Когда медсестра объяснила, что ничего такого сделать нельзя и что мучения Тома могут продолжаться несколько дней, Олли потянулся за подушкой и объявил, что хотел бы «несколько минут побыть наедине с папой».

Всех слегка залихорадило измученным хохотом — даже Диана, что удивительно, улыбнулась, когда объясняла медсестре, мол, конечно же, ее сын шутит. Но сегодня никаких шуток не будет. Сегодня все бесконечно серьезны и мрачны.

Собрав кружки, я отношу чай в гостиную и протягиваю Нетти кружку, но она как будто не замечает. Через пару секунд Патрик берет кружку и ставит ее на кофейный столик.

— Наверное, еще слишком рано думать о похоронах, — говорю я.

Я, наверное, действительно поспешила, но я больше не могу выносить тишину, а о чем еще мы должны говорить? Нетти пялится в пустой экран телевизора. Олли уперся взглядом в свои ботинки.

Только Патрик смотрит на меня и слегка пожимает плечами.

— Полагаю, это зависит от того, когда нам отдадут тело, — говорит он.

Нетти заметно напрягается.

Я сажусь на подлокотник дивана рядом с Олли.

— Когда это произойдет?

— Думаю, будет вскрытие, — говорит Патрик. — А на это требуется время.

— Но… почему они хотят сделать вскрытие? — спрашивает Нетти.

Она оглядывается по сторонам в полубессознательном состоянии, как будто только что проснулась.

— Полицейские сказали, что должны рассматривать ее смерть как убийство, — объясняет Олли.

Глаза у Нетти расширяются. Все как будто забыли, что мы решили не встречаться взглядами, и пристально смотрят друг на друга.

— Они сказали, что должны изучить возможность убийства, — повторяет слова Олли Патрик. — Они не говорили, что считают это убийством. Мне все показалось довольно ясным. Письмо, те… вспомогательные средства.

— Как по-твоему, о каких средствах идет речь? — спрашивает Олли. В его лице читается недоумение. — О лекарствах? О наркотиках? Или это веревка или пистолет?

— Олли! — восклицаю я.

Нетти так побледнела, что, кажется, вот-вот упадет в обморок. Где-то в соседней комнате звонит телефон Олли. Так поздно позвонить может только Эймон, деловой партнер Олли. Я вздыхаю с облегчением, когда Олли даже не встает, чтобы взять трубку.

— Если они думают, что это может быть убийством, — говорит Нетти, всматриваясь по очереди в каждого из нас, — они что, будут с кем-то говорить? Проводить расследование?

Патрик опускает взгляд на колени.

— Думаю, им придется.

— Но кого они подозревают? — спрашивает Олли. — Кому понадобилось бы убивать маму?

Происходит это медленно, но один за другим Патрик, Олли и Нетти поворачиваются посмотреть на меня. Я упираюсь взглядом в свой чай.

6

ЛЮСИ

ПРОШЛОЕ…

— У меня нет ничего взятого взаймы [По традиции, невеста в день свадьбы должна надеть что-то новое, что-то старое, что-то позаимствованное и что-то голубое. — Прим. ред.], — говорю я Клэр, моей замужней подружке невесты.

Она сидит в кресле в папиной спальне со своей трехлетней дочкой Милли на коленях. Милли на свадьбе будет нести цветы, эта роль приводила ее в восхищение до тех пор, пока две минуты назад она не поняла, что ей расчешут волосы. Теперь Клэр сжимает Милли между колен, с трудом проводя расческой по кудряшкам, а Милли крутится и вертится так, словно ее щекочут тысячей перьев.

— Оставь ее, — говорю я, наблюдая за ними в зеркало. — У нее и так прекрасные волосы.

— Как получилось, что у тебя нет ничего взятого взаймы? — восклицает Клэр, отпуская Милли и откладывая щетку. — Сегодня же день твоей свадьбы. Кстати говоря, как насчет комплекса сбежавшей невесты? Мне придется выдирать гвозди из оконных рам и седлать лошадь, чтобы ты смогла убежать, как Джулия Робертс?

— Ни малейшего шанса, — говорю я.

— Ты уверена? Я могу попросить кобылу подождать на случай, если ты захочешь по-быстрому смыться. Может быть, от свекрови?

Я проверяю, нет ли на зубах следов помады. Оттенок красного, цвета пожарной машины — несколько рискованно для дня свадьбы, но я думаю, что это сойдет мне с рук.

— Может, на всякий случай оставить мотор включенным?

Мы с подругами по косточкам разобрали мои отношения с Дианой, начиная с того, как она назвала меня нормальной, до того, как раз за разом твердила, мол, она мне не мать, во время покупки свадебного платья, до намека на то, что свадебное платье, которое я выбрала, легкомысленное и слишком дорогое. Надо признать, насчет платья она была права. Я знала, что малость увлеклась, но с какой невестой такого не случалось? По крайней мере, я была достаточно взрослой, чтобы это признать! После вспышки со стороны Дианы в свадебном магазине я убедила папу — к ужасу продавщицы, — что мне нужно время, чтобы подумать. На это ушло несколько дней, но я поняла, что Диана права, цена была смехотворно завышена — грабеж средь бела дня, как она и сказала. А несколько дней спустя, просматривая свадебный альбом родителей, я заметила, какое красивое было платье мамы. Не знаю, почему я о нем не подумала. Мне всегда нравилось носить мамину одежду. Не проходило и дня, чтобы я не надевала пальто, шарф или драгоценности из ее коллекции. Просто закутываясь во что-то, что ей принадлежало, я чувствовала себя ближе к ней. В те дни, когда я особенно по ней тосковала, я надевала несколько маминых вещей разом.

Сделав пару шагов назад, я смотрю на свое отражение. Мамино платье — это и есть мое «что-то старое». Шелковое платье цвета слоновой кости семидесятых годов с маленьким вырезом, длинными рукавами, завышенной талией и рядом пуговиц от левого плеча почти до самого подбородка. Когда я попросила папу, он достал его с чердака — платье было любовно завернуто в папиросную бумагу тридцать лет назад. На нем появилось несколько желтых пятен, но они находились на талии, и их легко будет спрятать под широким, мятно-зеленым поясом, который я к нему добавила. Шляпка-таблетка с вуалью-сеткой, которую я в самом деле купила в свадебном магазине, — мое «что-то новое». Сапфировые сережки, которые Олли подарил мне на день рождения, — мое «что-то голубое».

— Так, ладно, — говорит Клэр. — Что-то взятое взаймы. — Она показывает на бриллиантовые серьги в ушах. — Как насчет моих сережек?

— Но сапфиры в серьгах — это «что-то голубое».

— Мои туфли?

Нога у Клэр на полтора размера больше моей. Кроме того, туфли у нее — розовые, под цвет ее платья.

— Моя помада? Заколка?

Клэр старается, но сейчас просто хватается за соломинку. Я уже сделала макияж у визажиста. Волосы лежат свободными волнами и вскоре будут увенчаны шляпкой с вуалью. Милли, которая сейчас прыгает на папиной кровати, наденет веночек из цветов, как и сама Клэр.

В дверь тихонько стучат.

— Входи, папа, — откликаюсь я.

Несмотря на то что я неоднократно говорила папе, что он может смотреть на меня перед свадьбой, что никакой дурной приметы тут нет, он закрывал глаза всякий раз, когда мы сталкивались сегодня утром. Я жду, что в щели возникнет его милое бородатое лицо с зажмуренными глазами, но дверь остается закрытой.

— Папа? Ты можешь войти.

— Люси? Это Диана Гудвин.

Мы с Клэр переглядываемся. На нас накатывает волна безмолвного ужаса. Диана у двери! Что, скажите на милость, она тут делает?

— Привет, Диана, — произношу я дрожащим голосом. Интересно, почему нет правила, запрещающего свекрови видеться с невестой в день свадьбы? — Ты бы хотела… Ты бы хотела войти?

После короткой паузы дверная ручка поворачивается. В щели приотворенной двери появляется лицо Дианы.

— Мне жаль, что я вот так объявилась. Просто я хочу тебе кое-что дать.

— О?..

Я открываю дверь шире, и Диана энергично улыбается Клэр и чуть менее энергично — Милли, которая замирает в прыжке на папиной кровати. Малышка в упор смотрит на Диану. У меня возникает такое чувство, что она напугана не меньше меня.

— Дам вам поболтать пару минут, — говорит Клэр, подхватывает Милли и выбегает за дверь.

Диана выжидает, когда они уйдут, а затем переступает порог комнаты.

— Ты выглядишь очаровательно, — говорю я.

Это не пустые слова. Я никогда не видела Диану настолько красивой. На ней темно-синий льняной топ и мягкая голубая юбка до пола. А еще макияж: розовая помада и дымчатые тени, и пахнет от нее, как от букета свежесрезанных цветов. Я вдруг вижу Диану молодой женщиной, прекрасной молодой женщиной, и понимаю, почему рядом с ней Том всегда выглядит таким довольным собой.

— Спасибо, — отвечает Диана. — Ты тоже. Я позвонила сегодня утром твоему отцу, чтобы узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь, и он сказал, что у тебя нет ничего взятого взаймы. — Диана достает из сумочки шкатулку из темно-синей кожи, отделанную золотом. — Я надевала его в день моей свадьбы. — Открыв шкатулку, она достает серебряное ожерелье с маленькой плоской витой подвеской. — Это кельтский узел. Он олицетворяет силу. Если он не подходит к твоему платью, можно спрятать его под лифом.

— Он замечательный, — тут же отвечаю я. — И я не стану его прятать. Я буду носить его на шее, чтобы все могли его видеть.

Диана выглядит настолько довольной, насколько это вообще возможно для нее. Она подходит ко мне сзади, и я поднимаю волосы, чтобы она застегнула ожерелье. Закончив, она указывает на мою шляпку и вуаль: