8

Юг

Нинуру резала солнечные лучи, мышцы под мехом так и переливались. Тунува пригибалась в седле, уклоняясь от низких ветвей. Хидат Янудин не слишком от нее отставала.

Впереди проламывал заросли белохвостый долгорог. Его копыта были как нарочно созданы для такой влажной почвы, но от ихневмона не убежишь.

Никто еще, как шептались по всему Югу, не нанес Лазийской пущи на карту. И самым одаренным поэтам не выразить в словах величия ее лесов, потому что ни один не проникал в их глубину, не видел бесконечных деревьев немыслимой высоты — тысячелетних наслоений зелени.

Ничто здесь не бывало одиноким. Ничто не бывало обнаженным. Корни одеты мхом, стволы обвиты лианами. И все густо пронизано памятью прошлого.

Карт Лазийской пущи не существовало, но Тунува и так знала дорогу.

Нинуру, спрыгнув с упавшего ствола, с рыком приземлилась перед добычей. Выше, на выгнутом дугой корне, показалась Эсбар, восседавшая на громогласно ревущей Йеде. Долгорог, испугано фыркнув, вновь загрохотал копытами. На его боках выступила пена.

— Поляна! — выкрикнула Эсбар.

Тунува уже неслась дальше.

Ихневмон вырвался на устеленную мхом прогалину. Сквозь разрывы в листве сверкало солнце. Деревья на дальнем краю жались друг к другу, подобно влюбленным. Тунува сорвала со спины лук, наложила стрелу. Волшебство в ней угасало, но зрение не утратило остроты. Стрела свистнула через поляну. Долгорог споткнулся, и она натянула поводья, пропуская Хидат.

Йеда, обогнав обеих, вырвалась вперед. Тунува подавилась криком — Эсбар была уже слишком далеко, не услышит. Хидат замедлила скачку, и обе уставились на соскочившую с Йеды Эсбар. Проблеск стали, вздох, и антилопа рухнула в траву. Йеда зубами прихватила ее за шею.

Тунува подъехала к обмякшему долгорогу. Мох уже впитывал его кровь. Йеда отпустила добычу, заворчала. Черный мех на ней лоснился, зрачки в обычных для ихневмонов янтарных глазах лежали вдоль.

— Добрая охота. — Эсбар, выпрямившись, вытирала кинжал. — Удачно нас сюда занесло — мужчины говорили, мох заканчивается. И неудивительно, если я теряю кровь за троих.

— Я соберу немного. — Хидат соскользнула с седла; на концах ее кос повисли капельки. — Не больно, Дартун?

— Нет, — ответил ее светло-рыжий ихневмон: долгорог оцарапал ему бок. — Ихневмон не уступит неуклюжей скотине.

Йеда и Нинуру согласно заворчали. Тунува с улыбкой погладила Нинуру. Хидат же, сорвав клок мха, прижала его к ране, и Дартун с довольным видом стал месить лапами землю.

— Хидат, — позвала Тунува, — ты в порядке?

— Вполне. Дартуну хуже пришлось.

— Я не про охоту. — Тунува тронула ее за плечо; она не первый год наставляла Хидат и видела, когда с ней что-то не так. — Ты снимала с дерева веревку.

Хидат подняла на нее глаза. Она, хоть и юная, уже научилась находить опору в самой себе, и поколебать ее было непросто. В ее темных глазах стоял простодушный вопрос.

— Ты среди нас мудрейшая, Тува, — сказала она. — Скажи, глупо бояться, что оно больше никогда не одарит меня плодом?

— Тогда Сию — дважды дура, — буркнула Эсбар. — Это она посеяла в тебе сомнение.

Эсбар вложила охотничий нож в ножны.

— Ты все правильно сделала, Хидат. Я напомню Сию, что она перед тобой в долгу.

— Мир. Дело сделано. — Хидат ободряюще потрепала Дартуна по спине. — Ну, идем, щен. Пора нам напиться.

Оставив Нинуру сторожить добычу, они прошли туда, где деревья снова расступались перед рекой Минара. В этой части Лазийской пущи ее русло разливалось почти на две лиги.

Солнце вспыхивало на золотых гребешках волн. Пока Хидат поила своего ихневмона, Эсбар сбросила накидку всадницы и принялась выжимать пропитанные кровью рукава.

— Ты так смотришь… — обратилась она к Тунуве. — Это из-за того, что я сказала про Сию?

Тунува, присев на поваленное дерево, стягивала сапоги.

— Нет. Просто я надеялась, что ты дашь убить долгорога Хидат, — сказала она, опуская ноги в мелкую воду у берега. — Это напомнило бы ей, как она искусна, вернуло бы веру в себя.

Эсбар долго смотрела ей в лицо, потом кивнула:

— Добрая мысль. — Она расстелила накидку на камне и подсела к Тунуве. — Прости. Ты знаешь, как я увлекаюсь в состязаниях.

— Потому ты и мунгуна. — Тунува потрепала подругу по колену. — Не за что тут извиняться.

Эсбар сжала ее пальцы. Тунува пробежала глазами по пятнышкам на ее кисти. У нее тоже руки с возрастом изменилась: распухли костяшки, сильней проступили вены.

— Тува, — позвала Хидат, стоя по колено в воде, — чуть не забыла: с тобой хочет поговорить настоятельница. Если желаешь, иди к ней сразу. С долгорогом мы управимся, верно, Эс?

— Я думаю. — Эсбар, покосившись на Тунуву, понизила голос: — Если это насчет Сию…

— То я тебе расскажу.

Тунува поцеловала ее и встала. Эсбар подставила лицо солнцу.

Тень леса обняла Тунуву. Она, держа сапоги в руке и почти беззвучно ступая босыми ногами, вернулась на поляну. Кое-кому деревья дарили не только священный огонь, но и молчание тени.

Она направила Нинуру к обители, миновала невидимые сторожки, передававшие весть о ее приходе наложившим чары магичкам.

Кто не знал, где искать, никогда не нашел бы входа, скрытого под толстыми, широко раскинувшимися корнями гигантской смоковницы. Тунува спустилась в тоннель и шла по нему, пока земля под ногами не сменилась гладкой плиткой. Поднявшись в солнечную комнату, Нинуру прилегла вздремнуть на балконе, а Тунува переоделась.

Сагул подкреплялась в собственной солнечной комнате, в палате Невест. Тунува застала ее над тарелкой горячего риса с копченой козлятиной и креветками под соусом из трав и орехового масла.

За ее окном гремел Плач Галиана. Водопад, падая в долину Крови, становился притоком Нижней Минары и с ней убегал на юго-запад, к морю.

— Настоятельница, — позвала Тунува, — позволь присоединиться?

— Тунува Мелим. — Сагул махнула на кресло. — Садись. Ешь. Ты, должно быть, проголодалась.

Тунува, омыв руки в тазу, положила себе риса.

— Успешна ли была охота?

— Самец долгорога. Отличное мясо. — Тува, сдобрив рис маслом, слепила его в комок. — Хидат сказала, ты хотела со мной поговорить.

— Действительно. Я усну сразу, как поем, так что буду краткой. — Сагул проглотила еду. — Я обдумала твое предложение послать Сию ак-Нару в большой мир.

— Я полагала, с ней уже все решено, настоятельница.

— Тогда за меня говорило солнечное вино. — Сагул сделала глоток. — Сию отправится ко двору в Нзене. Как посвященная.

Она подцепила кончиком ножа креветку.

— Гашан будет наставлять ее и не оставит без совета.

Тунува едва верила своим ушам.

— Настоятельница, — с неимоверным облегчением заговорила она, — спасибо! Ты еще будешь ею гордиться, и по заслугам!

— Знаешь, почему я избрала своей преемницей Эсбар?

— Потому что ее уважает вся обитель. Потому что она решительна, умеет воодушевлять и мысли ее возвышенны. И она великая магичка.

— Все это, конечно, так, — крякнула Сагул и прожевала креветку. — Но прежде всего потому, что она прислушивается к тебе. Ты ее сдерживаешь и направляешь. Ты для нее — голос рассудка. После моей смерти она только твоего совета и станет слушать.

— Сагул, она любит всю семью. Она внимает каждому.

— Что, сегодня Эсбар сама убила долгорога или уступила удар растревоженной Хидат?

— Сама, — потупилась Тунува.

— Настоятельница должна не просто слушать. И не просто смотреть, но видеть. Если каждая из нас — огонь, то Эсбар — горящий наконечник стрелы. Она так устремлена к цели, что не заметит, коли мир за ней загорится. В этой неуклонности и сила ее, и слабость. — Настоятельница отложила нож — Ты заметила, в чем нуждается Хидат, хотя та ни слова тебе не сказала. И с Сию всегда было так же. Ты — тот огонь, что согревает, Тунува Мелим. Огонь, что затворяет кровь.

Тунува отправила в рот слепленный комок риса. Каждый такой разговор с глазу на глаз с Сагул вызывал в ней странные чувства: разом тревожил и утешал.

— Ты оказываешь мне честь, настоятельница, — сказала она. — Можно мне навестить Сию, сказать ей о новом поручении?

— Можно. Сразу я не смогу ее отпустить — не дело поощрять дерзких древолазов, — но, как только отбудет наказание, мы вручим ей воспламеняющий огонь. — Сагул шевельнула бровью. — В тебе сиден затухает, хранительница могилы. Спустись этой ночью в долину насыться.

На закате она сошла по тысяче ступеней в ложе долины. Ночь выдалась прохладной. У реки сидели мужчины и, перешучиваясь, передавали по кругу кувшин с вином. При виде Тунувы их как ветром сдуло.

Каждая из сестер ела в одиночестве — кроме первого раза, когда плод съедали при всей семье. Тунува в тот день оделась в белый плащ посвященной. На каждом шагу она проникалась страхом — достойна ли она, не откажет ли ей дерево.

Прошел не один десяток лет, а она все еще оставалась посвященной — готовой к бою, который так и не начался. Других рангов в обители не бывало, потому что разить было некого.

Она уронила с плеч плащ и опустилась на колени между корнями. Апельсины на ветвях горели свечками. Один, шурша между лепестками, упал ей в подставленную ладонь. Огонь сердцевины насквозь просвечивал кожуру.