Тунува выдохнула. Сколько раз слышала эту легенду, и всегда она трогала душу.

— Клеолинда вернула Галиану Обманщику его меч, чтобы тот не вздумал за ним возвращаться, и изгнала его из Лазии. — Сию говорила все медленней. — Она отреклась от права на трон и удалилась от мира, чтобы хранить апельсиновое дерево, ожидая неизбежного возвращения Безымянного. И мы, одаренные пламенем, ее дети. Мы все еще здесь.

— Надолго ли? — спросила Тунува.

— Навсегда.

Девушка задышала глубже. Тунува, закрыв глаза, против воли вспомнила другую головку, так же лежавшую у нее на плече в давние времена. Эта мысль удерживала ее на месте, пока за ней не пришел Имсурин.

7

Запад

День Вверения. Глориан Храустр Беретнет все смотрела на свод балдахина, ожидая, чтобы на нее пролился свет небесного чертога.

Она молилась, чтобы почувствовать в себе готовность к жизни. Хотела, чтобы Святой шепнул ей на ухо, признал в ней свою кровь. Она надеялась, что сможет когда-нибудь потянуться к чужому человеку, своему нареченному, и пожелать, чтобы новая наследница Иниса вздула ей живот.

Короче говоря, все ее ожидания, надежды, молитвы сводились к одному — не так сильно чувствовать себя самозванкой. Только не сбылось: она была измучена еще одной бессонной ночью, по-прежнему думать не хотела о супруге, а если и рада была бы раздуть чем живот, так только добрым ломтем черничного пирога.

Джулиан проснулась с петухами и тихонько вышла одеться. Глориан глубже зарылась в подушки. Еще капельку покоя прежде, чем ее отскоблят и спутают, как гусыню, — только и этой капельки ей не досталось, потому что Хелисента плюхнулась к ней на кровать.

— Пора на свидание с миром. — Она так крепко обняла Глориан, что та улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь?

— Все болит.

— Я про Вверение. Вдруг тебя сегодня сговорят?

— Меня с самого дня рождения могли сговорить. — Глориан взглянула на нее. — А для тебя тогда что-то переменилось?

Хелисента задумалась. У нее на венчике был подвешен маленький рубин, сверкал посередине лба.

— Нет, — призналась она. — Я что ни год жду, что вдруг почувствую себя под стать Флорелл или королеве Сабран, если их взгляды не лгут, и перестану бояться, как бы кто-то не проклевал насквозь мое слово. Как будто меня… вбили или залили в форму. Только никак не дождусь.

— Я надеялась услышать другое, — вздохнула Глориан.

— Прости.

В дверь постучали — явилась Флорелл, вся в янтарных украшениях.

— Доброго утра, юные дамы, — бодро поздоровалась она.

За Флорелл вошли Джулиан с Аделой.

— Ох, Глориан! Уже Вверение! Я помню тебя такой крошкой, боялась, не потерять бы тебя в рукаве! А теперь ты глянь, какая высокая и красивая. — Флорелл потрепала Глориан по щеке. — Ну, давай-ка одеваться. Сегодня у нас много дел.

В трех милях от замка Дротвик, в сонном селении Ворхерст закричал петух. Бардольт отворил перед изумленными селянами сундуки и короба — лишь бы не проболтались о его приезде.

Вулф проснулся под грубыми одеялами, в запахе сеновала. Пристроив голову на его мускулистое плечо, спал Трит, рядом похрапывала Эйдаг. Вулф, стараясь их не разбудить, сел и нашарил сапоги. Скрипнули доски под его ногами, и Трит встрепенулся, ресницы у него задрожали.

Выйдя с сеновала, Вулф затянул поясом шерстяную накидку и прошел по палой листве в рощу дубов и золотых буков. Меж ветвей жидким пивом сочился свет, играл со струями ручья, который они перешли, вступая в Ворхерст. Неподалеку весело звонили колокола — возвещали праздник Поздней Осени.

У ручья он встал на колени, чтобы сбрить отросшую за время перехода щетину. На другом берегу свинопас, насвистывая, вел свое стадо искать желудей и буковых орешков. Вулф начисто выскреб лицо и стал изучать свое отражение.

Сегодня ему быть кравчим при величайшем короле, какого видел свет. Такой случай нельзя упустить. Вулф с четырнадцати лет служил в дружине. Если не собьется с тропы добродетели, его мечта о рыцарстве может исполниться.

Только придется накрепко зашить свое сердце, чтобы никто больше в него не пробрался. Дурак он был, когда ответил на первый поцелуй вместо того, чтобы раздавить бутон нерасцветшим.

— Что он тебе сказал?

Вулф оглянулся. Регни стояла под склонившейся ветлой — уже умытая, в полном вооружении.

— Мне хватило. — Он утерся подолом рубашки. — Тебе сильно досталось?

Регни дернула плечом:

— Хоть я и из рода вождей, но еще не доросла править своей провинцией. Юношеские дурачества можно простить и забыть. Бардольт понимает это, как никто другой.

— Не догадываешься, кто ему рассказал?

— Я брала у целительницы кое-какие травки. Думаю, она и проговорилась.

— Надо было мне к ней сходить. Прости.

— Ты не первый забываешь о подобных вещах.

Ее холодный взгляд не отпускал подходящего к ней Вулфа. На ней было серебряное ожерелье вождя с замком в виде древа Аскрдала.

— Дай угадаю, ты поклялся до конца дней чураться порока, потому что твой король похлопал тебя по руке.

— Он по руке никогда не хлопает, только по спине.

— Да, мою основательно помял.

— А мое место рядом с ним не так верно, как твое. Мне приходится соблюдать осторожность, Регни.

— Ты прекрасно знаешь, что Бардольт тебя любит. Впрочем, я тебя уважу, — сказала Регни; солнце высветило каштановый отлив в ее темной косе. — Но не спеши замкнуть свое сердце, Вулферт Гленн. Я случаем узнала, кто еще из свиты к тебе расположен.

— Кто же? — поднял бровь Вулф.

— Я бы сказала, что сам узнаешь, только веселее будет вести счет твоим промахам. — Она обняла его за пояс. — Идем. Бардольт желает видеть нас при себе в Старом зале.

Замок Дротвик почти не уступал размером королевской крепости в Аскалоне. Его Большому залу конца не было видно. Стены согревались потрескивающими огнями. Не сказать, что в них была большая нужда, потому что зал по случаю праздника Поздней Осени был набит битком.

Глориан никак не ожидала увидеть столько гостей, да и столько еды тоже. Сырники с бузиной, золотистые, как осенний лист, подавали с вареными сливками или с крыжовенным маслом; жареные хлебцы, шиповниковый пудинг, отваренные в медовом вине красные груши… А мясное! Гусь с яблоками, цыплята на вертеле, поджаристые колбаски с кедровыми орешками…

Ее бордовое платье было скроено по-искалински, с узкой талией и свободными рукавами, скрывающими лубок. Флорелл, отделив шесть прядок, сплела их в «косу добродетели», оставив остальные свободно рассыпаться по спине. Все это, да еще золотой венчик на голове… Глориан было невыносимо жарко.

Она съела еще три сырника. Арфист под рукоплескания наиграл первые ноты «Королевской охоты» — баллады о Глориан Второй, оставшейся в истории как Глориан Оленья Смерть. В честь этой прославленной королевы, чей брак привел Искалин в объятия Святого, Глориан получила свое имя.

Со стен свисали белые полотнища с изображением Истинного Меча. Волшебный клинок, которым Святой поверг Безымянного, был всюду вокруг карментцев.

Республиканцев усадили с Советом Добродетелей. Предводительствовала посольством глашатай — Нумун, рослая узкоплечая женщина с длинной, не скрытой украшениями шеей. Ее платье без рукавов расходилось вширь на талии и стекало к полу.

Лицо ее было спокойно, черные седеющие волосы тугой косой обвивали голову. Только венец из золотых листьев открыто обозначал ее власть. Нумун привезла с собой особый столовый прибор, на зубцы которого насаживала каждый кусок.

Рядом сидел ее советник, в таком же сочном пурпуре, с белой накидкой на широченном плече. Оба они были темноглазыми и темнокожими, Арпа Нерафрисс чуть светлее Нумун. Глориан еще не уяснила, как они добились своего положения и какую власть оно давало. Все это казалось так сложно.

— Что у них на гербе? — спросила за общим шумом Хелисента.

Герб изображал светлую арку на лавандовом поле.

— Это Врата Унгулуса, — объяснила Глориан. — Край света. Мне Лиума сказала.

— Разве у света есть край? — недоуменно нахмурилась Джулиан. — Да еще с воротами?

— Ну должен же он где-то кончаться?

— Разве? — склонив головку к плечу, удивилась Хелисента.

— Я слышала, у Нумун двое супругов, — прикрываясь ладошкой, сообщила Джулиан.

Хелисента возмущенно фыркнула, а Глориан прикончила третью — или четвертую — чашу вина.

— Да, вот скандал был бы в Халгалланте, — заметила Джулиан. — Супружество втроем! Ох как чудесно, греночки!

Глориан оглядела стол.

— Эй, там, — крикнула Хелисента, — передайте и принцессе!

— Ее высочество, — вскричали пирующие, поднимая чаши. — Дама Глориан!

— За нашу прекрасную принцессу, — рассмеялась сидевшая рядом с королевой Флорелл. — Радости ее залу!

Королева Сабран спустила с плеч мантию, открыв сливочно-белую кожу. Она тоже подняла чашу и одарила Глориан редкой улыбкой.

— Возлюбленная дочь, принцесса Иниса и Хрота, — звучным голосом произнесла она, и гомон стих. — Да благословит и сохранит тебя Святой в твои пятнадцать лет!

Ликующие крики взлетели к потолку.