За Эпабо и его фонарем они спускались к берегу.

— Когда-то мы были родом драконьих всадников. Еще не одно столетие после Снежной девы мы правили небом, морем и землей, — говорил император Йороду. — А потом драконы отдалились от нас и затосковали. Они, один за другим, уходили в долгий сон, и мы утратили искусство всадников. Но драконы, если пожелают, еще могут взлететь. Просто они решили поберечь силы.

— Отчего они ослабли?

— Кто может знать ответ, если не знает певица богов?

Через озеро протянулись старые мостки. Они вели к островку посередине.

— Боги доброжелательны, — говорил, ступая по доскам, император, — но они не от нашего мира. Они предпочитают не вовлекаться в политику и распри людей. Даже бодрствуя, они не помогли бы нам против угрозы таких, как клан Купоза. Вот почему мне понадобилась ты.

— Зачем вы привели меня к этому озеру?

— Прежде я приводил сюда старшего из твоих братьев. В империи Двенадцати Озер имперская дракана, пока не уснула, выбирала достойного наследника из рода Лаксенг. У нас обычно наследуют первенцы, но, я думаю, лакустринцы правы. Мы, что ни говори, состоим из воды, а кто лучший судья воде, как не бог?

Увидев, что ожидало их на островке, Думаи встала как вкопанная. Большой колокол, литая бронза.

— Отец, — выговорила она. — Это запретно.

— Нам — нет. У нас, окажись Сейки в большой нужде, есть средство пробудить их всех. Ты всю жизнь жила рядом с ним.

— Королева Колоколов.

— Да. Услышав звон Королевы Колоколов, люди по всей Сейки зазвонят в остальные. — Отец тронул бронзу ладонью. — На Сейки столетия не рождалось драконов. Последняя, вылупившаяся из яйца, — Фуртия Буревестница выбрала убежищем это озеро.

— Ты, когда приводил сюда наследного принца, пробудил дракану?

— Да. Я хотел знать, что она о нем думает.

— Что она сказала?

— Что его свет меркнет. Полагаю, она каким-то образом предчувствовала убившую его болезнь. Теперь я хочу знать, что думает Фуртия Буревестница о моей обретенной на горе дочери.

Император кивнул, и Эпабо ударил в колокол. Голос бронзы был чистым и глубоким, ему отозвалась сама ночь.

Озеро взбурлило. Думаи смотрела и не знала, наяву она или во сне.

Первым показалось и расплылось по воде бледное сияние гребня, следом — гигантские рога, горящие глаза и морда. Далее черной рекой потекли чешуи, и за ними — грозовое облако гривы. Думаи упала на колени. Она слышала кровь в ушах, срывающееся на смех дыхание. Отец преклонил колени с ней рядом.

— Сын радуги? — холодно и звучно заговорила Фуртия Буревестница. — Сколько тебя не было?

Думаи, заливаясь слезами, силилась выровнять дыхание. Дракана был подобна колоколу.

— Восемнадцать раз сменилось время года, великая Фуртия. — Император Йороду сопровождал свои слова жестами, потому что драконы на земле слышат плохо, как люди под водой. — Надеюсь, твой сон был покоен.

— Ты разбудил меня, чтобы сдержать огонь?

Император запнулся:

— Я сегодня не видел огня, великая. Или я ослеп?

— Он поднимается из бессонных глубин под разбитой мантией. — Фуртия Буревестница окинула его взглядом. — Зачем же ты пришел?

— Я взыскую твоей мудрости. С последней нашей беседы двое моих сыновей были вырваны из этой быстротекущей жизни. Я думал, что мне осталась лишь одна, младшая дочь. Я ошибался.

«Дитя земли, ты меня слышишь?»

Думаи медленно подняла глаза. Этот голос прозвучал у нее в голове, отозвавшейся внезапной болью. Фуртия ответила на ее взгляд. Гребень ее померк, но глаза светились по-прежнему.

«Да…»

— Великая, я узнал, что у меня есть еще одно, рожденное первым, дитя, — говорил между тем император Йороду. — Это Нойзикен па Думаи, принцесса Сейки, и я хотел бы знать, достойная ли она наследница Радужного трона?

Думаи вздрогнула всем телом, когда дракана склонила огромную голову.

— В этой свет, я вижу его ясно, — заключила Фуртия Буревестница. — Эта держит пробужденную звезду.

II. Пока боги спят 510 о. э

И не висела земля, обтекаема током воздушным,

Собственный вес потеряв…

Овидий. Метаморфозы (Перевод С. Шервинского)

24

Север

В сумрачном зале пылали огни и звенел смех. Столы ломились: копченый барашек, зажаренная козлятина и рыба, вываренные в сосновом сиропе сливы, фаршированные грушами темные рябчики, черный хлеб из земляных печей. Король Бардольт восседал за верхним столом с вождем Солнотта.

Вулфа зажали на лавке Велл и Саума. Все слушали бородачей — старейшин селений в Могильниках. Обсуждали любопытные возможности торговли дарами Севера. Один северянин, торговец мехами, охотился с хюранцами, другой раскапывал в торфе чушки руды, (но дважды натыкался на неразложившиеся трупы), а третий нажил состояние на желчи черных китов, из которой, оказывается, готовили благовония.

В эту ночь звучали лучшие на памяти Вулфа истории. Он согрелся, отяжелел, как всегда бывало после выпивки. Велл, совсем пьяный, привалился к нему. Напротив, через стол, плакал от смеха Трит — это Эйдаг отпустила какую-то шуточку.

Мальчишкой Вулф мечтал попасть в хротские залы. Ревущий огонь после приключений в снежной стране, рассказы, пиры, веселые песни. Сейчас круг друзей, сытый живот и отделявшее его от Дебрей расстояние не до конца заглушали тоску по оставшейся в Инисе семье.

В Хроте его семьей стала дружинная «доля». Отряд домашнего войска (у Бардольта таких было много) из семи человек: Регни, Эйдаг, Карлстена, Велла, Саумы, Трита и Вулфа.

— Счастье, что все они смеются.

Вулф оглянулся влево, на смотревшую из-под густых черных кудрей Сауму. Она, средняя дочь вождя, была среди них лучшей лучницей.

— А что? — удивился он.

Она отпила горячей воды из кубка. На смуглой коже пестрели летние веснушки.

— Могли бы бушевать, требуя от Бардольта объяснений насчет горы Ужаса, — ответила она. — Что ни говори, он обратил Хрот ради королевы, чья божественность оказалась ложной.

После извержений в стране трудно дышалось, хотя Бардольт из кожи лез, стараясь развеять тучи.

— Не оказалась, — возразил Вулф. — Безымянного я пока что не видел.

— Пока что, — повторила Саума.

Эйдаг подавилась вином, и оба они оглянулись на нее.

— Ведьмобой? — фыркнула она. Сидящему рядом с ней старику, как видно, было не смешно. — Ты, верно, шутишь! Что за языческое имя…

— Я убил одну ведьму.

— Это, надо думать, хорошо. — Эйдаг опустила чашу и ухмыльнулась, показав щербину на месте потерянного в пьяной драке с Регни переднего зуба. — Ну что же, расскажи нам. Что за ведьма?

— Ведьма есть ведьма. Злодейка, тоскующая по старому обычаю. Не все снежные провидицы согласились следовать заветам Святого, иные обратились к ледяным духам и предались их воле, — ответил, не замечая насмешливых взглядов, седобородый рассказчик. — Я выследил одну в Железной роще близ Нарекенского прохода. Видел, как она обернулась вороной и выклевала сердце собственного мужа. Я прокрался в рощу, когда она уснула, и вогнал топор ей в сердце. Тут ей и пришел конец.

Трит раскраснелся, его блестящий каплями пота лоб облепили волосы.

— Один справился? — с наигранным изумлением спросил он старика. — Подкрался и убил спящую женщину?

— Это мое ремесло, потому что бить китов я уже стар. Я первый искатель ведьм на всем Севере.

— Какая доблесть! — Трит поднял рог с вином. — И как удобно, что мы должны верить тебе на слово.

— Не каждому дается бард, чтобы воспеть его деяния, парень.

— Ты бы пригодился на Западе. В Инисе полно ведьм, — процедил Карлстен, белки его глаз налились кровью. — Пусть наш новый друг скажет. Правда, Вулферт, что твоя мать — инисская ведьма?

Вулф почувствовал, как окаменело плечо Саумы.

— Карл… — негромко предупредил Трит. — Я бы на твоем месте засунул язык куда подальше.

— Нет, ты скажи! — Карлстен грохнул по столу кулаком, зазвенели чаши. — Расскажи, как барон нашел тебя на краю тамошних дебрей, а рядом была волчица и…

— Чтобы ты провалился, Карл!

В мгновенной тишине все северяне уставились на сцепившихся взглядами Вулфа и Карлстена. У того сквозь пьяный туман остро блестели маленькие голубые глаза.

— Мне надо отлить, — объявил Вулф, цепляясь за ниточку своей выдержки.

— Вулф… — обронила Эйдаг, но он уже проталкивался между лавками.

Он шагал, пока стены не расступились, выпустив его в острый звонкий холодок.

Время шло к полуночи, но солнце все стыдилось поцеловать горизонт. Суровые отсветы подтопили снег, нависший над полем горячих грязевых источников перед угрюмой горой Домут. Вулф прошел по сонному селению Солнотт мимо маленького шерстяного рынка, мимо потеющей у себя в кузне молотобоицы. Сердце отбивало звонкие удары в такт ее молоту. Он сошел с лесной тропинки на желтую глину поля и сел так близко к первому ключу, что глаза жгло от жара.

В доле не было тайн друг от друга, но лучше бы он держал рот на замке в ту ночь, когда Эйдаг, желая крепче связать отряд, уговорила каждого поделиться историей своей жизни. До того Карлстен был ему добрым другом. Они познакомились мальчишками в Феллсгерте и за годы беспощадного учения сошлись, как братья. А потом Вулф рассказал о своем прошлом.