— «Узрите мой ужасный меч Аскалон, выкованный из давшей мне имя ночи. Узрите чешую багрового железа, вырванную из груди великого врага. И люди услышали и уверовали в него, подарив ему любовь и верность».

Королева Сабран сложила вместе ладони. Она слушала, прикрыв глаза, одними губами повторяя слова сказания.

— В свой срок королева Клеолинда принесла ему дочь Сабран, чье правление было долгим и праведным. Но ее рождение погубило Клеолинду, и Святой, благословив свое единственное дитя, воззвал к скорбящему народу: «Говорю вам: в ее честь мой род будет родом королев, их великим государством, потому что она была мне и силой, и корнем, питающим мое сердце, и ее память будет жить до конца времен. Говорю вам: мой род станет бесконечной рекой, цепью длиннее вечности. Говорю вам: он навеки скует змея».

Глориан разглядывала ветвящиеся голубые жилки на тыльной стороне ладони.

— Мы призываем Святого, пребывающего в небесном чертоге Халгалланте, благословить наше потомство. — Священница закрыла книгу. — Да благословит он нашу добрую королеву Сабран. Да благословит он ее мать Мариан, даму Иниса. И да благословит он нашу принцессу Глориан, чье лоно принесет новый плод этой лозы.

Глориан встрепенулась.

— Они — река, и цепь, и обетование.

— Река, и цепь, и обетование, — эхом отозвалась паства. — Да благословит он королевство Инисское.

— Идите, — воззвала священница, — и живите в добродетели.

Королева Сабран начертала в воздухе знак меча. Она вышла первой в сопровождении своих дам.

В сумерках Глориан снова встретилась с ней в королевской светлице — палате Уединения. Здесь — редкость для этого замка — окна были застеклены толстым зеленоватым «лесным» стеклом. Мать, освещенная отблесками камина, сидела за столом, перед ней лежала Большая печать Иниса.

— Глориан, — кивнула она.

— Добрый вечер, матушка.

Рядом с матерью сидел герцог Щедрости Робарт Эллер, представительный, как всегда.

— Принцесса, — приветствовал он Глориан, — как приятно вас видеть. Простите, но мы с ее милостью должны были обсудить некий важный вопрос. Наша беседа затянулась долее, чем мы думали.

— Это ничего, герцог Робарт. Золотая брошь, которую вы прислали мне на Вверение, великолепна! — Глориан вспомнила о манерах. — Я никогда не видела ничего подобного.

— Вы не поверите, но ее выкопали в поле — быть может, из клада, зарытого хротскими разбойниками, — поведал Робарт, возбуждая ее любопытство. — Эти сокровища, по всей видимости, завезены из Феллсгерта. Я счел эту брошь достойным даром для принцессы Хрота и попросил мастера вернуть ей прежний блеск. Рад, что она вам по душе.

— Благодарю вас.

— Вот, Робарт. — Королева Сабран передала ему пергамент. — Жду вас завтра.

— Ваша милость.

Он поклонился обеим и исчез, оставив Глориан наедине с матерью, уже снова что-то писавшей.

— Посиди со мной, Глориан.

Та опустилась в кресло по другую сторону стола.

— Твой отец сказал, что кавалеры не произвели на тебя впечатления, — сказала королева. — Это так?

— Я не… не в восторге ни от кого из них.

— Я слышала, особенно неприятен тебе Магнауст Ваттен. — Сабран не поднимала глаз от письма. — Однако согласись, нельзя судить человека по столь краткому знакомству.

«Бригстадцы — гордецы. Он должен был оказать тебе больше почтения».

Глориан вздернула подбородок.

— Я оценила его, матушка, — сказала она, — и нашла самовлюбленным и недобрым.

— Твой отец при первом появлении в Инисе показался мне злобным зверем в короне из костей.

Королева Сабран капнула на письмо красным воском и приложила печать. Затем сдвинула пергамент ближе к огню, чтобы просохли чернила.

— Ваттены, будучи хротцами, являются подданными твоего отца, — проговорила она, постукивая пальцами по столу. — Формально они — его наместники и правят Ментендоном от его имени.

— Да.

— Но ты, разумеется, задумывалась, почему Герион Ваттенварг преклонил колено перед твоим отцом. Что ни говори, он уже покорил себе целую страну. И мог бросить вызов своему законному повелителю.

— Он бы не выстоял против Кольчуги Добродетели, — сказала Глориан. — Это никому не по силам.

— Да. Однако, чтобы закрепить мир между Хротом и Ментендоном, было договорено, что твой кузен Эйнлек Отлинг обручится с единственной дочерью Гериона — Бренной Ваттен.

Огонь стал слишком жарким.

— Твой отец неспроста прибыл на Вверение. Он принес печальное известие, что Бренна скончалась, — сообщила королева Сабран. — Весной она должна была выйти за Эйнлека.

— Да примет ее Святой в небесном чертоге!

— Да будет он милостив! — Королева сделала знак меча. — У Гериона еще двое детей — первенец Магнауст и Хайнрик, которому всего два года. Эйнлек нуждается в наследнике по крови и потому не может сочетаться браком с Магнаустом, который не принесет потомства.

Глориан уже поняла.

— Вы хотите обвенчать меня с Магнаустом, — жалобно проговорила она.

— Я бы скорее нашла тебе супруга в Искалине — мы слишком давно не доказывали своей благосклонности старинным друзьям. Но Герион Ваттенварг — человек гордый, а с возрастом стал обидчив. Сейчас, когда Карментум поднимает голос против монархии, мы не можем позволить себе внутренних трений среди верных. Ваше обручение задобрит Гериона и сохранит в целости Кольчугу Добродетели.

В долгом молчании Глориан вспоминала Магнауста Ваттена, его надменную ухмылку и сочащийся презрением голос.

— Зачем было внушать мне, будто у меня есть выбор? — услышала она свои слова. — Почему бы просто не сказать, что это он?

— Глориан, ты уже не дитя. Я не хочу слушать жалоб, — холодно отозвалась королева Сабран. — Магнаусту предстоит стать наместником Ментендона. Тебе не придется проводить с ним много времени, если он тебе не по нраву. От него требуется одно — ребенок.

— А если я не хочу ребенка? И глупого супруга? — вырвалось у Глориан. — Если никогда не хотела?

Молчание было ужасным. Глориан уже думала, что сейчас лишится чувств. Ее самая заветная тайна — тайна, которую она хранила столько лет, — прорвалась наружу, как сломанная кость сквозь кожу.

— Скажи мне, дочь моя, — с пугающей мягкостью заговорила королева, — ты слушала сегодня сказание?

Глориан дрожала. Она знала, что непростительно оскорбила Святого.

— Да, — шепнула она.

Ребра у нее натянулись, как струны. А вдруг стража слышала и разнесет ее слова — слова наследницы, презревшей свое призвание?

— Мы связаны долгом продолжать род Святого и тем хранить мир от Безымянного. Это — единственное, в чем Беретнет не дано выбора, — сказала Сабран. — Крошечная жертва за все права, которые дарует нам корона.

С языка Глориан рвались тысячи возражений. Она проглотила их.

— Когда мне венчаться?

— Как только позволит закон — когда тебе исполнится семнадцать.

Глориан сквозь слезы смотрела на мать.

— Наши недавние предшественницы едва не погубили страну, — тихо сказала королева Сабран. — Мы с тобой, Глориан, не можем позволить себе ни одного неверного шага. На нас смотрят все глаза. Все ожидают увидеть, что и мы такие же — что карментцы правы и мы с тобой вовсе не святой щит. И потому мы не дадим трещины, мы не оступимся. Мы без жалоб исполним врученный нам Святым долг.

Она помолчала.

— Однажды перед тобой будет сидеть твоя дочь, и ты скажешь ей, что она должна обвенчаться ради страны, и тогда вспомнишь этот день.

— Нет. Я никогда не буду такой, как вы, — надтреснутым голосом выговорила Глориан. — И притворяться больше не стану.

Королева Сабран не пыталась остановить дочь, когда та распахнула дверь и пронеслась мимо часовых. В конце коридора Глориан чуть не столкнулась с отцом.

— Глориан? — Он поймал ее за плечи и наклонился, заглядывая в лицо. — Глориан, что стряслось?

Она только раз взглянула на него — такого заботливого, такого доброго — и разразилась слезами. Он не успел повторить вопроса — она выскользнула из его рук и, рыдая, припала к груди.