Едва подошвы ее оторвались от снега, и Думаи с Ипьеды не стало.

На всем пути с горы вниз Нойзикен па Думаи тревожили сны. Ей снился белый дракон, женщина в ловушке собственных костей, трещины, открывающиеся в иссохшей земле. Она не знала, часы или дни прошли до того, как дверь отворилась и ей помогли спуститься на землю.

Земля!

Впервые в жизни под ногами не лежал снег. Нет, она ступила на дорожку, ведущую к дому с зеленой крышей под краснеющими по осени листопадными деревьями.

Вдали божеством возвышалась гора Ипьеда.

Она впервые увидела гору, на которой прожила жизнь. Увидела во всем великолепии. Теперь она взирала на нее, онемев и благоговея, — на три ее белых пика, когти дракона.

— Принцесса? — с любопытством спросил кто-то.

Думаи опустила взгляд на седовласую, кругленькую, как груша, женщину, пялившую на нее глаза.

— Ах, Манаи была права. Вы так похожи на его величество!

Думаи постаралась держать себя в руках:

— Вы госпожа Тапоро?

— Да. Простите мое удивление, принцесса Думаи, — поклонилась женщина. — Я — Митара па Тапоро, ваша… о, дайте подумать. Троюродная сестра, как мне кажется, по деду. Добро пожаловать в мой дом.

Она распрямилась и улыбнулась:

— Да ты ли это, Осипа?

— Тапоро. — Осипа, опираясь на трость, прохромала к ним и взглянула на женщину. — Вижу, и ты состарилась.

— Как не состариться? — рассмеялась госпожа Тапоро. — Добро пожаловать в Антуму, друг мой. По тому немногому, что я знаю о горах, вам, верно, пока нездоровится. Здесь вы привыкнете к земле, а я подготовлю вас обеих к придворной жизни.

— Я ее не забыла, — проворчала Осипа. — Как там говорилось: «При дворе удача расцветает весенними цветами и опадает осенней листвой».

— Боюсь, за время твоего отсутствия коварства там только прибавилось. — Госпожа Тапоро поманила их за собой. — Прошу вас, входите и обогрейтесь. Не станем выставлять вас на глаза. Лучше, чтобы речной хозяин не знал о вашем приезде.

17

Запад

Озерный край на восходе был прекраснейшей из шести провинций Иниса. Сохлое озеро мирно замерло, точно клинок в ножнах, только цапли бродили по отмелям, выхватывая ранних рыбок.

Это на севере. На юге Дебри еще укрывали под собой ночь. Дятел застучал по дереву, показав себя храбрее многих людей. В эти двери мало кто дерзал постучаться.

— Вулф.

Мара шла к нему.

— Не надо тебе было вставать, — сказал растроганный Вулф. — Мы ведь уже попрощались.

— Должен же кто-то тебя проводить, — возразила она. — У тебя усталый вид. Плохой сон?

Он, пожав плечами, занялся лошадью, разгладил складки чепрака.

— Вулф, сколько лет я тебе твержу, что это глупая сказка. Никакой ведьмы не было на свете.

— В Хроте говорят, чем старше сказка, тем глубже ее корни.

— А эта коренится в страхе перед темнотой. Нет на этих лесах никакого проклятья, и на тебе тоже.

Когда он взял в руки седло, она поднялась на приступку:

— Что ты хмуришься?

— Я всегда хмурый.

— Да, но сейчас пуще обычного. Если будешь вечно ждать беды, к двадцати годам поседеешь.

В груди у Вулфа словно распахнулась дверь, выпустив что-то, что он пытался удержать под замком. Мара всегда давала ему разумные советы.

— Я оскорбил рыцаря Верности, — сказал он. — С Регни. Летом.

— А король Бардольт прознал, — угадала Мара. Он кивнул. — Такой женщине положен высокородный супруг.

— Я не набивался к ней в мужья. И она не думала меня брать. Мы это просто из любопытства, по глупости. — Чтобы справиться с пряжками, Вулф стянул перчатки. — На этот раз Бардольт меня простил, но порой я боюсь, что мне не хватит сил идти этой дорогой. Что я ее не достоин.

— Вулф, брось уже свою вечную битву за достоинство. Отец и Па гордятся нами, что бы мы ни делали.

— Ты же знаешь, со мной иначе.

— Нет. Ты им такой же родной, как я, — тихо и твердо проговорила Мара. — Ты выбрал трудный путь, а причина тому в Шести Добродетелях. Не будь так трудно следовать всем им сразу, мы бы все были святыми.

Она коснулась брошки покровителя, которой Вулф застегивал плащ, — серебряного колоса. Отец добился для него королевского дозволения носить серебряный знак, как вся их семья.

— Твой покровитель — рыцарь Щедрости, — напомнила она. — Вот и будь щедр к себе. Если самый большой твой порок в том, что ищешь тепла на холоде, Святой тебя простит. И король тоже.

— Надеюсь. Если первой доберешься до небесного чертога, замолвишь за меня словечко?

— У меня своих грехов хватает. — Мара чмокнула его в щеку. — Не пропадай больше так надолго. И когда вернешься, сверкая шпорами и перевязью, не жди, что все станут именовать тебя «рыцарь Вулферт».

Он улыбнулся ей, садясь в седло:

— Рыцарь Вулф — тоже неплохо.

Мара засмеялась и помахала ему — поезжай. Скоро она скрылась в тумане, скрылся и страшный лес за ее спиной.

В окно палаты Уединения проник косой луч. Адела, сидевшая ближе всех к камину, отправила в рот ложку тушеных груш.

— Как здоровье? — спросила ее Глориан.

Ее лицо под каштановыми волосами казалось очень бледным, и щеки ввалились.

— Спасибо Святому, — прошепелявила девушка, — простер божественную длань, чтобы избавить меня от зубной боли.

Хелисента подула на горячую кашицу.

— Скорее бы уж мастеро Бурн простерле свои клещи.

Адела с заметным трудом проглотила грушу и вместе с ней — ответную колкость.

— У меня новость, — вмешалась Джулиан, закладывая за ухо прядь волос. — Кажется, меня скоро сговорят.

Глориан оторвалась от ужина:

— За кого?

— За благородного Осберта Комба.

— Тогда ты станешь герцогиней Вежливости по мужу — во всяком случае, когда умрет его мать, — протянула Хелисента. — Тебе бы хотелось сменить покровителя?

— Нет, — возразила Глориан. — Джулиан ведет род от дамы Лорейн Венц, и ее добродетелью всегда останется Справедливость.

От разговоров о помолвке у нее стало кисло в животе.

— Когда тебя с ним познакомят, Джулс?

— Завтра он приезжает ко двору. — Джулиан крутила в пальцах кончик темной косы. — Я знаю, что не обязана венчаться, но с тех пор, как мама сказала, у меня бабочки в животе так и бьются.

— Ты их прихлопни. Тебя нельзя не полюбить. — Глориан с излишней горячностью ткнула вилкой в ломтик ветчины. — И уж конечно, тебя мать не заставит выйти за человека, который тебе отвратителен.

Она сделала вид, что не замечает их встревоженных взглядов. Но обрадовалась, когда рыцарь Брамель прервал беседу:

— Принцесса, король Бардольт приглашает вас присоединиться к нему в саду. Вы дозволите вас проводить?

— Дозволю. — Она встала.

От небесной синевы заслезились глаза. Стражник провел ее к невысокой стене яблоневого сада, где ждал с горячим искалинским жеребцом отец.

— Дочка, — сказал он на хротском, — поедем гулять. Сегодня прекрасное утро.

Глориан замялась, тронув свой лубок.

— Мастеро Бурн велит мне носить его еще три недели. А матушка говорит…

— Знаю, что говорит матушка, потому и указал конюху заседлать особо.

Он тронул седло, и она увидела, что сзади к нему крепится дополнительное сиденье.

— Вот. Так я возил тебя ребенком.

Глориан просияла. Отец, стараясь не потревожить лубок, подсадил ее на подушку и сел сам.

— Вот так, — сказал он, пришпорив боевого коня.

Принадлежащие к замку земли тянулись вдаль мимо озера Блен до Королевского леса с побитыми ветром дубами и снежными соснами, где так часто охотились ее родители. Обнимая отца за пояс, Глориан воображала, как он, размахивая «бородатым» топором, мчится через Хрот.

Его сопровождали, держась в отдалении, шестеро дружинников. Среди них была и Регни Аскрдальская, гордо восседавшая на гнедом жеребце.

Рыцарский конь галопом проскакал по палой листве, вспугнул стаю гусей. Затем король Бардольт придержал скакуна, а дружинники отстали. Деревья расступились, и перед Глориан открылись головокружительные кручи Сорвейских гор. Отец вывез ее за королевские леса к склонам высочайшей в Инисе вершины.

Водопад взбивал в пену воду глубокого озерца, прозрачно-зеленого, как лесное стекло. Заслонив глаза ладонью, Глориан разглядела и другие водопады, скакавшие по ступеням скал.

— Водоворотные озера, — объявил отец. — Не многим известна тайна этой провинции. Мало кто осмелится нарушить границу королевских лесов.

Спешившись, он снял с седла Глориан:

— Как твоя рука, заживает?

— Да. Это досадная случайность, — заверила Глориан. — Мне хочется снова ездить верхом, отец.

Бардольт привязал жеребца к дереву.

— Я поговорю с ее милостью. — Он положил ладонь ей между лопатками. — Посиди со мной.

Они подыскали удобные валуны. Бардольт снял сапоги и портянки, опустил ноги в воду. Глориан, подобрав юбки, последовала его примеру.

— Твоя мать показала мне эти озера летом перед твоим рождением. Долгое было лето и жаркое. — Бардольт с улыбкой прищурился на вершину. — Мы, неделя за неделей, каждый день остывали в этих прудах.

— Мать плавала в диких озерах? — удивилась и обрадовалась Глориан. — Она… в одной сорочке?