Салли Лэннинг

Никаких обязательств

1

— И наконец, еще один наш почетный гость, мистер Саймон Ричардс.

Под дружные аплодисменты Саймон легко взбежал на возвышение и поклонился залу. Ежегодный фестиваль «Золотой трилистник» открылся. Впрочем, не совсем фестиваль — во всяком случае, не в том смысле, какой принято приписывать этому слову в мире шоу-бизнеса. Никаких зрелищных мероприятий, парадов, раздачи призов. Минимум прессы. Просто деятели самых разных областей культуры Ирландии съезжаются, чтобы вместе обсудить общие проблемы, поговорить на волнующие всех темы, пообщаться в дружеской обстановке и завязать полезные контакты. Вот из таких встреч на стыке искусств и рождаются порой самые интересные и многообещающие проекты. Впрочем, подумал Саймон, и рутины более чем хватает, да и занудства тоже.

Сам он собирался принять в фестивале активное участие. Происходящее интересовало его не только как актера, хотя в свои тридцать пять Саймон Ричардс был одним из самых известных театральных актеров Дублина и вообще всей Ирландии. Он умудрялся сочетать игру на сцене, которая требует крайней самоотдачи, с обязанностями продюсера. У него давно уже открылось потрясающее чутье на пьесы, сулящие успех. Собственно, именно эта сфера его деятельности и приносила ему основные деньги, так что сейчас Саймон слыл не только самым известным актером, но и самым богатым, а в мире театра капиталы сколачиваются отнюдь не с такой легкостью, как в мире кино…

Официальная церемония закончилась, скоро должен был начаться банкет. Пока же участники фестиваля толпились в холле перед залом ресторана, разговаривая, обмениваясь последними новостями, переходя от группки к группке. Между гостями сновали, разнося напитки, проворные официанты — отель «Рэйнбоу», где проводился фестиваль, отличался великолепным обслуживанием. Каждый год для проведения «Золотого трилистника» выбирали новое место, и на сей раз им стало побережье залива Голуэй. На взгляд Саймона, не самый лучший выбор, ведь его детство прошло в этих краях, совсем неподалеку отсюда. А о своем детстве знаменитый актер вспоминать не любил. Очень не любил.

Саймон беседовал с одним из театральных художников, Кристофером Лэнги, когда к ним бесшумно приблизилась официантка. На редкость невзрачное созданьице. Все прелести фигуры, если таковые вообще имелись, скрывало фирменное платье, казавшееся на пару размером больше, чем следовало бы. Волосы были собраны в пучок, да и тот прятался под накрахмаленной наколкой. Уродливые очки почти полностью загораживают лицо. И где только такую взяли? В официантки обычно стараются нанимать красивых девушек. В столь роскошном месте все должно радовать глаз клиента.

— Что будешь пить, Саймон? — поинтересовался Крис.

— Джин с тоником, — ответил Саймон. — Джина побольше, тоника поменьше. И кубик льда.

Он полностью ушел в разговор, как вдруг мелодичный, превосходно поставленный голос произнес у него над ухом:

— Ваш джин, сэр.

От изумления Саймон вскинул глаза, на миг потеряв нить разговора. Неужели это та самая невзрачная официанточка? Подумать только, на какие сюрпризы подчас горазда природа — столь интригующий, бархатистый голос у такой дурнушки!

Впрочем, сейчас Саймону было не до размышлений о каких-то там официантках или горничных.

— Спасибо, — коротко бросил он, принимая из рук молодой женщины заказ, и тотчас же напрочь позабыл о ней.

Полчаса спустя все общество переместилось в ресторан. Саймон машинально отметил, что его столик находится на самом удобном месте, а соседи — сплошь такие же почетные гости. Он уже настолько привык к подобному положению дел, что даже не удивлялся. Лишь изредка притаившийся в глубине сердца Саймона маленький оборвыш поднимал голову, робко оглядывался по сторонам и снова прятался, унося с собой и весь груз детских обид и терзаний. Изредка, когда что-то — вот как сегодня — с особенной силой заставляло знаменитого Ричардса услышать голос прошлого.

Просмотрев меню, Саймон оглядел сотрапезников. Забавно, но за этим столом он оказался самым младшим. Основной контингент элиты фестиваля составляли приятного вида джентльмены среднего или пожилого возраста — улыбчивые, внимательные, на первый взгляд такие открытые и доброжелательные. И с бульдожьей хваткой.

Единственным исключением из их дружных рядов, помимо Саймона, казался Джим Кортни. Честно говоря, его присутствие именно за этим столом слегка удивляло. Саймон был не слишком высокого мнения о Джиме, хотя и не мог отрицать, что тот пользуется определенной популярностью. Джим занимался раскруткой молодежных ансамблей — по большей части подражающих знаменитой «ливерпульской четверке». На взгляд Саймона, участникам этих ансамблей — а заодно и самому Кортни — решительно не хватало чувства меры и вкуса. Вот и сейчас самовлюбленный болван щеголял в ярко-зеленом пиджаке из какой-то сверкающей ткани, в розовой рубашке и в серебристых брюках в обтяжку, носить которые пухленькому низкорослому блондину явно противопоказано.

Еще одним серьезным недостатком Джима Кортни было пристрастие к бутылке. Он, похоже, уже успел осушить не один бокал, да и сейчас с особым рвением изучал в меню раздел спиртных напитков. Саймон поморщился. Джим пьяный еще неприятнее Джима трезвого. Не желая портить себе настроения, актер повернулся к соседу с другой стороны.

К ним уже приближалась официантка. Та самая, рассеянно подумал Саймон, дурнушка с приятным голосом.

— Сэр? Вы уже сделали выбор? — услышал он знакомое мелодичное контральто.

Саймон продиктовал несколько блюд, молодая женщина вежливо кивнула и перешла к следующему клиенту. Она ничего не записывала, видно, полностью полагаясь на память — высший пилотаж, когда обслуживаешь столько человек сразу. Глаза же ее, как с легким удивлением осознал Саймон, оказались просто огромными, зелеными и очень-очень ясными. Даже уродливые очки не могли полностью скрыть прозрачной глубины этих глаз. И почему-то Саймон вдруг подумал, что эта официантка ничего не перепутает.

Хотя, собственно, чему тут удивляться? Каждому служащему «Рэйнбоу» по штату положено являть собой образец профессиональной расторопности и деловитости. И хватит о ней.

— Мистер Гринстон, а какого вы мнения о последней постановке «Меры за меру» в Шанноне? — спросил Саймон, снова поворачиваясь к соседу, известному театральному критику. К его мнению точно стоило прислушаться.

Мистер Гринстон тут же принялся вдаваться в подробности, и Саймон сосредоточился, стараясь ничего не пропустить. Ему налили красного вина, он отхлебнул глоток, краем глаза отметив, что Джиму подливают уже второй раз. Кортни раскраснелся, глаза у него масляно поблескивали, голос стал громким, а речь не совсем внятной. После следующего бокала он замахал рукой, призывая официантку.

Та немедленно оказалась рядом. Синее форменное платье с белым фартуком и впрямь полностью скрывало фигуру, но, как снова с удивлением отметил Саймон, ничто не могло скрыть горделивой осанки молодой женщины. Невысокая — даже на каблуках едва ли выше его плеча — она двигалась с грацией и достоинством титулованной дамы, наследницы аристократического рода. Вот занятно. А ведь поначалу он счел ее безнадежной дурнушкой, лишенной и капли женской привлекательности.

— Салат, — хриплым голосом объявил Джим Кортни. — Я просил с соевым маслом. Вы принесли с оливковым!

— Простите, сэр. Я немедленно заменю его.

Но когда молодая женщина потянулась за тарелкой, Джим перехватил тонкое запястье.

— Это ваша работа. Вам платят за то, чтобы вы приносили то, что просят.

— Да, сэр, — терпеливо ответила официантка. — Если позволите, я исправляю свою ошибку.

На скулах ее проступили едва заметные розовые пятна, тело застыло в безмолвном сопротивлении. Но Джим и не подумал отпустить свою жертву. Сжав запястье молодой женщины сильнее, он заглянул ей в лицо и осклабился.

— Зачем вы носите эти уродские очки? В них на вас ни один нормальный мужчина и смотреть не захочет.

— Пожалуйста, отпустите мою руку.

На этот раз она не добавила «сэр». Не успев подумать, что делает, Саймон приподнялся. В голосе его зазвучала сталь:

— Джим, ты слышал даму. Отпусти ее. Живо!

К столику уже спешил почуявший неладное метрдотель.

— Да я же просто шучу. — Кортни с подчеркнутой медлительностью освободил тонкое запястье, умудрившись при этом погладить молодую женщину по руке.

Официантка, забрав тарелку, бросилась в кухню. На своего спасителя она даже не взглянула.

— Меня твои шутки не смешат, — отрезал Саймон. — И по-моему, всех остальных тоже. Включая и ее саму.

— Ее? Ради всего святого, она же обычная официантка. Этим девицам только и надо, чтобы за ними малость приударили!

В чем Саймон был абсолютно уверен, так это в том, что официантка в подобных очках отнюдь не жаждет, чтобы за ней «малость приударяли». Такую оправу подберет только женщина, совершенно равнодушная к собственной внешности — или, напротив, желающая сознательно обезобразить себя.

Метрдотель тем временем принес Кортни новую порцию салата.

— Прошу вас, сэр, если вам что-нибудь не понравится, дайте знать мне лично, — попросил он.

— Крошка струсила, да? — ухмыльнулся Джим.

— Прошу прощения, сэр?

— Вы меня поняли, — хмыкнул Джим. — Ладно, теперь все в порядке.

И, отвернувшись от метрдотеля, он принялся рассказывать старый и не слишком приличный анекдот про ирландца, шотландца и англичанина.

Ко времени перемены блюд около их столика вновь появилась та же официантка. Значок у нее на груди сообщал, что ее зовут Дженифер. Красивое имя.

Когда молодая женщина протянула руку за очередной тарелкой, Саймон заметил у нее на запястье красное пятно — след пальцев Джима. В груди актера вспыхнул совершенно несообразный обстоятельствам гнев.

Потому ли, что он всегда терпеть не мог, когда обижают слабых? Или дело было не только в чувстве справедливости?.. Однако ему хватило ума промолчать: официантка явно давала понять, что не питает к нему ни малейшей благодарности за вмешательство.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросил Крис перед десертом.

— Нет, спасибо. Трудный был день. Хочется пораньше лечь.

Он не кривил душой: день выдался и впрямь напряженный. С утра обычная работа, только в ускоренном темпе, чтобы уложиться со всей текучкой до отъезда. Потом перелет, дорога к отелю, открытие фестиваля. Да и, помимо всего прочего, Саймон вообще не привык много пить. Нет, принципиальным трезвенником он не был, но, наглядевшись в детстве на глубины падения, до которых может довести человека выпивка, сделал для себя соответствующие выводы.

Они с Крисом еще немного поговорили о современных оформительских стилях, и тут Саймон снова увидел Дженифер. Она ловко опустила на край стола поднос с всевозможными десертами и принялась раздавать их по назначению. Саймон вновь невольно залюбовался — до того четко, быстро и красиво она это делала. Каждое движение ее отличалось отточенной, выверенной грацией балерины. Поразительно, что даже в таком нехитром на первый взгляд деле, как раздача тарелок, можно добиться подобного мастерства!

Джим заказал двойную порцию виски, кофе и взбитые сливки. Когда молодая женщина наклонилась, чтобы поставить заказ на стол, наглец нарочно потянулся навстречу и грубо провел пятерней по ее груди.

— Ага! Так под этими тряпками тебе все-таки есть чем похвастаться?

В глазах официантки вспыхнул гнев — яростный и жгучий. Однако вспышка угасла так быстро, что Саймон усомнился, не померещилось ли ему. А в следующую минуту вазочка со сливками в руках Дженифер дрогнула и опрокинулась. По розовой рубашке Кортни растеклось жирное белое пятно.

— Ах, какая же я неловкая! Сейчас принесу вам салфетку.

Да она же нарочно! Внезапное озарение привело Саймона в восторг. Вот это женщина!

Похоже, Джим тоже понял, что это не случайная оплошность. Багровея от ярости, он вскочил. Саймон встал вслед за ним.

— Джим, — негромко, но веско произнес он, — ты знаешь, «Уайлд-блюз-банд» меня не интересует, очередная бездарная группа. Но запомни вот что: еще один скандал за этим столом — и в Дублине их ждет полный провал. Понял?

Наступила зловещая тишина. Каждый из сидящих вокруг знал, что эта группа — новое любимое детище Кортни, в которое он вложил уйму денег.

Несколько мгновений Джим пытался испепелить неожиданного противника злобным взглядом, но потом сдался и, прорычав нечленораздельное ругательство, опустился на место.

Однако не он один метал на Саймона гневные взоры. Вторым, не менее убийственным, наградила непрошеного заступника Дженифер.

Не нужна мне твоя помощь, яснее ясного говорил ее взгляд. Взяв с сервировочного столика хрустящую накрахмаленную салфетку, она уже спешила к пострадавшему.

— Отель, разумеется, позаботится отчистить пятно, сэр.

И невозмутимо, как будто ничего не произошло, продолжила раздавать десерт.

Похоже, бесформенная и очкастая дурнушка официанточка все же могла похвастаться несколькими весьма существенными достоинствами. Например, находчивостью и самообладанием. Что ж, очко в ее пользу. Саймон одним глотком допил кофе и поднялся.

— Всем доброй ночи. До завтра.

Какого дьявола он тратит силы и время на защиту совершенно незнакомой девицы, которая мало того, что может сама за себя постоять, но еще и недвусмысленно дает понять, что помощь ей не требуется? Остынь, Саймон, посоветовал он себе. Ложись-ка лучше спать.

А чем еще можно заниматься в постели, где тебя ждут только подушка и одеяло? Столько дел навалилось в последнее время, что, расставшись с очередной подружкой, Саймон вот уже несколько месяцев никак не обзаводился новой. Пожалуй, пора озаботиться этим всерьез: сколько можно спать в одиночестве?

2

Стоя перед зеркалом, Саймон аккуратно завязал серовато-жемчужный галстук, одернул пиджак и смахнул с плеча приставшую нитку.

Хотя многие из участников фестиваля, люди творческие, позволяли себе некую богемную небрежность в одежде, он всегда носил строгие деловые костюмы. Не потому ли, что подсознательно считал их еще одной преградой, отграничивающей его от прошлого.

Саймон последний раз провел расческой по густым светлым волосам. Деталь внешности, нехарактерная для уроженца Ирландии. Впрочем, весьма возможно, что отцом его был какой-нибудь швед или датчанин, матрос со случайно зашедшего в порт корабля. Саймон не знал не только национальности, но даже имени своего родителя. Мать умерла, когда он был еще слишком мал, а из бесконечных попреков бабки было решительно невозможно извлечь что-то внятное. Саймон подозревал, что она и сама ничего толком не знала.

Из самых ранних воспоминаний детства он вынес обрывки довольно-таки сбивчивых и непоследовательных рассказов матери. Отец неизменно представал в них в ореоле непонятной, но сияющей славы. Порой Саймон воображал его героем-летчиком, порой — тайным агентом. Действительность грубо развенчала эти мечтания. Когда привычный мир мальчика рухнул после смерти матери, ворчливая бабка, отнюдь не осчастливленная перспективой взять на попечение «этого пащенка», не постеснялась открыть четырехлетнему внуку неприглядную правду.

История, как понимал теперь Саймон, оказалась стара как мир. Наивная провинциальная дурочка, приехавшая в поисках работы в большой портовый город. И моряк, сошедший на берег в поисках развлечений после долгого плавания. А в результате — разбитое сердце и маленький вопящий сверток на руках.

Надо отдать женщине должное: она и не подумала избавиться от ребенка. Не попыталась сбагрить его с рук сразу после рождения. Сын стал для нее единственным смыслом жизни. И первые четыре года жизни Саймона прошли пусть в бедности, зато в любви. Тем горче показалась ему, привыкшему к городской жизни, грубая реальность полунищей рыбацкой деревушки в глуши…

С чего это вдруг меня потянуло на воспоминания? — удивился Саймон. Должно быть, это близость к местам, где прошло детство, так на меня действует… Но несчастный сирота давно вырос и добился в жизни всего, о чем мечтал долгими зимними вечерами под завывание холодного ветра и шум моря. Так откуда же эта горечь, эта щемящая боль на душе?

Тряхнув головой, чтобы отогнать непрошеные мысли, Саймон вышел из номера и спустился в ресторан. Хотя отель был рассчитан на туристов, заезжих гостей и располагался в относительной глуши, он поражал своей роскошью. Хрустальные люстры, ковры под ногами, на всем отпечаток дорогостоящей элегантности.

Входя в зал, Саймон чуть не столкнулся с вчерашней официанткой, Дженифер. Молодая женщина с профессиональной ловкостью уклонилась от столкновения буквально в последнюю секунду.

— Доброе утро, Дженифер, — приветливо улыбнулся он.

— Доброе утро, сэр.

В трех коротких словах эта чертовка умудрилась яснее ясного высказать, что, хотя по долгу службы она и вынуждена вести себя с гостем вежливо, однако глаза бы ее на него не глядели. Саймону стало даже забавно. За тридцать пять лет жизни его столько раз оскорбляли, что он и со счету сбился, но никогда с такой лаконичной утонченностью.

Проводив взглядом удаляющуюся фигурку в бесформенном платье, он отметил, что ножки, из-под него виднеющиеся, на редкость стройные. Точеные, тонкие лодыжки, высокий подъем ступни.

Вот еще бы снять с нее эти дурацкие очки…

Саймон сел за стол. Джима не было. Неудивительно, наверное, вчера так набрался, что только к полудню проспится.

День пролетел за напряженной работой. Саймон принял участие в дискуссии, посвященной проблемам современного театра, потом посетил семинары по смежным областям культуры, затем провел несколько рабочих встреч, касающихся благотворительного турне по отдаленным провинциям Ирландии.

Вечером, когда он вышел подышать свежим воздухом на террасу, какая-то элегантная, модно одетая женщина многозначительно улыбнулась ему и чуть заметно кивнула, точно приглашая завязать с ней беседу. Саймон вежливо улыбнулся и прошел мимо. Он привык к подобного рода авансам, такое случалось с ним сплошь и рядом.

Порой он даже гадал, что же в нем так нравится женщинам. Известность? Деньги? Но на свете найдется немало знаменитостей и поизвестней, и побогаче. Внешность? Разве что. Саймон отдавал себе отчет, что природа наделила его высоким ростом, пропорциональным телосложением и правильными чертами лица. Однако не сознавал, что намного больше женщин влечет его аура решительной, победоносной мужественности и силы.

Хотя Дженифер он, похоже, оставил равнодушной, если не сказать более. За ужином она обращалась к нему с той же безукоризненной вежливостью, что граничит с оскорблением. Надо было обладать поистине тонкой интуицией, чтобы с такой ловкостью балансировать на грани дозволенного, не заходя за нее.

Впрочем, возможно, ему это только померещилось, поскольку больше за столом никто ничего не заметил. Почему эта женщина так странно на меня действует, задевает какие-то глубинные, обычно молчащие струны? — недоумевал Саймон. С какой стати он вообще столько думает о простой официантке? И почему никак не может отделаться от ощущения, что когда-то уже видел ее? Где? Когда? Здесь, на побережье? Вряд ли. Перебирая в памяти знакомых своего детства, Саймон не мог припомнить никого и близко на нее похожего. Тем более что жил он все-таки не здесь, а милях в двадцати отсюда. Но почему же ему так знакома эта горделивая манера держать голову, этот надменный разворот плеч?