вложении капитала, — то решила…

— Ты решила мне помочь, — радостно подхватил он, но тут же осекся и с сомнением покачал головой. — Нет, это слишком невероятно. Я, конечно, знаю, что ты очень привязана к этим местам, да и я когда-то был тебе не совсем безразличен, но ведь ты сама говорила, что у тебя очень опытные консультанты. Они, разумеется, не позволили бы тебе примешивать эмоции к серьезным финансовым делам, а ты слишком умна, чтобы им противоречить. Нет, Элен, я чувствую, что у тебя были еще какие-то причины. Умоляю, не мучь меня, объясни, что заставило тебя вернуться и протянуть старому другу руку помощи?

— Ты считаешь, что я тебе помогла, Нед?

— А как же! — Он даже всплеснул руками от волнения. — Ты не просто помогла мне, Элен, ты, можно сказать, вытащила меня из петли. Когда в прошлом году твоя компания согласилась принять в заклад это поместье, я готов был плясать от радости. Это был мой последний шанс. Куда бы я ни обращался, все шарахались от меня как от зачумленного. Даже миссис Калверт — как ни тяжело мне говорить такое о собственной жене, — даже она не захотела мне помочь; впрочем, она так и не научилась разбираться в хлопке. А эти мои бывшие приятели, эти надутые господа-банкиры — люди, которые были мне стольким обязаны, которых я не раз выручал из беды, — чем они отплатили мне за мою доброту? Они отвернулись от меня, Элен, отвернулись, все, как один. Они предали меня, да-да, предали, только так и можно назвать их поступок. — Он подался вперед, кипя от негодования. — Ни один из них даже не захотел со мной разговаривать. Я пытался объяснить им, что еще не все потеряно, что эта земля еще может принести такой доход, какой им и не снился, что нужно только немного подождать — год, от силы полтора — и все обязательно наладится. Если бы мне удалось получить отсрочку, крохотную, чисто символическую отсрочку… — Он замолчал и быстро взглянул на нее. — Ты уже однажды помогла мне, Элен. Я никогда этого не забуду. Это был поистине христианский поступок. Ты пробудила меня к жизни, ты дала мне надежду, так не отнимай ее снова. Помоги мне еще раз, Элен, доведи доброе дело до конца.