— Отцу ты рассказывала, что надумала?

— Нет еще. Спрошу, когда ты вернешься в Хрот. — Мара сжала его локоть. — Сегодня я хочу услышать все о тебе.

Благородный Эдрик, барон Гленн Лангартский, склонялся над пергаментом в большем из двух своих кабинетов. Он сидел лицом к оконной нише, на «лесном» стекле был выгравирован герб баронства — могучая ольха среди осоки в глубоком ущелье.

— Отец! — Мара, нагнувшись, поцеловала его в затылок. — У нас гость.

— Гость… — устало отозвался он. — Святой, я, верно, запамятовал. Я обещал заглянуть в Боуэн-Хот…

— Этот гость не будет на тебя в обиде.

Вулф подышал, смиряя волнение. Благородный Эдрик, морща лоб, развернулся в кресле.

Он постарел. Конечно постарел. Волосы совсем серебряные, подрезаны по плечам, и на оливковой коже больше морщин. Но все же он еще крепок и строен.

— Вулферт! — Глаза у него стали как блюдца. — Неужто это мой сын?

Вулф поклонился, улыбаясь до ушей:

— Отец!

Эдрик шагнул к нему. Вулфу стало тепло на его груди.

— Клянусь Святым, король Бардольт прислал нам зрелого мужа! — Отец разглядывал сына, держа за плечи. — Ах, то-то Роланд разозлится. Не забыл, как он гордился, что обогнал вас обоих ростом?

— Еще бы! Помнится, он обещал вколотить меня в землю, как жердь для шатра, — суховато ответил Вулф.

— Посмотреть на тебя, ты способен ответить чем похуже. Но скажи, надолго ли ты?

— Всего на несколько дней. Прости, отец. Его милость до конца недели отплывает в Хрот.

— Тогда не будем терять времени, пока ты снова не исчез, чтобы вернуться уже седовласым старцем. — Благородный Эдрик обнял Вулфа и Мару за плечи и привлек к себе. — Мне действительно надо бы навестить одного из арендаторов, но давайте сходим к нему вместе, втроем? Тебе пойдет на пользу добрый инисский воздух, Вулферт.

Арендатор, старый рыцарь, жил у тетеревиного болотца в трех милях от Лангарта. Вулф упивался осенними видами, Озерный край так и сиял золотистой листвой и медными лучами.

По дороге он расписывал красоты Хрота: сверкающий изумрудный лед в его дальних пределах, играющие в небесах завесы сияния; лето без ночи, водопады, застывающие накрахмаленными простынями и не оттаивающие почти весь год.

— Тебя послушать, там как во сне. — Мара перепрыгнула лужу. — Понятно, почему ты редко бываешь в Инисе.

— Инис красив по-своему, — возразил Вулф. — Не так дивен и огромен, зато он богаче. И ласковей.

Он вдохнул запах жухлой травы:

— Я соскучился по осени. И по весне тоже — по ее ароматам и краскам. Надоедает все время дышать снегами.

— У снега есть запах?

— Для него даже слово есть. «Скетра» — запах дочиста отмытого воздуха.

— А ты по-прежнему близок с другими дружинниками? — спросил благородный Эдрик. — Они к тебе добры?

— Да, отец, — ответил Вулф, чуть помедлив.

Почти правда. Не стоило тревожить родных из-за презрения одного.

— А знаешь, у тебя появился хротский выговор, — заметила Мара; щеки у нее порозовели от холода. — В прошлый твой приезд я его слышала как набегающую волну. А теперь он застыл льдиной.

Вулф, хихикнув, покачал головой:

— Хротцы, стоит мне открыть рот, узнают чужака.

— Ох какой же ты чужак! Ты с девяти лет топчешь те же снега.

— Мы так гордимся тобой, Вулф, — сказал Эдрик. — Будь ты здесь или в Хроте.

— Спасибо, отец.

У своего арендатора благородный Эдрик долго не задержался, и все же в поместье они вернулись только под вечер, замерзшие и облепленные грязью. К тому времени домоправитель приготовил для Вулфа его старую комнату. Вулф тронул пальцем знак, выцарапанный на косяке кем-то из прежних обитателей Лангарта, — крошечный кружок с протянувшимися вверх тонкими линиями.

Они с Марой и Роландом годами ломали голову над его значением. Находили и другие такие, выцарапанные у очагов, на окнах и дверях. Знаки, бесспорно, были языческими, но благородный Эдрик не велел их трогать. «Они так же принадлежат Лангарту, как мы с вами, — сказал он детям, — мы не станем святыми, стирая прошлое».

Вулф собирался просто прилечь, вспомнить, как спится рядом с родными, но задремал и увидел сон, который помнил с детства. Сновидение увело его в глубину лесов, он искал кого-то, сам не зная кого, искал долго и упорно, громко звал, но никто ему не ответил. Он бежал, бежал, плача от страха, пока деревья не расступились и не открыли пропахшую кровью поляну. Он слышал рядом гудение пчел — слышал, но никогда их не видел.

— Вулф.

Он вырвался из сна, еще слыша пчел. На краю кровати сидела Мара.

— Ужин готов. — Сестра тронула его за плечо. — Тебе что-то снилось?

— Нет. — Он протер глаза. — Па с Роландом вернулись?

— Скоро будут.

Мара переоделась в платье оливкового цвета, отчего стала ярче зелень ее глаз.

— Что тебя тревожит?

Сестра всегда все замечала, с сопливого детства.

— Ничего, — сказал Вулф. — Я сейчас спущусь.

Они прошли в Большой зал. Вулф всегда любил его неброскую красоту. Они с Марой сели к столу, уставленному блюдами, по которым он успел стосковаться: щавелевый пудинг и колбаски, жаркое из годовалого барашка, чернослив с того самого дерева во дворе, сладкие лепешки, яблочный пирог, подававшийся с белым сыром Ратдунского святилища. Слуги уже разливали бузинную настойку, когда в сводчатую дверь шумно ввалились двое мужчин.

Благородный Манселл Шор был единственным в семье южанином, он родился на берегу, у Торфяников. Крепкий, как бычок, один глаз темный, другой серый. На смуглом лице усы подковой, редеющие черные кудри над выпуклым лбом почти без седины.

При виде Вулфа он застыл:

— Сын?

— Па, — ухмыльнулся в ответ Вулф.

Благородный Манселл сочно расхохотался и раскинул руки. Вулф шагнул в его объятия. От улыбки у него ныли щеки. Роланд в дверях стягивал перчатки.

— Вернулся наш щенок! — Он хлопнул Вулфа по спине. — Рад тебя видеть, Волчонок.

— И я тебя, Ролло.

Роланд вырос в достойного наследника баронства. Он был широк в плечах и груди и хорош собой, не предпринимая к тому никаких усилий. Каштановые волосы достались им с Марой от матери — дамы Розы Гленн. Она и ее супруг погибли от рук разбойников, когда Роланду было четыре года, а Маре едва исполнилось два. То убийство всколыхнуло все королевство.

Лорд Эдрик усыновил племянницу и племянника, которые выросли, считая его своим отцом. Он сочетался браком с лордом Манселлом, и Вулф стал пятым членом семьи под крышей Лангарта.

— Вот нежданная радость! — Благородный Манселл сбросил плащ. — Что привело тебя в родные края, Вулф?

— Вверение дамы Глориан.

— Ах, ну конечно.

— Мы слышали, на пиру околачивались какие-то республиканцы, — обратился к Вулфу Роланд. — Как тебе язычники-карментцы?

— Кричащие наряды, драгоценности, пышная свита. На мой глаз, выборные монархи.

— И все же у них решает народ. Есть разница, — сказал благородный Эдрик.

Когда все расселись по местам, он любовно взглянул на супруга:

— Удалось тебе разрешить тот спор, милый?

— Куда там. Этак он затянется на сто лет. — Манселл закатил глаза, потом поудобней устроился в кресле и дал знак слуге наполнить чашу. — Рыцарь Армунд Кроттл! В жизни не видал, чтобы кто так уперся, как он в эту забытую Святым дорогу.

— Тебя не радует такое будущее? — обратилась Мара к Роланду, видя, как тот шевельнул бровью и потянулся к блюду.

— Все мы должны служить Святому. Со временем из твоего брата выйдет славный барон. — Благородный Эдрик улыбнулся со своего места во главе стола. — Вы посмотрите! Все снова в сборе.

— Действительно, полный сбор. — Роланд поднял чашу. — За Вулфа!

Они выпили. В свете оплывающих свечей Вулф слушал рассказ благородного Манселла о затянувшейся распре и понимал, как жестоко стосковался по их обществу, по их голосам.

— Из Болотного края доходят странные вести. — Манселл проглотил тушенный в масле горошек. — У них там, знаете, есть горячие ключи — Ферндейлское Варево. Наш добрый друг Армунд рассказывал, что вода в них вскипела. Ошпарила разом пятерых купавшихся.

— Какой ужас! — подала голос Мара. — Они выжили?

— Один выжил, остальные нет.

— И в Хроте случилось подобное, — припомнил Вулф. — Грязевые пруды у горы Домут… от них круглый год поднимается пар, но как раз перед нашим отъездом Бардольту донесли, что они бурлят и плюются, как котел, — вскипели все разом.

— Святой, надеюсь, в них никого не было.

— У нас хватает ума держаться подальше, — покачал головой Вулф. — Грязь всегда ужасно горячая.

— Наш маленький братишка! Всегда в шаге от смерти и так спокойно об этом говорит… — заметил Роланд. — От чего же такая перемена с инисскими ключами?

Благородный Манселл крякнул:

— Может, где-то в мире случилось землетрясение или извержение. — Он осушил чашу. — Или это недобрый знак, предвещающий отступничество ментцев.

— Потише, Па, — негромко предупредила Мара. — Как бы Рик не услышал.

— Ох, Святой, да пусть бы и слышал! Ваттены принесли им спасение, а они только и делают, что брюзжат. — Манселл подлил всем вина. — Но оставим политику. Вулф, расскажи о своих северных приключениях.