Норман что-то говорил о скупости Эмили. Не поэтому ли на ней нет драгоценностей?

— Должны. Но если даже и так, неужели вы не можете себе этого позволить?

Внезапно глаза ее сверкнули огнем.

— Да, разумеется. Я ведь богатая вдова. Как глупо с моей стороны забыть об этом!

Ему всегда нравились женщины с характером. Луиза, его жена, обладала удивительным умением избегать конфликтных ситуаций. Правда, в ней всегда было что-то детское и они плохо подходили друг другу, но тогда Стив был слишком влюблен, чтобы заметить это или предвидеть возможные последствия.

К тому же Луиза часто и весьма искусно лгала ему. Со временем он понял, что она делала это не со зла, просто так было проще избежать ответственности или возможных последствий принятия решений. И спустя некоторое время Стив перестал ожидать от нее чего-то большего, чем простая видимость правды. Однако, будучи достаточно умным человеком для того, чтобы понимать, что не каждая красивая женщина является лгуньей по определению, Стив, после опыта общения с Луизой, перестал доверять первому впечатлению о людях. Это прекрасно помогало в вопросах бизнеса, но, возможно, в случае Эмили сослужило плохую службу…

Он не без труда оторвался от своих размышлений.

— Гертруда дала вам пижаму. Возьмите.

Она остановилась в дверях, придерживаясь рукой за косяк. Стив передал ей пижаму. Эмили машинально взяла ее, но внезапно пальцы, сжимавшие дверной косяк, побелели. Стиву даже показалось, что с ней вот-вот случится обморок, и он поспешил обхватить ее за талию.

— В чем дело?

— Насколько же она меня ненавидит, — прошептала Эмили, швыряя пижаму на пол. — Разве вы не видите? Это пижама Станисласа! Она прекрасно знала, что я ее узнаю.

— А вы, в свою очередь, ненавидели Станисласа, не правда ли? — как можно спокойнее спросил он.

— Скажем так: я его не любила, если вас интересует именно это.

Стив промолчал, и она с горечью продолжила:

— Но вы все равно не поверите моим словам, потому что ваше мнение уже сложилось. Однако я давно поняла, что ненависть к Станисласу может уничтожить меня саму.

Да, ненависть может быть губительна. Стив достаточно хорошо знал жизнь, чтобы понимать это.

— Поэтому вы предпочли уничтожить его? — задал он провокационный вопрос.

Она тяжело оперлась о косяк двери.

— Разве в состоянии один человек уничтожить другого? Разве разрушение не приходит изнутри?

Не найдя, что возразить, Стив вынужден был с ней согласиться.

— Неужели вы считаете, что я в состоянии уничтожить вас? — спросила Эмили. — Каким образом, например, я могла бы это сделать?

— А вот таким, — ответил он и, обняв, поцеловал ее.

Мгновенно оправившись от неожиданности, Эмили уперлась кулаками в грудь Стива и с неожиданной силой освободилась.

— Скажите прямо, что это вы хотите уничтожить меня! — выкрикнула она. — Но я вам этого не позволю, ни один мужчина больше не прикоснется ко мне подобным образом.

Что, черт возьми, заставило его поцеловать Эмили? И почему даже сейчас, когда она смотрит на него как на маркиза де Сада, ему хочется сделать это еще раз? Но уже не из стремления излить свой гнев, а чтобы утолить собственное желание.

Отшатнувшись, она захлопнула за собой дверь и щелкнула замком. Если Эмили можно было дать приз за глупость, имея в виду поездку в маленькой машине в буран, то он вполне заслуживал второго места. Этот поцелуй был самым глупым поступком в его жизни.

Однако ему это понравилось. Даже более чем понравилось… Нет, как только он выберется отсюда, то все равно придется ехать по делам в Нью-Йорк. Тогда надо будет непременно позвонить Джасмин, пригласить ее на ужин, а потом переспать с ней. И чем скорее, тем лучше.

Собственно говоря, можно даже позвонить ей прямо отсюда. Подобрав пижаму Станисласа с пола, Стив положил ее на комод и взглянул на дверь ванной. За ней раздавался звук льющейся воды. Оставалось надеяться, что Эмили не заснет в ванне и не упадет в ней в обморок.

Что ж, сегодня он уже разбил окно ее машины. В крайнем случае, выломает и дверь.

Наверняка неприятности с невесткой доставят большое удовольствие Гертруде. Ухмыльнувшись, Стив снова взял книгу. Впереди у него вся ночь, надо было как-то ее скоротать.

Через полчаса Эмили открыла дверь ванной. Она была полностью одета, от горячей воды щеки ее слегка порозовели.

— Можете надеть вот это, — миролюбиво предложил Стив, протягивая пижаму, полученную от Рудолфа.

— Но это ваша пижама, — возразила она.

— Нет, Рудолфа. Я не ношу пижам.

— А где вы собираетесь спать? — спросила Эмили. — Кстати, я даже не знаю, как вас зовут.

— Стив, — сказал Стив, протягивая руку для рукопожатия. — Рад нашему знакомству, — иронически добавил он.

— Вы так и не ответили на вопрос, — сказала она, не протягивая своей.

— На кушетке. Хотя она для меня немного коротковата.

— Насколько я понимаю, вы привыкли к неудобствам.

В первый раз за все время их знакомства Стив не сумел сдержать улыбки.

— Это не слишком любезно с вашей стороны. В конце концов я спас вам жизнь.

— А сделали бы это, если бы знали, кто я такая?

— Разумеется. Что за вопрос?

— Спасибо, — сказала Эмили после некоторого молчания. — Я просто поинтересовалась.

— Надевайте пижаму и ложитесь, — посоветовал Стив. — А не то свалитесь с ног.

Взглянув на него так, будто ей хочется задушить его этой самой пижамой, Эмили вновь скрылась за дверью ванной. Разобрав постель, Стив помешал дрова в печке и вернулся к своей книге.

Дверь отворилась снова. Подняв голову, он выпустил из рук книгу, которая с громким стуком упала на пол. Рудолф был человек крупный, и его пижама оказалась для Эмили слишком велика. Хотя она застегнула ее на все пуговицы, это не скрывало ложбинки между грудями и верха голубого бюстгальтера. Рукава закрывали кончики пальцев, а подвернутые штанины обнажали босые, узкие, с высоким подъемом ступни. Затем взгляд Стива вновь остановился на лице женщины.

Освобожденные из пучка волосы были распущены и свободно падали на спину. Под откровенным и пристальным взглядом она покраснела и выглядела теперь не менее невинной, чем его дочь.

Что, разумеется, было совсем не так.

Стив медленно поднялся.

3

Эмили поспешно отступила, и он замер как вкопанный. Опять это проклятое желание поцеловать ее, повторить уже совершенную глупость!

— Вас не будет беспокоить, если я еще немного почитаю? — несколько резче, чем следовало, спросил Стив.

— Нет, — пробормотала она, — разумеется, нет.

— Возможно, я разбужу вас пару раз за ночь… Так положено при сотрясении мозга.

Эмили нервно сглотнула.

— Не думаю, что это необходимо. Я чувствую себя гораздо лучше.

— Позвольте мне самому судить.

Какое-то мгновение ему казалось, что она начнет спорить, но потом огонек сопротивления в ее глазах потух. Улегшись на кровать, Эмили натянула одеяло до самого подбородка и повернулась к нему спиной. Через несколько минут Стив уже слышал ее ровное дыхание и только сейчас понял, что все это время читал один и тот же абзац.

Выругавшись про себя, он заставил себя читать дальше. Перед тем как лечь на кушетку, в половине двенадцатого, а затем в два часа ночи Стив проверил пульс Эмили, не разбудив ее при этом. Однако в пять часов утра, стоило лучу фонарика упасть на ее лицо, она приподнялась и раскрыла полные ужаса глаза.

— Все в порядке, — как можно спокойнее сказал Стив. — Я просто проверил ваше состояние.

Эмили опять откинулась на подушку.

— Что это там за окном, ветер? — прошептала она.

— Да.

— Сегодня мне необходимо отсюда уехать!

— Вскоре он утихнет, — сказал Стив, впрочем не очень в этом уверенный. На самом деле бушевавший всю ночь буран только усилился.

— Я не могу больше здесь оставаться.

Эмили говорила так тихо, что приходилось прислушиваться. И выглядела она настолько потерявшей душевное равновесие, что, казалось, вот-вот разрыдается.

— Мне тоже хочется отсюда уехать, — сухо сообщил Стив. — Но, к несчастью, ни вы, ни я не в состоянии повлиять на погоду.

— Как вы не… понимаете, — запинаясь, начала она, — пребывание здесь пробуждает воспоминая о прошлом, обо всех этих ужасных, напрасно потраченных годах. И ребенок… Я не могу вспоминать о ребенке…

Огонь в печке потух. Казалось, кроме него и Эмили, небольшого пятна света от карманного фонаря, темноты вокруг и завывания ветра снаружи, в целом мире не осталось ничего. Никогда еще Стив не видел на женском лице такого отчаяния, и зрелище это поразило его до глубины души. Неловко присев на край кровати, он обнял Эмили.

На несколько секунд она поддалась слабости и уткнулась лицом в его грудь. Сквозь ткань рубашки Стив почувствовал влагу ее слез и понял, что Эмили беззвучно плачет.

— Вы действительно сделали аборт? — с неожиданной для самого себя прямотой спросил он.

— Нет! Клянусь, что нет! Я могла не любить Станисласа, но любила моего ребенка… до сих пор люблю его.

Ему хотелось верить ей, очень хотелось! Что же тогда мешало этому?

Волосы Эмили слабо пахли гиацинтами, мягкая грудь прижималась к нему, и внезапно Стив вновь ощутил мощный позыв желания. Нет, это надо прекратить. Неужели он собирается соблазнить вдову Станисласа в его же доме? Как это может его характеризовать?

— Черт побери, не знаю, кому верить, — резко сказал Стив, — вам или родителям вашего покойного мужа!

Вздрогнув, как будто он ее ударил, и отстранившись, Эмили вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Можете оставить ваше сочувствие при себе, — надменно произнесла она. — Я ведь косвенным образом виновна в смерти Станисласа и фактически убила моего ребенка. Да к тому же еще неразборчива в знакомствах.

— Не уверен, что дело здесь в сочувствии, — ответил Стив и крепко поцеловал ее в губы.

Впечатление было такое, будто внезапно вспыхнувшее в печке пламя обдало его своим жаром. Никогда еще не ощущал он такого примитивного, первобытного желания. Прижав Эмили крепче, Стив вдруг почувствовал, как губы ее обмякли и потеплели, будто она тоже оказалась охваченной тем же пламенем. Просунув язык между губ Эмили, пальцами он начал нащупывать пуговицы ее пижамы.

Яростно ударив его кулаком в плечо, она резко отстранилась.

— Нет!

— Но вы ответили на поцелуй, — усмехнулся разочарованный Стив.

— Если даже и так, что с того?

— Пробыв вдовой всего три месяца, вы ведете себя так, будто прошло уже три года.

— Что вы хотите этим сказать?

— Норман рассказывал мне о вашей любвеобильности.

— Норман? Вряд ли его можно назвать внушающим доверие свидетелем.

В этом был свой резон, неохотно признал Стив. Он не знал о Нормане ровным счетом ничего и никогда не встречался с ним до того памятного разговора.

— К тому же, — продолжила Эмили, — как насчет вас самого? Почему вам захотелось поцеловать меня? Вы же ясно дали понять, что не верите ни одному моему слову, а значит, считаете ответственной за гибель Станисласа и за смерть моего ребенка.

Возразить было нечего. Как бы ни был Стив ослеплен порывом похоти, факты оставались фактами. А это означало, что он поцеловал женщину, которую должен презирать.

Стив любил Луизу, никогда ей не изменял. А после смерти жены если и ложился в постель с какой-нибудь женщиной, то, по крайней мере, та ему нравилась.

— Давайте будем считать это временным помешательством, — предложил он, вставая с кровати. — С обеих сторон.

— Это не должно повториться!

Его взгляд невольно остановился на проступающих сквозь ткань пижамной куртки сосках.

— Можете не беспокоиться, — заявил Стив. — Я собираюсь лечь спать. Один. Будем надеяться, что к утру погода улучшится.

— Это просто необходимо! — воскликнула она с явным отчаянием в голосе.

Стиву хотелось того же, хотя он не собирался сообщать ей об этом. Он и так уже наделал достаточно глупостей, совершенно ни к чему добавлять новые.

— Вам не холодно?

— Нет, благодарю вас.

Выключив фонарик, Стив улегся на узкую, сантиметров на двадцать короче, чем надо, кушетку. Какая бы завтра ни была погода, он уберется отсюда, и один, без Эмили Левски.

Когда Эмили проснулась, сквозь плотные коричневые шторы уже пробивался дневной свет. Некоторое время она лежала неподвижно, не совсем понимая, почему у нее так болит голова и почему за окном так сильно завывает ветер. Затем все вспомнилось. И ее неправильно понятая, враждебно встреченная попытка примирения с Рудолфом и Гертрудой. И поспешный отъезд. И автомобильная авария. И то, как она очнулась здесь, в этой комнате. И боль, и головокружение, и потрясение от того, что ей вновь пришлось оказаться в единственном месте на земле, которого она надеялась никогда больше не увидеть.

И наконец, ее спаситель.

Недаром Эмили оставила его напоследок. Встречала ли она когда-нибудь человека, настолько влекущего к себе, такого мужественного и уверенного в своих силах? Так хорошо владеющего собой и так не желающего верить ей? Пожалуй, нет. Почему ее не спас какой-нибудь фермер на тракторе, имеющий полную, дружелюбную жену и кухню, в которой пахнет жареным мясом и свежеиспеченным хлебом?

Его зовут Стив. Больше Эмили не знала о нем ничего, кроме того бесспорного факта, что два его коротких поцелуя превратили ее в беспомощную тряпичную куклу.

Нет, необходимо убираться отсюда. И поскорее. Как можно скорее.

Эмили осторожно села. В полумраке зашторенной комнаты был виден лежащий на слишком короткой для него кушетке Стив, наполовину прикрытый одеялом. Он крепко спал.

Этот человек спас ей жизнь. Если бы он не оказался поблизости, она бы замерзла до смерти.

Эмили содрогнулась, хорошо понимая, что, несмотря на неудачное замужество и на всю боль последних месяцев, она счастлива тем, что осталась в живых. Ей за многое нужно благодарить этого темноволосого незнакомца, с серыми, как осеннее море, глазами.

Если бы только Стив не разделял мнения Рудолфа и Гертруды о ней! Хотя странно, что это огорчает ее так сильно. Ведь он незнакомец, случайно встреченный, и вскоре им предстоит расстаться навсегда. Так какая ей разница, пусть думает о ней все, что угодно.

Недовольная своими мыслями Эмили как можно тише встала, раздвинула шторы и посмотрела в окно. Тут же ее сердце тревожно сжалось. Та же самая белая круговерть бурана, то же тоскливое завывание ветра. Похоже даже, что положение ухудшилось. Но ей необходимо было уехать. Просто необходимо.

За ее спиной раздался лишенный каких-либо эмоций голос Стива:

— Боюсь, мы застряли здесь еще на один день.

Напуганная тем, что не только не услышала, как он встает с кушетки, но и его шагов, Эмили резко обернулась.

Стив стоял слишком близко, в измятой, расстегнутой до пояса рубашке.

— Лично я уезжаю этим утром! — отрезала она. — А вы можете поступать, как сочтете нужным.

— И каким образом вы собираетесь уехать? — насмешливо спросил он. — Ваш автомобиль стоит разбитый километра за четыре отсюда, а я отвозить вас не собираюсь… во всяком случае, не в такую погоду. Может быть, вы надеетесь, что Рудолф одолжит вам свою машину?

От ярости Эмили с трудом смогла ответить.

— Я и часа не останусь в доме, где все, включая вас, считают меня хладнокровной и аморальной стервой!

— Я вовсе…

Но она уже ничего не слышала.

— Самой большой ошибкой в моей жизни — не считая, конечно, брака со Станисласом — был приезд сюда с его вещами. То, что я верила, будто теперь, когда он мертв, мы сможем примириться, оказалось верхом наивности.

— По-моему, «наивность» не совсем подходящее в данном случае слово.

— Но вы ведь обо мне ничего не знаете, мистер Стив… как там вас дальше? Только то, что вам обо мне рассказали. Это вы наивны. Вы поверили Рудолфу и Гертруде, для которых Станислас являлся средоточением мира. Поверили Норману, считавшему его героем и заодно вытягивавшему из него деньги. С чем вас и поздравляю.

Все это прозвучало как-то по-детски, подумала Эмили, внезапно почувствовав прилив странного возбуждения.

— Как ваша фамилия? И что вы здесь делаете? На друга семьи Левски вы не похожи.

— Стив Рэмфорд, — представился он, внимательно следя за выражением ее лица.

Она нахмурилась.

— Ваше имя мне знакомо… Но мы никогда не встречались, иначе я запомнила бы вас.

— Я тоже ныряльщик.

Эмили побледнела.

— Так вот откуда мне знакомо ваше имя… Норман рассказывал мне о ваших экспедициях.

— Он передал через меня Левски вещи Станисласа.

Она невольно схватилась за спинку кровати.

— Вы знали Станисласа?

— Нет. Но разумеется, слышал о нем и очень сожалею о его смерти.

— Если все время играть с огнем, — заявила Эмили, — то рано или поздно обожжешься.

— И этим огнем были вы? спросил он прежде, чем успел подумать.

Она вызывающе вскинула голову.

— Нет, Стив. Глубины моря. Глубины, которые я ненавижу, потому что они отняли у меня шанс стать счастливой.

— Выходит, вы считаете всех ныряльщиков безответственными сорвиголовами?

— Можете в этом не сомневаться.

— Только не я, — ответил Стив, покачав головой.

Эмили окинула его изучающим взглядом.

— Значит, вы исключение, только подтверждающее правило, — наконец заявила она с непоколебимой уверенностью.

— Но когда вы встретили Станисласа, он уже был ныряльщиком.

— А мне только исполнилось девятнадцать. Достаточно мало, чтобы посчитать его и море романтичными.

Ответ казался вполне резонным.

— Вы ревновали его к морю? — спросил Стив несколько неуверенно.

— Полагаю, что да, — вздохнув, ответила она. — А вы женаты, Стив? Разве ваша жена не ненавидит море за то, что оно отняло вас у нее?

Обычно, стоило ему отправиться в экспедицию, как Луиза отправлялась в Париж, с наслаждением предаваясь там оргии покупки вещей. Иногда ему даже казалось, что ее вполне устроило бы положение богатой вдовы, имеющей возможность тратить его деньги, не связывая себя обязанностью иметь дело с человеком во плоти.

— Это вас не касается, — сухо отрезал он.

— Извините, — возразила она, — вы можете задавать вопросы, а я нет?

— Просто я не собираюсь тратить весь день на обмен взаимными выпадами, — сдержанно пояснил Стив.

— Разумеется. Вы можете перейти в другую часть дома и провести день с Рудолфом и Гертрудой. Желаю приятного времяпрепровождения, — с некоторым злорадством ответила Эмили.

Однако любопытство превозмогало все.

— Скажите, всегда ли этот дом был таким бесцветным и аскетичным? — спросил Стив.

— Да, насколько я помню, — сообщила она. — С такими требовательными и бесцветными родителями Станисласу наверняка приходилось нелегко: Поначалу я даже пыталась проявить понимание, но потом отказалась от этой затеи.

Пожалев о том, что ни разу не встречался со Станисласом Левски и не имел случая составить о нем мнения, а также о том, что не имеет возможности провести весь день в постели с его вдовой, Стив решил прекратить разговор.

— Извините, но я хочу принять душ, позавтракать и послушать прогноз погоды. Потом я принесу вам чего-нибудь поесть.

— Хлеб и воду?

— Не будьте смешной.

— Это вовсе не смешно. Ведь я в этой комнате пленница, не так ли?

Сомневаться в этом не приходилось. И он вместе с ней тоже.

— Молитесь лучше о том, чтобы погода улучшилась, — иронически посоветовал Стив и направился в ванную.