Саманта Шеннон

Обитель Апельсинового Дерева


От автора

Вымышленный мир «Обители Апельсинового Дерева» вдохновлен событиями и легендами различных краев света. Ни одна из стран не задумывалась как подлинное подобие какого-либо государства или культуры земной истории.




I. Старинные предания

...

И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время.

Откровение, 20: 1–3

1

Восток

Незнакомец вышел из моря как дух — босой, одетый в дорожные шрамы. Он, как пьяный, шел сквозь дымку, паутиной окутавшую Сейки.

Старые легенды гласили, что духи воды обречены на молчание. Языки у них ссыхались так же, как кожа, и лишь морская трава одевала их кости. Духи таились на отмелях, поджидали неосторожных, чтобы утащить их в сердце Бездны.

Тани с малолетства не пугалась этих сказок. И сейчас, сверкнув улыбкой выставленного перед собой кривого кинжала, она устремила взгляд на незнакомца в темноте.

Но от его оклика она вздрогнула.

Облака разошлись, выпустив на свободу лунный свет. Его хватило, чтобы разглядеть пришельца. И позволило ему увидеть ее.

Не дух. Чужестранец. Она его увидела — и поздно было закрывать глаза.

Он обгорел на солнце, волосы обвисли соломой, с бороды текло. Как видно, контрабандисты сбросили его в воду, посоветовав покрыть остаток пути вплавь. Ее языка он, понятно, не знал, но она его понимала достаточно, чтобы распознать просьбу о помощи. Незнакомец хотел видеть государя Сейки.

В сердце у нее грохотал зажатый в кулак гром. Заговорить она не смела: знание языка выковало бы между ними узы и выдало бы ее. Стало бы ясно, что как она оказалась свидетельницей его преступления, так и он застиг на месте преступления ее.

Ей полагалось сейчас отшельничать. Уединиться за стенами Южного дома, очищая себя для важнейшего дня своей жизни. А теперь она запятнана. Замарана так, что не отмыть. И все оттого, что захотелось до Дня Выбора еще раз окунуться в море. Ходили слухи, что великий Квирики благоволит тем, кому хватает дерзости нарушить уединение ради встречи с волнами. А он вместо благосклонности послал ей этот кошмар.

Ей всю жизнь слишком везло.

Теперь пришлось за это расплачиваться.

Она пригрозила чужаку кинжалом. Он, глядя в лицо смерти, задрожал.

В голове у нее вихрем кружились разные мысли. Одна страшнее другой. Если выдать чужака властям — откроется, что она нарушила уединение.

Тогда День Выбора вряд ли состоится. Благородный правитель мыса Хайсан — провинции Сейки — не допустит богов на землю, возможно оскверненную красной болезнью. До признания города безопасным пройдут недели, а к тому времени прибытие незнакомца объявят дурным знамением, и ее шанс стать всадницей передадут новому поколению учениц. Она лишится всего.

Донести на него Тани не могла. Не могла и оставить так. Если чужак в самом деле несет в себе красную болезнь, то, бродя на свободе, он окажется угрозой всему острову.

Оставалось одно.


Она тряпкой обмотала ему лицо, чтобы не дышал болезнью. Руки у нее тряслись. Потом увела его с черного прибрежного песка к городу, держась настолько близко, насколько хватало отваги, и упираясь в спину кинжалом. Порт мыса Хайсан никогда не спал. Тани провела чужестранца по ночным рынкам, мимо выстроенных из плавника святилищ, под гирляндами белых и голубых фонариков, развешенных ко Дню Выбора. Пленник молча разглядывал все это. Темнота скрывала его черты, но Тани еще и заставила его опустить голову, плашмя стукнув клинком по затылку. И все время старалась держаться подальше от людей. Она придумала, куда его девать.

К северной оконечности мыса лепился искусственный островок. Назывался он Орисима и для местных был своего рода диковинкой. На нем выстроили торговый пост для горстки купцов и ученых из Вольного княжества Ментендон. Кроме занимавшего другую половину мыса Лакустрина, лишь ментцам даровали позволение продолжать торговлю с Сейки, после того как остров закрылся для всего мира.

Орисима.

Вот куда она отведет чужестранца.

Освещенный факелами мост к торговому посту охранялся вооруженными часовыми. Из сейкинцев туда допускались немногие, и она к их числу не принадлежала. Был еще один путь за ограду — через причальные ворота, открывавшиеся раз в год, чтобы принять товары с ментских судов.

Тани провела чужака вдоль канала. Сама она не сумела бы протащить его на Орисиму, но знала, кто сумеет. Та женщина наверняка найдет способ укрыть его среди иноземных купцов.


У Никлайса Рооза давно не бывало гостей.

Он отмерял себе немного вина — струйку из скудного запаса, — когда в дверь постучали. Алкоголь оставался одним из немногих доступных ему в этом мире радостей, и он окунулся в аромат напитка, предвкушая первый глоток.

Тут-то его и прервали. Разумеется. Он со вздохом оторвал себя от кресла, закряхтел от острой боли в лодыжке. Только подагры ему и не хватало.

Постучали снова.

— Ох, да уймитесь вы, — проворчал Никлайс.

Он потянулся за тростью, вслушиваясь в дробный стук капель по крыше. «Сливовый дождь», — говорили сейкинцы в это время года, когда воздух был густым, как облако, а на деревьях набухали плоды. Бранясь себе под нос, Никлайс проковылял по циновкам и на палец приоткрыл дверь.

В ночи за дверью стояла женщина. Темные волосы ниспадали до пояса, одежда была украшена соляными цветами. Промокла она так, как не промокнешь под дождем.

— Доброго вечера ученому доктору Роозу, — заговорила она.

Никлайс поднял бровь:

— В этот час гости меня нисколько не радуют. Да и в любой час.

Следовало бы поклониться, но он не видел причин быть вежливым с незнакомкой.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Мне его назвали. — Дальнейших объяснений не последовало. — Со мной твой земляк. Он останется у тебя на ночь, а я заберу его завтра на закате.

— Мой земляк…

Гостья чуть повернула голову. От ближайшего дерева отделилась тень.

— Контрабандисты доставили его в Сейки. — Женщина оглянулась через плечо. — Завтра я отведу его к вседостойному правителю.

Увидев наконец пришельца, Никлайс похолодел.

Светловолосый мужчина, промокший так же, как женщина, стоял на его пороге. Этого человека он на Орисиме никогда не видел.

В фактории проживало двадцать человек. Он каждого знал в лицо и по имени. А ментские корабли с новыми людьми придут только в конце сезона.

Этим двоим как-то удалось обойти охрану.

— Нет, — твердо взглянул на женщину Никлайс. — Святой, ты хочешь впутать меня в дела контрабандистов?

Он сделал движение, чтобы закрыть дверь:

— Я не могу укрывать нарушителей границы. Если узнают…

— На одну ночь, — прошелестела женщина.

Втиснув в щель локоть, она помешала ему закрыть дверь.

— В награду, — зашептала она так близко, что Никлайс ощутил ее дыхание, — ты получишь серебро. Сколько сможешь унести.

Никлайс Рооз заколебался.

Серебро — большой соблазн. Он раз засиделся за картами с часовыми и остался им должен по гроб жизни. До сих пор Никлайс смирял их угрозы, суля драгоценности со следующего ментского груза, хоть и знал, что для него на борту не найдется ни единого паршивого камешка.

Юная половина его души подбивала согласиться, хотя бы ради приключения. Не дав времени сказать свое слово более старой и благоразумной половине, женщина шагнула от его дверей:

— Я вернусь завтра к ночи. Смотри, чтобы его не увидели.

— Постой! — с яростью прошипел он. — Ты кто такая?

Она уже скрылась. Бросив взгляд за дверь и досадливо зарычав, Никлайс втащил перепуганного незнакомца в свой дом.

Безумие! Стоило соседям прослышать, что он укрывал нарушителя границы, его потащат к очень рассерженному старшему распорядителю, а тот не отличается милосердием.

Однако никуда не денешься.

Никлайс запер дверь. Пришелец, несмотря на жаркую ночь, дрожал на циновке. Кожа у него была оливковой, щеки обгорели, голубые глаза воспалились от соли. Просто чтобы успокоить себя, Никлайс отыскал привезенное с Ментендона одеяло и сунул мужчине, который молча его принял. Он выглядел испуганным, и не зря.

— Откуда ты? — резко спросил Никлайс.

— Прости, — хрипло ответил гость. — Не понимаю. Ты говоришь на сейкинском?

Инисский. Давненько он не слышал этого языка.

— Это, — на нем же ответил Никлайс, — был не сейкинский. Я говорил на ментском. Думал, ты тоже оттуда.

— Нет, сударь. Я из Аскалона, — робко ответил гость. — Смею ли спросить имя того, кого я должен благодарить за приют?

Настоящий инисец. Вежливость прежде всего.

— Рооз, — отрезал Никлайс. — Доктор Никлайс Рооз. Мастер-хирург. И человек, чьей жизни ты угрожаешь самим своим присутствием.