— И всё же детям разрешено смотреть, — ответила Кэтрин, скопировав его позу.

— Мне четырнадцать, сестра.

— Только через два месяца, мой маленький братец, — прошептала Кэтрин, проходя мимо, — но я никому не скажу.

— Скоро я буду выше тебя, — проворчал Гарольд, затем протолкался мимо сестры и поспешил за Борисом. Следуя за широкой фигурой старшего брата, он казался особенно маленьким и лёгким. Они явно были братьями — светло-рыжие волосы совершенно одинакового оттенка, хотя Гарольд щеголял с куда более сложной причёской. Кэтрин с удивлением отметила, что кто-то точно уделил волосам Гарольда больше времени, чем служанки потратили на её причёску.

И всё же, мнение Гарольда о необходимости присутствия Кэтрин имело не больше значения, чем её собственное. Девушке велел посетить казнь её собственный отец по совету Нойеса. Кэтрин должна была показать себя. Доказать свою силу и преданность, и, важнее всего, доказать, что она не предатель: ни в сердце, ни в душе, ни в делах.

Борис уже огибал угол эшафота. Кэтрин поспешила за ним, приподняв свою длинную юбку, чтобы не споткнуться. Хотя девушка ещё не видела толпы, она уже слышала её низкий гул. Это странно, как принцесса могла почувствовать толпу, почувствовать её настроение. Аристократы в зале внешне были вежливы, но сами едва могли скрывать жажду, жажду власти… жажду всего. Здесь же собралась огромная толпа, и люди пребывали на удивление в хорошем настроении. Раздалось несколько возгласов «Борис», но крики быстро затихли. Сегодня был не день её брата.

Борис повернулся и уставился на присоединившуюся к нему Кэтрин.

— Хочешь показать черни свои ноги, сестричка?

Кэтрин опустила юбку, разгладила ткань и самым отталкивающим тоном произнесла:

— Булыжники грязные. Они бы испортили шёлк.

— Лучше шёлк, чем твою репутацию, — Борис не сводил с девушки взгляда, — я лишь забочусь о тебе, сестрица. — Он махнул рукой в сторону, где возвышалась покрытая королевским красным платформа, и произнёс: — Это для нас.

Можно подумать, Кэтрин сама не могла догадаться.

Борис первым преодолел три ступеньки. Королевская ложа была довольно простой. Внутри в один ряд выстроились широкие, резные деревянные стулья, знакомые Кэтрин по залу для собраний. Между короткими красно-чёрными столбиками, определяющими края платформы, свободно свисала толстая красная верёвка. За платформой стояла толпа, и она тоже удерживалась верёвкой (уже не красной, но толстой, грубой и коричневой) и цепочкой королевских гвардейцев (одетых в красные, чёрные и золотые доспехи, небось такие же толстые и грубые, предположила Кэтрин).

Борис указал на ближайшее к дальнему краю платформы сиденье.

— Вот твое место, сестрица.

Сам он уселся на соседний стул и широко расставил ноги, его мускулистое бедро доходило до сиденья Кэтрин. Девушка села рядом, аккуратно поправила юбку таким образом, чтобы она не задиралась, а бледно-розовый шёлк упал на колено брата. Борис убрал ногу.

Гарольд остался стоять по другую сторону от Бориса.

— Но у Кэтрин будет лучший обзор.

— В этом вся суть, малявка, — ответил Борис.

— Но я стою выше Кэтрин, и я хочу сидеть там.

— Ну, это я дал ей это место, так что садись сюда и кончай ныть.

Гарольд смешался на мгновение. Он открыл было рот для новой жалобы, но наткнулся на взгляд Кэтрин. Девушка улыбнулась и сделала изящный жест пальцами, будто сшивала свои губы. Младший брат покосился на Бориса, поджал губы, но промолчал.

Кэтрин огляделась. Прямо напротив, с противоположной стороны эшафота, возвышалась ещё одна платформа, на которой толпилась знать. Девушка узнала длинные светлые волосы Эмброуза и быстро отвела взгляд в сторону, гадая, не успела ли покраснеть. Почему от одного вида Эмброуза её бросило в жар, а щёки озарил румянец? Причём именно в такой день! Ей нужно было подумать о чём-то ещё. Казалось, иногда вся её жизнь сводилась к необходимости подумать о чём-то ещё.

Пространство перед эшафотом было забито обычными людьми. Кэтрин уставилась на толпу, заставляя себя сфокусироваться на ней. Там были неряшливо одетые рабочие, немногим лучше выглядевшие торговцы, группки молодых людей, несколько мальчишек, пара женщин. Все они, по большей части, были одеты крайне неряшливо, некоторые и вовсе в лохмотьях. Волосы или распущены, или собраны в простые пучки. Поблизости с ней собравшиеся говорили о погоде. Уже было достаточно жарко, стоял самый жаркий день в году, небо было чистого бледно-голубого цвета. Такими днями нужно наслаждаться, и всё же сотни людей предпочли прийти сюда полюбоваться, как кто-то умрёт.

— Как ты думаешь, брат мой, что заставляет всех этих людей наблюдать за казнью? — спросила Кэтрин самым искренним тоном.

— А ты не знаешь?

— Просвети меня. Ты гораздо опытнее в таких делах.

Борис ответил чересчур искренним тоном:

— Что же, сестрица. Святая троица объединяет чернь и заставляет прийти сюда. Скука, любопытство и жажда крови. И сильнее всех трёх жажда крови.

— И ты полагаешь, что жажда крови усиливается в случае, когда благородную голову должны оттяпать от благородного тела?

— Они просто жаждут крови, — ответил Борис, — любой.

— И всё же всё выглядит так, будто этим людям гораздо интереснее обсуждать погоду, чем обсуждать преимущества располовинивания людей.

— Им не нужно это обсуждать. Им нужно это увидеть. Вскоре они перестанут обсуждать погоду. Когда узника выведут на помост, ты поймёшь, что я имею в виду. Сброд жаждет крови, и сегодня он получит её. А ты получишь урок: что случается с теми, кто предаёт короля. Этому по книгам не научишься.

В голосе Бориса звучало презрение. Кэтрин отвернулась. Именно так девушка и познавала жизнь — по книгам. Можно подумать, это она виновата в том, что ей не позволяли общаться с людьми, путешествовать и познавать мир посредством взаимодействия с этим самым миром. Но Кэтрин нравились книги, и в предыдущие несколько дней она обшарила всю библиотеку в поисках любой информации, так или иначе связанной с казнями — она изучала законы, методы, историю и многочисленные примеры. Ей хватило одних только иллюстраций, на которых, по большей части, были изображены палачи, держащие в руках отрубленные головы. Это было довольно ужасно. Но чтобы принять осознанное решение прийти и понаблюдать за казнью, стать частью происходящего, стать частью толпы, жаждущей крови… этого Кэтрин понять не могла.

— Я всё ещё не понимаю, зачем Кэтрин в принципе нужно здесь быть, — пожаловался Гарольд.

— Разве я не приказал тебе заткнуться? — ответил Борис, даже не потрудившись повернуться к брату.

— Но леди обычно не приходят наблюдать за казнью.

— Обычно — нет, — не удержался от ответа Борис, — но Кэтрин нужно преподать урок верности. Она должна понять, какими будут последствия, если она решит не выполнять те планы, которые мы уготовили для неё. — Брат повернулся к девушке и добавил: — Во всех подробностях. До мельчайшей детали.

Гарольд нахмурился:

— Какие планы?

Борис не удостоил его ответом. Гарольд закатил глаза, наклонился к сестре и спросил:

— Всё дело в твоём замужестве?

Губы Кэтрин расплылись в тонкой улыбке.

— Это же казнь, поэтому я не могу даже представить, как ты можешь связывать её с моим замужеством? — Борис уставился на неё, и девушка поспешила добавить: — Я хочу сказать, что я польщена возможностью стать женой принца Цзяна из Питории, и прослежу, чтобы все детали свадьбы прошли согласно плану, и не важно, увижу ли я, как кому-то оттяпают голову, или нет.

Гарольд задумался на несколько мгновений, а затем спросил:

— Но почему что-то может пойти не по плану?

— Всё пройдёт по плану, — пообещал Борис, — отец не позволит ничему помешать свадьбе.

Это было правдой. От Кэтрин требовалось тщательное соблюдение всех деталей плана, и именно поэтому она была здесь. Примерно неделю назад девушка совершила ошибку, сказав своей служанке Диане, что она, Диана, возможно, сможет выйти замуж по любви. Когда же Диана спросила принцессу, за кого бы она вышла замуж, если бы могла выбирать, Кэтрин пошутила: «За кого-то, с кем я говорила хотя бы один раз», а затем добавила: «За кого-то умного, внимательного и заботливого». При этих словах она вспомнила, как в последний раз разговаривала с Эмброузом, когда он сопровождал девушку на конной прогулке. Он пошутил о качестве еды в казармах, затем посерьёзнел и принялся описывать нищету в столичных переулках. Диана словно бы прочитала её мысли и произнесла: «У вас сегодня был довольно продолжительный разговор с сиром Эмброузом».

На следующий день после этого разговора Борис вызвал к себе Кэтрин, и девушка поняла, что её служанка была не столько её служанкой, сколько соглядатаем Нойеса. Кэтрин выдержала довольно продолжительную лекцию и допрос от своего брата, но к её ответам тщательнее прислушивался Нойес, хоть тот и устроил целое представление из своего поведения, небрежно привалившись к стене и позёвывая время от времени. Нойес даже не был лордом, едва ли в его жилах вообще текла благородная кровь, но от его кривой ухмылки у Кэтрин душа уходила в пятки. Девушка боялась Нойеса раза в два сильнее, чем своего брата. Нойес был доверенным лицом её отца, его шпионом, его глазами и ушами. Борис, конечно, тоже пользовался расположением короля, но всегда был удивительно предсказуем.