Он почему-то улыбнулся шире прежнего.

— Конечно, королевна моя. Конечно, она была в сорочке. — Отец посерьезнел. — Я говорил с ней после твоего вчерашнего ухода из палаты Уединения.

Глориан сникла:

— Она тебе рассказала про нашу ссору. О моих словах.

— Да, — подтвердил Бардольт, — но я хотел бы услышать об этом из твоих уст, Глориан.

Впервые за этот год Глориан вглядывалась в его лицо при дневном свете и вблизи. Кожа под глазами обвисла, стали глубже морщины на лбу, в золотистой бороде и в волосах протянулись седые ниточки. Она возненавидела эти приметы старости.

— Я ей сказала, что не хочу замуж, — с трудом выдавила Глориан. — И ребенка не хочу.

— Ты это сказала со зла или честно?

— И так и так.

Она готовилась принять упреки, но отец промолчал. Он уперся локтями в колени, сжал большие ладони. На указательном пальце левой руки блеснуло кольцо с узлом любви.

— Где-то в этих горах берет исток река Литсом, самая длинная река Иниса, — заговорил он. — Она начинается с ручейка, стекает по этой долине и пробивает себе путь к Пепельному морю. Нескончаемая нить, поддерживающая жизнь этой земли. Она ни разу за много столетий не пересыхала.

Вода утешения, исходящая от Святого. От его вечной лозы. Глориан довольно наслушалась священнослужителей, чтобы узнать знакомый мотив.

— Да, отец, — пробормотала она.

— Нет. Я хочу услышать правду, — возразил Бардольт, не смягчая взгляда. — Скажи, чего ты боишься. Каждый воин должен познать страх. Без него отвага — пустое бахвальство. Иными словами, глупость.

Знаком его покровителя был золотой щит. Круглый, как и на ее броши, и так же заострявшийся книзу.

— Я не воин, — сказала Глориан, и у нее перехватило горло. — Мне бы хотелось, отец… хотелось быть как ты.

У него смягчились желваки на скулах.

— Воин — хозяин своему телу. Мое же принадлежит Инису.

Он снова стиснул зубы. На один страшный миг ее смешливый и добрый отец показался бесконечно усталым.

— Это самое трудное. Знать, что ты воплощаешь целую страну, — сказал он. — Что страна бдит твоими глазами, берет силу из твоего чрева, что щит ей — твое сердце и будущее — твоя плоть. Это даже для меня тягостно, а я никогда не растил в себе наследника. Твоя мать и твоя тетя растили, а я, сколько бы побед ни одержал в Хроте, в этой битве им был не помощник.

Только шум воды нарушал тишину. Глориан так хотелось отогнать от отца эту тень.

— Глориан, — сказал он наконец, — как ты думаешь, твоя мать — воин?

— Нет, — в недоумении ответила Глориан, — она не сражается.

— Да, она сражается. Каждый день она ведет бой за силу и безопасность Иниса. Мне на поле боя не раз выпадал трудный выбор, выбор между жизнью и смертью. То же самое делает твоя мать. Только ее поле битвы — палата Совета, ее оружие — письма и соглашения, а ее броня — сама страна Добродетели. — Он поднял глаза к вершине. — Иногда выбор есть, Глориан. У реки не один путь к морю, и не один путь ведет к победе. Но порой — только один.

Вывод был яснее ясного. Но Глориан, пока отец был в настроении поговорить, решилась помериться с ним упорством.

— Есть же и другие, отец, — сказала она. — Не одна я. Кровь Беретнет сковывает Безымянного, а вот ты мог бы основать республику, как в Карментуме.

— Мог бы, — признал он. — Иногда мне даже хочется с ними согласиться. Но у любого монарха есть советники, Глориан. А кто будет направлять народ и умерять его страсти?

— Люди будут направлять друг друга, — предположила Глориан. — Совещаться с книгами и учеными. Как говорила глашатай.

— А если они все же ошибутся в выборе? Если книги полны ошибок, если ученые бесчестны — или народ не захочет слышать правду? Кто в ответе за страну? В республике — никто. Нет человека, которого можно призвать к ответу. А монарх несет ответственность. Монархи стран Добродетели в ответе перед Святым.

Глориан опустила глаза. Пусть даже в его словах была правда, у нее эта правда застревала костью в горле.

— Я сам решил стать королем. А ты не решала родиться с королевской кровью. — Он погладил ее по голове. — Долг жесток, Глориан. Тебе всего пятнадцать, но никакое крупное сражение не дается легко. А больше того, что ведешь ты, на свете не бывает.

— Мать думает, что я его проиграла. Она считает меня слабой, как бабушку.

— Неправда. Знаю, она бывает с тобой сурова, но ты для нее самая большая драгоценность в мире.

— Драгоценность — это ожерелье, — тонким, ломким голосом сказала Глориан. — Ожерелья не любят. Ими только хвастают и хранят понадежней.

— Когда возьмешь на руки свою дочь, ты поймешь, как любит тебя мать.

Он завернулся в плащ от залетевшего в долину зябкого ветерка.

— Магнауст Ваттен будет с тобой почтителен. Он мой подданный, — сказал ей в макушку отец. — Если он еще хоть раз тебя обидит, я доплыву до Иниса и всажу топор в его толстый череп.

Отец все-таки сумел ее рассмешить.

— По-моему, тебе теперь нельзя так делать, папа. — (Он скроил мрачную мину.) — Король должен поддерживать мир.

Он поцеловал ее в лоб:

— До мира ли, когда твоя дочь несчастна?

Глориан смахнула рукавом подступившие вдруг слезы.

— Не только то страшно, что мы друг другу не понравимся, — призналась она, хлюпнув носом. — Я боюсь потерять себя. Это глупо?

— Тогда мы с тобой одинаковые дураки, — серьезно сказал он, — потому что я тоже этого боялся, когда женился на твоей матери. Боялся, что, связав свою плоть с ее, я пожертвую… каким-то потаенным уголком в себе.

— Пожертвовал?

— Отчасти. Но это потому, что я ее полюбил. Я впустил ее в себя и понял, что мне с ней хорошо. — Он вытер ее слезинку подушечкой пальца. — Может быть, так случится и с Магнаустом Ваттеном. Или нет. Если он такой дурак, ты не обязана допускать его в свой заветный уголок — а если нет, не так уж это будет тяжело.

Глориан проглотила шершавый комок в горле.

— Я выйду за Магнауста Ваттена, — решила она, изнемогая от горя. — Лишь бы мне можно было отослать его обратно в Ментендон, когда понесу наследницу.

Ей пришло в голову, что она сама не знает, на что соглашается. Она даже не представляла, как делают детей.

— Я сам пошлю за ним корабль, — согласился король Бардольт. — А пока у меня для тебя есть подарок. Ко дню твоего Вверения и для грядущих битв.

Он вытащил из-за спины полотняный сверток. Развязав шнурки, Глориан увидела чудесный меч. Она подняла его к свету, и клинок блеснул на солнце. Еще прекрасней того была костяная рукоять с тремя большими самоцветами в цвет ее зеленых глаз.

— Ледяные изумруды! — выдохнула она.

Они были подобны северному сиянию. Ледяные изумруды добывали на самой северной окраине изведанного мира.

— Сталь закаляли в Ревущем море. А кость взяли от моего трона. — Отец передал ей ножны. — Теперь кусочек Хрота навсегда с тобой и будет тебя защищать.

— Ты сам резал рукоять?

— Сам. — Он наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ты — принцесса Хрота, Глориан Храустр Беретнет. Твой кузен будет править с твоего благословения. Тебе на Севере не царствовать, но ты всегда останешься Глориан Отлинг, дочерью его первого короля. Не забывай об этом.

Глориан поглощала глазами его сильное лицо — может быть, в последний раз на многие месяцы вперед. Он не заставил замолчать ее страхи — никто не мог их унять, — зато вооружил ее внутренне и наружно. Она отложила меч и обняла его за шею.

— Возвращайся поскорей, — глухо проговорила она.

Он крепко обнял дочь:

— Когда полуденное солнце растопит лед, я снова проплыву дорогой китов. А до тех пор, королевна моя, береги мое сердце. Половину его я оставляю тебе.

Потом она ждала у кордегардии, глядя, как его свита готовится выступить к Верстату. Тяжесть меча на боку внушала уверенность.

— Дама Глориан!

Знакомый дружинник выводил со двора жеребца. Поверх кольчуги на нем был зеленый плащ с вышитым на груди гербом дома Храустр.

— Мастер Гленн, — приветствовала его Глориан. — Вижу, ты вернулся к сроку. Благополучна ли твоя семья?

— Вполне. — Его темные волосы ерошились на голове. — Хорошо, что я их проведал.

— Боюсь, я запамятовала, есть ли у тебя братья или сестры?

— Есть. Мара старше меня, а самый старший — Роланд. Он наследник Лангарта.

Глориан взглянула на поднятое среди конных знамя Хрота.

— Завидую тебе. Всегда жалела, что я одна у матери. — Она дала страже знак следовать за ней. — Позволь тебя проводить.

— Неужто у принцессы найдется время проводить скромного дружинника?

— Мне сейчас не хочется оставаться одной, — призналась Глориан.

Они в сопровождении ее охраны подошли к конным дружинникам. Мастер Гленн вел жеребца в поводу.

— Вы сказали, что одна в семье. Я слышал, все королевы Беретнет рождают лишь одно дитя.

— Так говорят летописи. Только одну. Всегда принцессу. И все они одинаковы.

— А что, если Беретнет родит принца или более одного ребенка?

— Думаю, ничего. Дитя или дети все равно будут нести в себе кровь Святого.

— Однако такого не бывало.

— До сих пор не бывало. Мой предок не раз повторял, что его род будет родом королев. — Она с любопытством взглянула на юношу. — Ты первый, кто задает мне такие вопросы. Не стать ли тебе священнослужителем, мастер Гленн? Ты глубоко мыслишь.