— Все хорошо. Ничего с ней не случилось.

Сию ухватилась за корень, подтянулась из воды. Тунува выдохнула, напряжение разом отпустило ее. Схватив Сию в охапку, она поцеловала мокрые волосы:

— Глупое, безрассудное дитя! — Тунува обхватила ладонями ее затылок. — О чем ты только думала, Сию?

— Ты хочешь сказать, никто раньше так не делал? — задыхаясь от радостного волнения, спросила Сию. — За сотни лет никто не влез на такое дерево? Я первая?

— Будем надеяться, что и последняя.

Тунува подобрала шаль и завернула в нее Сию. Осень в Лазийской пуще мягкая, но река Минара стекала с гор на северо-востоке, куда не достигало тепло окружающих дерево земель.

Сию с улыбкой подтолкнула ее локтем. Одна Тунува заметила, как едва уловимо обменялись взглядами другие сестры. Она обняла Сию и увела ее по прохладным травам долины к тысяче ступеней лестницы, поднимавшейся к обители.

С ее основания минуло пять веков — пятьсот лет со дня победы лазийской принцессы Клеолинды Онйеню над Безымянным.

Исход битвы решило апельсиновое дерево. Клеолинда, отведав его плода, превратилась в живой уголь, в сосуд священного пламени, обрела силы для победы. Дерево спасло ее от огня змея и осенило своим пламенем.

Клеолинда не сомневалась, что настанет день, когда змей вернется.

Она оставила после себя обитель. Дом, где женщин растили воительницами, защищавшими мир от исчадья горы Ужаса и ловившими каждый шепот его крыльев.

Первые сестры открыли, что красный утес, стоявший над долиной Крови, изрыт пещерами, как улей — сотами. Они десятилетиями углубляли и расширяли их, и потомки продолжили их труд, превращая скалу в тайную твердыню.

Лишь в последнем столетии здесь затеплилась красота. Колонны одели жемчужными шалями и накидками, потолок превратили в зеркало или по южному обычаю расписали яркими красками. Ниши, которые поначалу выбивали под светильники, превратили в изящные арки, выложенные золотом, чтобы усиливать свет свечей. Сверху, посвистывая, проникал ветерок, протекал по кружеву переходов, пронизывал их ароматом выращенных мужчинами цветов. Усиливаясь, ветер доносил и благоухание апельсина.

Сделать предстояло еще многое. Эсбар мечтала, став настоятельницей, создать отражающий небеса пруд, наполнить его подогретой, проведенной по трубам водой и еще собиралась хитроумно расположенными зеркалами провести дневной свет в самые глубокие пещеры. Большие замыслы лелеяла Эсбар на время, когда на ее плечи ляжет красный плащ.

Тунува что ни день благодарила Мать за дарованный им дом. Здесь они были укрыты от алчных глаз всего мира. Здесь не приходилось гнуть колени ни перед каким самодержцем, здесь не было монет, отделявших богатых от бедных, не было водной подати и налога на плоды их трудов. Клеолинда, отказавшись от причитавшегося ей венца, создала обитель, где в венцах не было нужды.

Сию первой нарушила молчание:

— Настоятельница меня накажет?

— Полагаю.

Тунува говорила ровно, однако Сию ощетинилась:

— А что плохого? — В ее голосе топорщились шипы. — Мне всегда хотелось влезть на дерево. Не понимаю, почему все так…

— Не мне учить тебя, что хорошо, что плохо, Сию ак-Нара. Пора уже самой это знать. — Тунува покосилась на нее. — Как ты добралась до ветвей?

— Веревку забросила. Целый месяц вязала, чтобы хватило длины. — Сию хитро улыбнулась. — А что, Тунува, тебе бы самой не хотелось?

— Довольно ты сегодня дурачилась, Сию. Я не в настроении шутить, — отрезала Тунува. — Где эта веревка?

— Оставила на ветке.

— Значит, кому-то придется подняться за ней, снова оскорбив дерево.

— Да, сестра, — помолчав, ответила Сию.

Ей хватило ума держать язык за зубами до конца долгого подъема.

Тунува отворила дверь в нужную комнату. Светильники еще горели, травы так и лежали на подушке. Мужчины особо старались освежать воздух во внутренних помещениях, куда не досягал солнечный свет.

Она зажгла огонек и отпустила его с ладони. Сию, кутаясь в шаль, смотрела, как он мерцает в воздухе над ними; ее темные продолговатые глаза отражали свет. Огонек слетел к печурке и поджег растопку. Пламя разгорелось ярко и не дымило.

Сию сбросила накидку и опустилась на коврик у огня, потирая плечи. Пока не отведает плода, она не узнает проникающего насквозь тепла. Тунува надеялась, что этот день скоро настанет. Сейчас казалось, ждать его долго, как никогда.

— Где Лалхар? — отрывисто спросила она.

— Я опасалась, что она залает, увидев меня на дереве. Елени разрешила ей поспать в своей комнате.

— За своего ихневмона отвечаешь ты. — Тунува сняла с постели покрывало. — Стало быть, Елени знала, что ты задумала.

Сию фыркнула:

— Нет! — Она расчесала пальцами кончики волос. — Я понимала, что она не позволит.

— Хоть у одной из вас есть голова на плечах.

— Ты очень сердишься, Тува?

Когда Тунува вместо ответа накинула на нее тяжелое покрывало, Сию вгляделась в ее лицо:

— Я тебя напугала. Ты думала, я упаду?

— А ты думала, нет? — Тунува выпрямилась. — Самодовольство не пристало будущей змееборице.

Сию смотрела на огонь в печи. К ее щеке пристала темная прядка.

— Ты бы поговорила с настоятельницей, — заговорила она. — Может, она не так на меня напустится, если ты…

— После того, что ты натворила, я заступаться не стану, Сию. Ты уже не ребенок. — Тунува подобрала ее влажную шаль. — Позволь дать тебе один совет — по праву той, чье имя ты носишь. Поразмысли над своим поступком и, когда тебя призовет настоятельница, прими наказание с достоинством.

Сию сжала зубы. Тунува повернулась к выходу.

— Тува, — позвала вдруг Сию, — прости, что я тебя напугала. Я и перед Имином извинюсь.

Тунува, смягчившись, оглянулась на нее.

— Я… попрошу его принести тебе пахты, — сказала она и тут же подосадовала на себя, вышла и зашагала по коридору.

Она полвека служила Матери. За это время могла бы стать как из булата, только крепчающего от времени, но, когда речь шла о Сию, она гнулась, словно мятлик на ветру. Лестница вывела ее к наружной стене обители, где ветерок трепал огни факелов.

Не замечая дороги, она прошла по верхним коридорам и постучала в верхнюю дверь. Хрипловатый голос разрешил ей войти, и вот она стоит перед женщиной, возглавлявшей обитель.

Сагул Йеданья была избрана настоятельницей, едва достигнув тридцати лет. С тех пор ее черные кудри давно побелели, и кресло стало слишком просторным для той, кто прежде была самой статной и крепкой среди сестер.

Но сидела она гордо, сомкнув ладони на животе. На темном от природы лице пестрели бледные пятна, такие же коснулись пальцев и сливались в неровный полумесяц на горле. Лоб изрезали глубокие морщины. Тунува позавидовала столь явному свидетельству мудрости, когда каждый год запечатлевался на коже, как кольца роста на стволе.

Эсбар, сидя напротив, наливала питье из кувшина с золотой каймой. При виде Тунувы она выгнула бровь.

— Кто пришел в такой час? — низким, медлительным голосом вопросила Сагул. — Это ты, Тунува Мелим?

— Я, — отозвалась Тунува (ясно, здесь еще не слышали о случившемся). — Настоятельница, я сейчас из долины. Одна из наших юных сестер… взобралась на дерево.

Сагул склонила голову к плечу.

— Кто? — с угрожающей мягкостью спросила Эсбар. — Тува, кто это сделал?

Тунува собралась с силами:

— Сию.

Эсбар, чернее грозовой тучи, вскочила на ноги. Тунува вскинула руки, чтобы заслониться или хоть попытаться, но ее опередила Сагул.

— Эсбар, не забывай, кто ты есть. — (Та замерла.) — Если желаешь служить мне как мунгуна, ты должна успокаивать и утешать сестер, а подобный вид их только растревожит.

Эсбар выровняла дыхание, засыпая внутренний огонь песком.

— Да, настоятельница, — отрывисто ответила она. — Конечно.

Она тронула Тунуву за плечо и вышла. Тунува не сомневалась, что Сию еще узнает ее гнев.

— Вина! — воскликнула Сагул.

Тунува, заняв опустевшее кресло, закончила разливать напиток за Эсбар.

— Расскажи, что случилось.

Она рассказала. Лучше пусть узнает от нее. Сагул слушала, не прикасаясь к вину, и смотрела в стену напротив. Зрачки у нее были не черными, а серыми от помутившей зрение болезни.

— Она потревожила плоды? — спросила наконец настоятельница. — Ела то, чего ей не даровали?

— Нет.

Потянулось молчание. Где-то снаружи вскрикнула амбарная сова.

— Она раскаивается?

— Полагаю, раскается, — не сразу ответила Тунува. — Когда поразмыслит.

— Если не раскаивается теперь, то и не станет. Мы внушаем детям глубокое почтение к дереву, Тунува. Учим этому прежде, чем письму, чтению и бою. Среди нас иная и в два года понимает, что нельзя лазать по его ветвям.

Тунува не нашла чем возразить. Сагул провела кончиками пальцев по столу, нащупала донце чаши.

— Боюсь, это только начало, — пробормотала она. — Обитель гниет изнутри.

— Гниет?

— С тех пор как Мать в этой долине осилила Безымянного, прошло более пяти веков, — напомнила Сагул. — И ничто за это время не указывало на его возвращение. Кто-то из нас неизбежно должен был задуматься, зачем нужна обитель.