Одним глотком допив вино, Тунува встала. Пол в последние дни стал жесток для ее коленей — в другой раз надо будет захватить циновку. Она коснулась могилы ладонью.

— Будь спокойна, Мать. Мы твои дочери, — тихо сказала она. — Мы помним. Мы здесь.

За дверью гробницы она вернула плащ в сундук, заперла его и оставила на ночь зажженный масляный светильник. С рассветом вернется, чтобы подлить масла и произнести утренние молитвы.

Третий ключ холодил тело под одеждой. Он был бронзовый, с головкой в виде апельсинового цветка с белыми эмалевыми лепестками. За десять лет Тунува ни разу им не воспользовалась. «От тебя требуется только носить его при себе и сторожить, — сказала ей Сагул. — А что он открывает, тебе знать не надо».

Поднявшись по лестнице, Тунува обратилась к ихневмону:

— Нашла?

Нинуру ткнулась носом в стенную нишу, шумно поскребла лапами и вернулась с тканым мешочком в пасти.

— Спасибо. — Тунува взяла находку и почесала спутницу между ушами. — Скоро поедем гулять?

— Да. — Нинуру смотрела на хозяйку черными блестящими глазами. — Сию наказана. Не надо носить ей подарки.

— Ох, и ты туда же! — Тунува постучала пальцем по розовому носу. — Хватит того, что Эсбар мне выговаривает!

— Эсбар умная.

— Не хочешь ли тогда покатать завтра умную Эсбар? — Тунува почесала ее под подбородком. — Хм?

— Нет, — ответила ихневмон. — Ты часто глупая. Но ты меня кормила.

Она хорошенько вылизала Тунуве лицо и убежала, заметая следы хвостом. Тунува, улыбнувшись, свернула в другую сторону.

Имсурина она нашла на скамье. Он вышивал воротник туники цвета старой кости. Заметив ее, поднял глаза, вздернул брови, поседевшие за последний год.

— Я хочу ее видеть, — сказала Тунува. Он недовольно поджал губы. — Прошу тебя, Имин.

— Не след тебе в этот раз ее утешать. Эсбар скажет то же.

— Сию носит мое имя. — Она встала перед скамьей. — Пусть немного успокоится в эту ночь. Потом я оставлю ее поразмыслить.

— А если узнает настоятельница?

— Я перед ней отвечу.

Имсурин прищемил себе седловинку широкого конопатого носа. Зрение у него с возрастом ослабло, из-за чего появились головные боли.

— Проходи, — сказал он. — Но ради нас обоих не задерживайся.

Проходя, Тунува пожала ему руку. Он покачал головой и снова взялся за иглу.

Сию лежала поверх одеяла, закинув руку за голову. Волосы рассыпались по ее лицу. Тунува присела рядом, заложила темные пряди ей за ухо. Сию с детства так спала. Шевельнувшись, девушка открыла глаза, заморгала на Тунуву.

— О Тува! — Сию, привстав, обняла ее. — Тува, Имин сказал, мне неделю здесь сидеть. А потом еще целый месяц не выходить из долины. Правда?

— Да, — ответила Тунува, чувствуя, как вздрагивают плечи под ее рукой. — Тсс, солнышко. Имин позаботится, чтобы мужчины не дали тебе скучать. Ты и не заметишь, как пролетит месяц.

— Но я не могу здесь сидеть! — отчаянно зашептала Сию. — Пожалуйста, упроси настоятельницу меня простить.

— Она простит, со временем.

Тунува отодвинулась и хмуро взглянула в заплаканное лицо. Кожа у Сию была темнее, волосы сплошь черные, но в остальном — живая Эсбар.

— Сию, ты же понимаешь, что тебя могли наказать и строже. Мужчины занимаются добрыми и важными делами. Что плохого в том, чтобы несколько недель им помогать?

Сию взглянула ей в глаза. За густыми ресницами что-то мелькнуло.

— Ничего. Просто я ненавижу сидеть взаперти. И мне стыдно. — Она подтянула к груди ободранное колено. — Эсбар, наверное, не хотела, чтобы ты со мной виделась. Она сказала, я вас обеих опозорила.

— Эсбар любит тебя всей душой, как и все мы.

— Мать она любит сильнее.

— Как и следует всем нам — но, Сию, я была рядом, когда Эсбар рожала тебя. Я так гордилась тобой все эти годы. Эта ошибка — малая часть твоей жизни. Она ничего не решает.

Сию сглотнула и наклонила голову. Тунува вытащила из-за пазухи мешочек:

— Это тебе. Хоть запах леса останется с тобой.

Сию развязала шнурок. Увидев внутри нежные голубые лепестки, достала цветок и приложила его к щеке. Слезы хлынули снова. Она всегда любила синеглазку.

— Спасибо. — Сию прижалась к Тунуве. — Ты всегда так добра ко мне, Тува. Даже когда я дурю.

Тунува поцеловала ее в макушку. И тут же вспомнила, что для Эсбар такие нежности с дочерью запретны. Не дано им с Имсурином такой свободы.

— Я бы не отказалась получить кое-что взамен, — сказала Тунува. — Не расскажешь ли мне сказку?

— Какую?

— Самую главную. — Тунува погладила ее по голове. — Начинай. Ту, что рассказывал тебе Имин.

Сию слабо улыбнулась и повернулась на кровати, уступив Тунуве место на подголовном валике.

— Ты сделаешь огонь? — попросила она.

— Конечно.

Сию снова утерла лоб и примостилась рядом.

— Под корой мира кипит Огненное Чрево, — начала она. — Столетия тому назад его расплавленный пламень прорвался наружу, сгустился и застыл в поистине ужасном облике.

Тунува, щелкнув пальцами и шевельнув запястьем, вызвала яркий огонек и стряхнула его в печь — сухое дерево с растопкой мигом вспыхнули. Сию вздрогнула, поджимая пальцы ног.

— Молоком ему была лава, плотью — камень, зубами — железо. — Она поглощала глазами мерцающий огонь. — Он пил, пока не загорелось само его дыхание. То был Безымянный, и его непрестанно пылающее сердце сжигала вечная нужда — нужда в хаосе.

Тунува вспомнила, как ту же сказку рассказывал ей Балаг. С каким трепетом она вслушивалась в его грозный голос, вглядывалась в тени, которые мужчины показывали на стенах, искусно складывая пальцы.

— Огненное Чрево глубже и шире моря, но Безымянному этого мало, — окрепшим голосом говорила Сию. — Он жаждал верхнего мира. Он проплыл сквозь расплавленный огонь, прорвал мантию земли и в своем жутком облике вырвался из горы Ужаса. Огненные реки хлынули по ее склонам, пожрали город Гултага. Дым зачернил утреннее небо. Непрестанно били алые молнии, померкло солнце — это Безымянный расправил крылья.

Огонь в печи разгорелся жарче.

— Он искал теплых южных стран, — рассказывала Сию, — и вот его тень пала на Юкалу, где великим царством Лазия правил дом Онйеню. Он поселился у озера Якпа и своим дыханием и взмахами крыльев навеял чуму, отравившую все перед его лицом. Люди страдали. Кровь накалялась так, что они с криками, в корчах гибли на улицах. Безымянный взглянул на род человеческий и возненавидел людей. Он решил обратить мир — человеческий мир — в новое Огненное Чрево.

— Что внизу, то и наверху, — подсказала Тунува.

Сию кивнула.

— В те дни Лазией правил Селину Онйеню. Он видел, как обращается в хаос Юкала. Воды ее смердели и вскипали. Первым делом он отправил воинов сразить змея, но Безымянный расплавил их плоть и усеял озерные берега их костями. Тогда сельский люд стал жертвовать зверю овец, коз и быков. Когда же перевели всю скотину, Селину осталось одно. Он вышел из дворца и приказал, чтобы люди каждый день бросали жребий, решая, кому быть жертвой.

«Сто двадцать имен».

— Селину принес великий обет, — сказала Сию. — Свою жизнь он предложить не мог, но на жребиях писали имена его детей. На сто двадцать первый день из горшка с черепками выпало имя его дочери принцессы Клеолинды. Клеолинда терзалась все эти дни. Она видела страдания своего народа, посылающего на смерть даже детей, и клялась сама сразиться со зверем, потому что была искусной воительницей. Селину запретил ей. Но когда Клеолинду избрали жертвой, ему ничего не оставалось, как послать ее навстречу судьбе. И за то его имя навеки — Селину Верный Слову. В день, когда Клеолинде предстояло умереть, в Юкалу прискакал странник с Запада, искавший себе славы и венца. С ним был редкостной красоты меч, именем Аскалон. Тот человек объявил, что меч заколдован и он один может сразить змея, но двигала им не жалость. За свой клинок инисский рыцарь выдвинул два условия. Первое — чтобы народ Лазии обратился в его новую веру Шести Добродетелей. И второе — возвращаясь в свою страну, он хотел увезти с собой невесту, Клеолинду.

Сию закашлялась. Тунува подала ей кубок с ореховым молоком промочить горло.

— И что же? — спросила Тунува. — Что сказала Клеолинда?

Откинувшись, Сию опустила голову ей на плечо.

— Она просила отца изгнать рыцаря, — сказала Сию. — Даже в отчаянии она не желала видеть свой народ на коленях перед иноземным королем, но, когда она вышла навстречу смерти, рыцарь последовал за ней. И когда Клеолинду привязали к камню и Безымянный поднялся из смрадных вод, чтобы взять свою дань, рыцарь встал против него. Но Галиан Беретнет — так звали рыцаря — был труслив и глуп. Ядовитый дым и огонь свалили его. Клеолинда подхватила меч. От отравленных берегов озера Якпа до глубин Лазийской пущи она гнала Зверя Горы, отступавшего к своему логову. Достигнув этих мест, Клеолинда в изумлении узрела прекрасное дерево — выше всех, что она видела в жизни.

Эта картина была изображена на многих стенах обители. Дерево с золотыми апельсинами и обвивший его ствол красный зверь.

— Они сражались день и ночь, — рассказывала Сию. — Наконец Безымянный опалил Клеолинду огнем. Та бросилась под дерево, а увлеченный погоней зверь не сумел поджечь ничего, укрытого его тенью. Клеолинда умирала, и тут дерево подарило ей свой плод. Из последних сил она надкусила его, и тогда мир вокруг озарился светом. Она слышала землю, чувствовала в крови ее тепло, и огонь тоже вдруг стал ей послушен. Снова она сразилась со зверем и вонзила меч меж его чешуй, и Безымянный был наконец усмирен.