Обычно Агнес нравилась суета, неизбежно возникавшая после возвращения домой. На этот раз она проведет дома довольно продолжительное время: после того как напишет отчет, впереди будут три недели честно заслуженного отдыха.

Когда Агнес открыла полупустой холодильник, она почувствовала, что ее тошнит, и бросилась в ванную. Второй раз за день. Первый раз был в самолете. А туалеты там не слишком приспособлены для женщин, которым не по себе.

Умывшись холодной водой, Агнес посмотрела на себя в зеркало. Под глазами залегли глубокие тени, лицо бледное. Она ничем не напоминала то светящееся радостью существо, каким была, когда ходила в Лондоне на премьеру «Аиды» с человеком, притягивающим ее, как огонь — мотылька.

Может, она чувствовала себя погано из-за Гаролда, а не из-за тропической инфекции. Как ни старалась, на этот раз она не сумела избавиться от мыслей о нем. Он преследовал ее днем и ночью. Тело Агнес жаждало его прикосновений, хотя душа страдала от его жестокости.

Самым ужасным было то, что она снова ошиблась: приняла жажду мести за симпатию. Хьюго, Карл, а теперь вот Гаролд… На редкость глупо с ее стороны. Как она умудряется быть такой умной, когда дело касается законов о полезных ископаемых, и такой глупой, когда речь идет о взаимоотношениях людей?

По крайней мере, она в него не влюбилась. Агнес точно знала это. Одержима им — да. Но не влюблена.

Агнес вернулась в кухню и привычно прикинула список дел. Если повезет, она вернется домой от врача в половине шестого. И весь вечер будет принадлежать только ей. Она включит телевизор и отдохнет. А потом рано ляжет спать.

А вот чего она делать не станет — так это думать о Гаролде.

Врач смог принять ее пораньше, и Агнес вернулась домой в пять пятнадцать. Она вошла в прохладную гостиную, где алел цикламен, купленный этим утром, опустилась на мягкий диван и уставилась в стену.

Это оказалась не инфекция. Она была беременна. На седьмой неделе. Спираль не помогла. Увы, так порой случается, развел руками врач.

Пока Агнес неподвижно сидела на диване, мысли ее метались, как мыши в клетке. О браке не могло быть и речи. Она ненавидела Гаролда, а он презирал ее.

Но все в ней противилось аборту. Более того, невзирая на ужасную ситуацию, в которую попала, она уже любила еще не рожденного ребенка. Неужели это и есть материнский инстинкт? Не понять. Но одно она знала точно: сделав аборт, нанесет себе не менее глубокую рану, чем нанес ей Гаролд.

Но если родится ребенок, Гаролд сразу поймет, чей он хотя бы по времени рождения. А уж если малыш будет похож на отца, вполне вероятно, что догадаются и Тереза с Марком. Может, отдать его в приют? Но как умудриться скрывать беременность от матери целых семь месяцев? Ведь ей волей-неволей придется видеться с ней и Марком за это время.

И вдруг Агнес пришло в голову очевидное: она вынашивает внука, которого так хотели Тереза и Марк. Еще одна нить, связывающая ее по рукам и ногам. Как она скажет матери и отчиму, что отдала их внука в приют?

Она была в ловушке, той самой мышкой в клетке. И знала это.

Зазвонил телефон. Первая мысль, пришедшая в голову, была о Гаролде. Агнес в ужасе уставилась на аппарат, потом неохотно сняла трубку.

— Дорогая, это ты? — услышала она голос Терезы.

— Привет, мама.

— Когда ты вернулась?

— Сегодня утром.

— Дорогая, у тебя ужасный голос… Я тебя разбудила?

Агнес сделала титаническое усилие, чтобы голос зазвучал добрее.

— Я подцепила какую-то инфекцию, — солгала она. — И чувствую себя не лучшим образом.

Некоторое время они поговорили о работе Агнес и почему ее надо бросить. Наконец мать сказала:

— На следующей неделе день рождения Марка. Мы собираемся отметить его в городе. Ведь тебе будет лучше, да? Не думаю, что Гаролд сможет приехать, он где-то на юге, так что я жду тебя. Хотя Филип — помнишь его? — тоже приглашен.

Встретиться с Терезой и Марком на следующей неделе, зная, что она беременна от Гаролда? Ни за что!

— Не знаю, мама. Посмотрю, как буду себя чувствовать.

— Ты должна прийти, Агнес. Так важно, чтобы моя семья и семья Марка сроднились, больше проводили времени вместе… Я так счастлива, дорогая, что мне даже страшно.

Агнес подавила приступ смеха, который мог легко превратиться в истерику. Семьи уже сроднились!

— Посмотрю, как буду себя чувствовать, — повторила она. — И захвати испанские фотографии.

Как Агнес и предполагала, Тереза тут же пустилась в воспоминания. Через пять минут Агнес положила трубку, так ничего и не пообещав.

Но не может же она почти год избегать собственную мать! Надо отважиться, взять быка за рога и так далее. Проще говоря, принять приглашение. В конце концов, беременность еще не заметна.

И Гаролда там не будет.

7

Гаролд вернулся домой раньше, чем собирался. Он развязал галстук, досадуя, что в Лондоне так же жарко, как на Родосе, но при этом совсем не так замечательно. На автоответчике было два сообщения: одно от Норы, второе от Терезы.

Сообщений от Агнес не было. Впрочем, непонятно, почему должно быть иначе. Гаролд быстро набрал номер телефона в «Максвелл-холле».

И почему Тереза всегда разговаривает со мной так, будто я — разъяренный гризли, досадливо поморщился Гаролд. Затем его внимание привлекли слова:

— …вечер в честь дня рождения твоего отца. В «Хайлере», в пятницу. Ты сможешь прийти, Гаролд? Я не ожидала, что ты вернешься раньше, а мне так хочется собрать всю семью.

Ага, подумал он, большую счастливую семью, и подавил воспоминания о спутанных волосах Агнес на своей подушке. Если он примет приглашение, то снова увидит ее. И поможет ли это ему избавиться от постоянного желания быть с ней рядом? Вдыхать аромат кожи, смотреть, как при смехе приподнимаются уголки ее рта? Наслаждаться ее острым умом, теплым контральто? Плавая в море, он не мог не думать о таинственной бездне ее синих глаз.

И боли в них. Когда он сказал, зачем затащил ее в постель в Лондоне.

— Во сколько? — спросил он.

— В семь тридцать. Агнес придет с Филипом. Разве не здорово, что он в городе?

Подавляя неожиданную вспышку раздражения, Гаролд произнес ровным тоном:

— Ничего, если я приду с Норой?

— Конечно, — сказала Тереза. — Чем больше гостей, тем веселее.

После непродолжительного обмена ничего не значащими любезностями Гаролд положил трубку. Он был не слишком-то весел. Агнес придет с Филипом… Может, она с ним встречается? Не исключено. Агнес сразу понравился Филип. А что в этом удивительного? У них много общего, и его кузен — порядочный человек, который — Гаролд был готов поспорить на что угодно — никогда не затаскивал женщину в постель, чтобы проучить ее.

А проучил в результате Гаролд самого себя. Просчитался как никогда, предполагая, что если переспит с Агнес на своих условиях, то избавится от наваждения.

Избавится? Вот смеху-то.

Гаролд и Нора приехали в ресторан минут на пять раньше назначенного срока. Нора выглядела сногсшибательно в светло-сером костюме, но так висла на его руке, что Гаролд пожалел о приглашении. Ее-то чувства не волновали Гаролда. После первых встреч он понял, что эмоции Норы сберегала для сцены, а ее амбиции были направлены на две цели: стать звездой на театральном небосклоне и выйти замуж за богатого человека. Нет, Нора вполне за себя постоит. Проблема была в другом — ему безумно хотелось снова увидеть Агнес и при этом надо было скрыть это от остальных.

Агнес и Филип опаздывали, и Гаролду казалось, что время остановилось. Он беседовал ни о чем — совершенно ни о чем — с Терезой, когда увидел Агнес. В синей тунике, украшенной золотой вышивкой, короткой юбке того же цвета и бесконечно длинными ногами. Локоны рассыпаны по плечам. Ее бедра, чуть покачивающиеся в такт плавной походке, даже поворот головы наполнили Гаролда противоречивой смесью желания, ярости и боли.

Когда Агнес входила в зал, мимо нее прошел один из официантов, юноша с ярко-рыжими волосами. Она остановилась, мимоходом коснулась его руки. Лицо юноши осветила радость. Они перекинулись парой слов, обменялись широкими улыбками, затем разошлись. Филип спросил что-то у Агнес, и в этот момент Тереза сообщила:

— Еще один гадкий утенок моей дочери.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Гаролд резко.

— Пару лет она работала с трудными подростками. А до того в благотворительном приюте для женщин. — Тереза слегка поежилась. — Я так волновалась за нее. И теперь, когда она повсюду разъезжает, я боюсь, что Агнес впутается во что-нибудь… Она не может видеть, когда с кем-нибудь плохо обращаются — неважно, щенок это или ребенок.

Агнес не охотится за его деньгами. И никогда не охотилась! Эти слова так ясно прозвучали в мозгу Гаролда, что ему показалось, будто он произнес их вслух. Но Тереза по-прежнему смотрела на дочь, и никто не обращал на него внимания. Гаролд чувствовал себя так, будто его ударили по голове чем-то тяжелым. Тем временем Агнес подошла к их столику. Марк поднялся ей навстречу. Непроизвольно Гаролд сделал то же самое.

На расстоянии она кажется прекрасной, как бабочка, а вблизи выглядит ужасно, подумал Гаролд. Тени под глазами не скрыть никакой косметикой, кожа такая бледная, что кажется прозрачной. Агнес поцеловала мать в щеку, обняла Марка и поприветствовала тетю Флоренс, дядю Саймона и Нору с одинаковой вежливостью и непринужденностью. Затем повернулась к нему.

— Добрый вечер, Гаролд, — сказала она с таким видом, будто он был нарисован на стене.

— Ты больна? — спросил он.

Ее щека дернулась.

— Я подцепила инфекцию в Таиланде. Но теперь уже все в порядке.

— Не похоже.

— У меня есть мать, — возмутилась она. — Мне не нужна еще одна!

Гаролд указал ей на стул рядом с собой.

— Садись, пока не упала.

Она оглядела стол. Филип уже устроился рядом с Норой.

— Все в игры играешь, — фыркнула Агнес и села.

Гаролд не ответил. Он не мог понять, что за чувства обуревают его. Забота? Волнение? Страх за нее? Агнес выглядела какой-то надломленной. В пальцах она нервно вертела нож.

Гаролд не удержался и спросил напрямик:

— Что случилось?

В первый раз Агнес взглянула на него. Обычно столь выразительные глаза были пустыми и далекими, и это испугало Гаролда больше, чем ее бледность и хрупкость.

— Не твое дело, — сказала она так тихо, что никто, кроме него, это не слышал. — Если бы знала, что ты явишься, не пришла бы. Ты обошелся со мной, как с игрушкой, которую сломал, когда она тебе надоела. Мне нечего сказать тебе. Нечего.

— А что это за инфекция? Ты была у специалиста?

Ее пальцы стиснули рукоять ножа. Ага, мрачно подумал Гаролд, так и хочет вонзить в меня и посмотреть, как я истеку кровью.

— Я много раз был в тропиках… Впредь будь осторожнее.

Осторожнее, подумала Агнес. Конечно, Гаролд прав. Если бы она была осторожнее, то не оказалась бы в такой ситуации. Пытаясь вложить в свой голос хоть сколько-то энергии, Агнес попросила:

— Оставь меня в покое.

Интуиция, которой славился Гаролд, подсказывала ему, что с Агнес нечто более серьезное, чем инфекция. Но что именно, тут хваленая интуиция умолчала.

И почему ему так хочется защитить ее? Утешить? Сделать все, лишь бы разгладились морщинки вокруг рта, заставить рассмеяться? Гаролд никогда не относился так к женщинам.

Агнес заговорила с дядей Саймоном, который сидел напротив нее. Гаролд мрачно допил виски и взял в руки меню тяжелое, как мраморная плита.

Тереза, сидевшая во главе стола, попыталась вовлечь Гаролда в разговор. Может, подумал он, Тереза тоже не охотилась за деньгами Марка, как и Агнес за его. Марк и Тереза, казалось, искренне любили друг друга и выглядели очень счастливыми.

Эта мысль пришла непонятно откуда. Вечер прозрений, подумал Гаролд, саркастически усмехаясь. До того, как он встретил Агнес, ему не требовалось разбираться в женских чувствах. Он всегда держал эмоции на привязи, где им и положено быть.

— …ты думаешь, Гаролд?

— Прости, Тереза, что ты сказала? — переспросил он и попытался прислушаться к ее словам.

Принесли первую перемену. Агнес вяло ковыряла салат, уткнувшись носом в тарелку. Ей никогда не нравились цуккини. Особенно сырые. Внезапно она вскочила из-за стола, выдавила «извините» и бросилась вон из зала.

Гаролд привстал, затем снова опустился на стул. И быстро проговорил:

— Тереза, я беспокоюсь за нее.

— Я тоже, — сказала она. — Но Агнес ненавидит, когда я вокруг нее суечусь.

— Я приглашу ее танцевать, когда она вернется. Может быть, выясню, что случилось.

— Ты очень добр, Гаролд, — откликнулась Тереза с искренней благодарностью.

Устыдившись, поскольку был отнюдь не добр с Терезой в прошлом и с Агнес обошелся совсем не по-доброму, Гаролд спросил дядю Саймона о его здоровье. Слушая вполуха подробности последней операции, он высматривал Агнес.

Когда она появилась в дальнем конце зала, он встал и подошел к ней.

Агнес смотрела, как Гаролд идет между столиками, высокий властный, двигаясь с изяществом хищника. Мечтая быть где угодно, только не здесь, она наклонила голову и стала покорно ждать. Бесполезно избегать его, она знала это превосходно.

— Давай потанцуем, Агнес, — просто сказал он.

Танцуя, ей, по крайней мере, не придется смотреть, как другие едят. Зря токсикоз называют утренним недомоганием, подумала Агнес печально. На краю танцплощадки она повернулась к Гаролду, глядя на маленьких морских коньков на его галстуке.

Пронзенный сочувствием, он произнес чуть хриплым голосом:

— Агнес, ты не хочешь мне сказать, что произошло?

— Нет. — Она отвела взгляд.

Агнес не отрицала, что с ней не все в порядке. Просто отказывалась говорить, в чем проблема. И неудивительно. В то их последнее утро Гаролд больно ранил ее.

Он обнял Агнес, и немедленно на него нахлынули воспоминания. Ее волосы, духи, округлая грудь — все было хорошо знакомо ему. И так привлекало!

Агнес смотрела куда-то поверх его плеча, и опять у него появилось чувство, что она страшно далека от него. Затем ему в голову пришла ужасная мысль, так что он чуть не споткнулся.

— Ты обманываешь всех? У тебя что-то серьезное, вроде рака?

— Нет, — ответила Агнес тем же безжизненным голосом.

Гаролд сглотнул, чувствуя с несказанным облегчением, что она не лжет. Он был почти уверен, что она никогда не лжет.

— Однажды я подхватил дизентерию в Индии. Довольно неприятно.

Агнес не озаботилась ответом. Танцевала она с механической бесчувственностью. Куда только подевалась ее обычные живость и грация?

— Твоя мать рассказала мне о трудных подростах и женском приюте — и на меня как будто груда кирпичей свалилась. Ты никогда не охотилась за моими деньгами, Агнес, теперь я это знаю… Мне жаль, что я оскорбил тебя.

— Моя мать слишком много говорит, — безо всякого выражения отозвалась Агнес.

Похоже, он подсознательно ждал, что, как только извинится, Агнес растает у него в руках. Никогда в жизни Гаролд не просил прощения у женщины. Откуда ж ему было знать, что за этим последует? Однако если ожидал мгновенного примирения, ему пришлось разочароваться самым жестоким образом. Агнес продолжает танцевать как та самая кукла, о которой как-то упоминала, подумал Гаролд. И холодно произнес:

— Я был к тебе несправедлив. Прости меня.

Ее ресницы дрогнули.

— Хорошо, — ответила она.

— Хочешь, пообедаем завтра вместе?

— Нет, не хочу.

— Ради всего святого, ты можешь хотя бы взглянуть на меня?

Она замерла.

— Я сказала «нет», Гаролд. То самое коротенькое слово, которое тебе так трудно понять… Не надо было мне сегодня сюда приходить, это было большой глупостью с моей стороны. А сейчас будь добр, отведи меня обратно за столик.

Гаролд мог бы устроить ей сцену прямо посреди зала. Или перекинуть через плечо и силой утащить отсюда. Что-то вроде этого ему безумно хотелось сотворить.

— Так, значит, ты имеешь зуб на меня, — процедил он.

— Гаролд, — тихо сказала Агнес, — мы занимались с тобой любовью, а потом ты объяснил, что это было всего лишь игрой, доказательством твоей власти надо мной. Укажи мне хоть одну причину верить в твои слова или поступки.

По словам Агнес — а она говорила их не в первый раз — той ночью он занимался с ней любовью. Любовью?! О нет, подумал Гаролд, ничего подобного. Он просто переспал с ней. Любовь — это к нему не относится. И никогда не относилось.

А тем временем Агнес холодно произнесла, упираясь взглядом в его галстук:

— Ты извинился только сейчас и таким тоном, будто просил официантку принести еще салату. Почему я должна тебе верить? А вдруг это первый шаг в некоей кампании, которую ты задумал провести следующим номером? Ведь тебе не нравится быть в проигрыше, не так ли? Ты терпеть не можешь иметь дело с женщиной, которая не пресмыкается перед тобой.

Внезапно плечи ее дрогнули, она пошатнулась и побледнела как полотно.

— Ты что, не понимаешь? — воскликнула Агнес. — Ты обращался со мной как с тряпкой, сделал из меня дешевку — да и из себя тоже — но тебя это не сильно озаботило.

Гаролд крепко сомкнул руки на ее талии.

— Я слышал, ты остановилась в отеле. Давай я отвезу тебя. Прямо сейчас.

Агнес и сама страстно желала оказаться где угодно, лишь бы подальше от Гаролда. А еще лучше дома, в своей постели.

— Нет. Я не намерена портить матери вечер всего-навсего из-за тебя. А если кто и отвезет меня в отель, так это Филип.

Чувство, охватившее Гаролда при этих словах, было не чем иным, как самой настоящей ревностью.

— У нас с тобой еще не все кончено, — процедил он сквозь зубы и почувствовал, как дрожь пробежала по ее телу.

Агнес ненавидит меня, решил Гаролд, и тысячей извинений этого не исправить. На сей раз ему не получить то, что хочется. Потому что хотел он — во всех значениях этого слова — ее, Агнес.

Черт возьми, мрачно подытожил Гаролд, хорошо бы это было последним откровением на сегодня.

Она потанцевала с Марком, выслушала сагу о варикозных венах дяди Саймона и чрезвычайно светски побеседовала с Норой. Также она несколько раз танцевала с Филипом. Он — милейший человек, думала Агнес, созерцая жирное пятнышко от супа на его галстуке. Но и за миллион лет ей не влюбиться в него. Неужели невыносимый вечер никогда не кончится?

Пока Агнес старалась уберечь носки туфель от непомерно больших ног Филипа, ее мысли вновь обратились к занимавшей ее проблеме. И ей пришло в голову пронаблюдать за Марком и Терезой и попытаться понять, нет ли трещин в их семейной жизни. Если мать снова разведется, Агнес более не будет связана с отцом и дедом своего ребенка. Тогда она получит немного свободы. Она ненавидела себя за подобный образ мыслей, но выбора не было.

Однако Марк и Тереза так замечательно ладили, что в любое другое время она бы просто пришла в восторг. Терезу покорил импульсивный француз, итальянский граф внушал ей благоговение, а канзасский промышленник и владелец ранчо, обладавший громовым голосом, просто подавлял ее.

То, что Агнес желала развода именно тогда, когда о нем и речи не шло, выглядело иронией судьбы. Это заставляло ее мысль ходить по кругу: аборт, приют, брак… аборт, приют, брак… И все одинаково неприемлемо.

Она бросила взгляд на Гаролда и Нору, которые танцевали в двух шагах от нее. Нора висела на своем кавалере, и ее груди так и грозили вывалиться из глубокого выреза костюма. Да, эти двое стоят друг друга, с ехидцей подумала Агнес.