Он пожал плечами:

— Наследник у меня брат Тайкир, а передавать но наследству собственную физиономию у меня нет особого желания. — Он с сомнением покачал головой, словно ему на ум пришло что-то важное. — Тем более, что ты уже, кажется, не в том возрасте, чтобы родить ребенка.

— Я? — Его замечание обескуражило Идит. Многие девушки выходят замуж в четырнадцать лет, что верно, то верно, но ведь она прожила всего лишь двадцать пять зим и уж определенно способна еще зачать ребенка. Другое дело, хочет ли она этого. Уж наверняка не от такого грубого чурбана, как он. Не неужели он считает ее старухой?

Аааа! — вдруг поняла Она, дотронувшись до обруча на голове, это ее серебристые волосы ввели его в заблуждение, да еще намеренно просторные одежды, скрывающие ее женственные формы. Какое счастье, что он не мог видеть ее утром, когда она пыталась справиться с длинными кудрями, падавшими до талии, убрать их под плат; пришлось в конце концов прибегнуть к помощи свиного сала, чтобы заставить слушаться всю эту непокорную гриву. Вероятно, свиной жир убрал и золотистый отблеск ее серебряных прядей.

Но затем ее внезапно осенило. Возможно, его ошибка сработает в ее пользу. После отвратительного — нет, катастрофического — знакомства с похотливыми мужскими наклонностями у нее не осталось желания испытать такое еще раз. Молниеносно освоившись с. новой ролью, Идит, смеясь в душе, слегка сгорбила плечи, придала голосу старческую сиплость и уклончиво ответила:

— Хе! Хе! Хе! По-моему, возраст не должен тебя волновать, если тебе не нужны наследники. А по сути дела, мы оба можем выиграть от нашего союза.

В глазах у ее собеседника зажглась искра интереса, Эйрик провел пальцами по черным как уголь волосам, спадавшим на плечи. Рассеянно провел по усам — привычка, которую она уже подметила, — а сам тем временем взирал на нее глазами осторожной птицы, да, ворона, каким он и был. Наконец он вскинул брови в молчаливом вопросе, отчего его прозрачные голубые глаза широко распахнулись.

Святая Дева! Женщине ничего не стоит утонуть в их завораживающей глубине, невольно призналась себе Идит, затем мысленно одернула себя. На самом деле Эйрик совсем не так красив, как Стивен, виновник ее несчастий. У того безупречные манеры и правильные черты лица, близкие к совершенству, грубая же красота Эйрика вопиюще мужественна, а характер слишком необуздан, чтобы прийтись по вкусу Идит. Как ни странно, он пугал ее.

Заставив себя вернуться к сути вопроса, она продолжила:

— Позволь мне открыться до конца…

— За чем же дело стало?

Идит метнула в Эйрика испепеляющий взгляд. Она была готова не обращать внимания на его шуточки, но руки помимо воли судорожно сжались в кулаки. Пресветлый Боже, до чего же трудно проглатывать унижения.

— Мне требуется выйти замуж как можно скорей. Супруг мой должен быть способен возглавить войско, если дело дойдет до драки, но еще важнее для меня его умение быть ловким политиком, чтобы по возможности избегать противоборства. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Почему я? — кратко спросил Эйрик. — Мне уже ясно, что тебя не привлекают мои прочие бесчисленные достоинства.

Он с интересом наблюдал за ее предательскими, нервными руками. Идит изо всех сил старалась успокоиться. Он слишком наблюдателен. И в то же время не разглядел ее истинной внешности. Как странно!

А его несерьезный намек на свои «достоинства» глубоко огорчил ее. Неужели он просто играет с ней, смотрит на ее предложение всего лишь как на возможность покуражиться? Конечно же, так оно и есть. На его взгляд, она уже давно вышла из того возраста, когда могла питать интерес к мужским достоинствам.

Довольно! Она зря тратит драгоценное время, ходя вокруг да около. Он сказал, что ценит правду. Ну что ж, она выдаст ему смачный кус этой правды — касательно его «достоинств». Посмотрим, не подавится ли он ею.

— Это верно, меня не охватывает страсть при виде твоего божественно красивого тела, — саркастически заметила Идит. — И кости мои не плавятся от соседства с тобой, видным мужчиной. Боюсь, что если я даже пробуду какое-то время в твоем обществе, то все равно останусь равнодушной. Честно говоря, я с такой же готовностью вышла б замуж за твоего мерзкого пса, лишь бы это помогло решить мои затруднения. — Идит увидела, как заходили желваки у него на скулах. Замечательно! Теперь он весь обратился в слух — ни ухмылки, ни двусмысленных намеков. — Однако твой пес мне не подойдет, видишь ли, поскольку у него нет ни твоих голубых глаз… ни черных волос. Разве я уже не упоминала, что это непременные качества для моего жениха?

— Голубые глаза! Черные волосы! — вскипел Эйрик. — Осторожней, женщина, не забывайся. Ты тратишь мое время на эту нелепую болтовню о внешности. Да я вовсе не желаю венчаться, а уж тем более на хриплоголосой, тощей гарпии. И это мое окончательное слово. — Он встал, давая понять, что разговор окончен.

Надежды Идит испарились под этими насмешливыми словами, и на нее снова нахлынула паника. Вот опять она позволила отвращению перед вынужденным браком затуманить себе разум.

— Погляди, — торопливо сказала она, сунув ему в руки пергамент. — Может тогда ты увидишь, что отвергаешь мое предложение легкомысленно, и призадумаешься?

Эйрик ответил ей каменным молчанием, но в конце концов взглянул на написанное, отставив от себя лист на длину вытянутой руки. Быстро пробежав глазами по словам и цифрам, он растерянно опустился на стул и громко воскликнул:

— Ради Святого Губерта, что это такое?

Идит считала, что документ и без того красноречиво говорит сам за себя, поскольку наверху ясно написаны слова «Брачный договор». Может, он не умеет читать?

— Это приданое, которое я предлагаю, если ты согласишься на брак, — гордо объяснила она, вздернув подбородок.

Эйрик долго смотрел на нее недоверчивым взглядом, затем снова вернулся к документу и прочитал вслух:

— «Пятьсот манкузов золота; двести долевых наделов земли, примыкающей к Равенширу с севера; двести локтей багдадского шелка; три коровы; двенадцать быков; пятнадцать рабов, включая мастера-каменщика и кузнеца; пятьдесят пчелиных маток вместе с сотней тысяч рабочих пчел и десятью тысячами трутней». — Он вопросительно взглянул на нее, насмешливая ухмылка искривила ему губы. — Пчелы? Что мне делать с пчелами?

— На них я сделала себе состояние, милорд. Не надо свысока судить о том, в чем не смыслишь.

Он положил документ на стол, затем поднес пальцы к усам, откинулся на спинку стула и пристально поглядел на нее. Наконец заговорил, осторожно подбирая слова:

— И в самом деле впечатляет. Я имею в виду приданое, что ты предлагаешь. Странное дело, не подозревал, что Соколиное Гнездо так процветает.

И тут он улыбнулся. Улыбка получилась очень приятной, невольно призналась себе Идит. Выразительные его глаза сверкнули на миг искренним весельем. Поистине теперь она могла понять, почему женщины тают у его ног, если он удосуживается направить на них свое без промаха разящее обаяние.

— Известно ли королю о твоем богатстве? Наверняка его совет не преминет содрать побольше налога.

Идит отмахнулась от его двусмысленного комплимента:

— Соколиное Гнездо очень маленькое хозяйство, но я веду его очень рачительно. А все богатство, которое у меня имеется, идет от пчел. Последние несколько лет стали особенно прибыльными, когда выросла слава моего эля, меда и восковых свечей. Особенно хороший доход мне приносят свечи-часы.

— Ты сама занимаешься и торговлей?

— Да, занимаюсь. У меня свой человек в Йорке, но никогда не мешает приглядывать за людьми, занимающимися твоими делами.

Эрик засмеялся и недоверчиво покачал головой. Идит недовольно вскинула подбородок:

— Ты находишь что-то смешное в разумном хозяйствовании?

— Нет, мне забавно глядеть на тебя, миледи, и на все твои несуразицы.

— То есть?

— Ты бесцеремонно врываешься в мой замок без приглашения, шипишь на всех как еж. Ты оскорбляешь моего пса, мой эль, лично меня и мое достоинство и все же просишь жениться на тебе. Ты высокородная особа, а пачкаешь себе руки торговлей. И… — Он заколебался, не желая зайти слишком далеко.

— Так что еще? Не смущайся. Давай будем абсолютно честными друг с другом.

— Ну, мне нередко доводилось слышать, как тебя называли Серебряной Жемчужиной Нортумбрии благодаря твоей сказочной красоте, но только я ее не вижу.

Идит поежилась от его безжалостного, но честного признания. И правда, она делала все, что могла, лишь бы скрыть те остатки красоты, которые еще сохранились. И ничего, что он нашел ее отнюдь не привлекательной, хотя это все-таки ее задело. Просто дает о себе знать ее былое женское тщеславие, успокоила она себя и, еще больше сгорбив плечи, спросила:

— Что-нибудь еще?

— Да. — Нерешительно помолчав, Эйрик продолжал: — У тебя все повадки закоренелой монахини, которая никогда не раздвигала ноги перед мужчиной, а мне говорили, что в юности ты отличалась распутством. Я просто не могу себе представить, чтобы такая, как ты, могла оказаться под мужчиной, не говоря уж о том, чтобы родить ублюдка.

Идит на миг закрыла глаза, не слишком готовая к тому, что будет упомянут ее сын Джон. Она знала, что о мальчике непременно зайдет речь, если Эйрик согласится на брак. Он-то и был, в сущности, причиной того, что она вынуждена искать этого отвратительного альянса. Однако надеялась, что эта тема всплывет постепенно, в свое время.

— Да, у меня есть сын, — признала она, глядя ему прямо в глаза. — А что, Джон может послужить помехой моему браку?

Эйрик обвел край кубка длинным, красивым пальцем, продолжая ее изучать. Идит отметила, что мизинца у него на руке нет. Он был отсечен. У самого основания и, судя по всему, давным-давно. «Интересно, — рассеянно подумала она, — потерял ли он его в сражении, или так, случайно?» Ее мысли были прерваны неторопливой речью, Эйрик тщательно подбирал слова:

— Если бы я встретил женщину, на которой захотел бы жениться, ребенок не был бы мне помехой. Хотя я солгал бы, если бы стал утверждать, что не предпочел бы невинную деву женщине с прошлым. А впрочем, кто я такой, чтобы судить других? Я сам отмечен печатью ублюдка да еще родил двух внебрачных дочерей. — Он одарил ее кроткой улыбкой. — Так что, кажется, мы с тобой одного поля ягоды.

Идит скрипнула зубами и сжала кулаки так крепко, что ногти больно впились в нежную кожу ладоней. Ей захотелось высказать ему все, что она думает о его отцовстве и двух внебрачных детях. Ведь ее сын родился внебрачным не по ее вине. А вот он, неженатый мужчина, мог бы дать дочерям законное положение в свете. О, у нее прямо чесался язык сообщить ему, с какого он поля, и не ягода, а сорняк, один из тех неразборчивых и бессовестных самцов, которые считают свой мужской орган даром Господним и вонзают его безнаказанно в каждую девицу, которую угораздит перебежать им дорогу. Нет, она не обманывалась — он презирает ее. Ей ли не знать, как женщины страдают от внебрачных связей, даже если к ним приводит не насилие, а пустые, сладкозвучные обещания.

Однако она не могла высказать свои мысли вслух. Не теперь. Нужно во что бы то ни стало получить его согласие на брак. А уж после обручения ему придется выслушать ее мнение насчет его внебрачных дочерей.

Ее голос прямо-таки лучился вежливостью, когда она спросила:

— М-м-м? И где же теперь дети?

— Лариса живет неподалеку с графом Ормом и его семьей. Ей восемь лет.

— А теперь, когда ты вернулся в Нортумбрию, она будет с тобой?

Эйрик неопределенно пожал плечами:

— Пока еще не решил. Будет зависеть от того, останусь ли я в Равеншире.

«Какой бессердечный! — подумала Идит. — Как он мог бросить маленькую девочку на попечение чужих людей? Бедняжка! И почему ему бы не остаться в Равеншире?» Впрочем, его отсутствие будет ей на руку, если они женятся. Ей не хотелось, чтобы новообретенный супруг надоедал ей и вмешивался в ее жизнь.

— А второй ребенок?

Краткая вспышка сожаления мелькнула в его взгляде.

— Эмме только шесть лет. Она живет в приюте в Йорке, уже с трех лет. Моя сводная сестра Раин и ее муж, дядя Селик, присматривают там за ней. — Голос его дрогнул.

Это обстоятельство ошеломило Идит.

— Но зачем приют для такого маленького ребенка, да еще не настоящей сироты?

Лицо Эйрика потемнело.

— Я надолго уезжал из Равеншира, а дома, куда я мог бы ее отдать, не нашлось. К тому же Эмма не может говорить, и в приюте с нею занимается Раин, которая умеет это лечить. — Он резко и решительно добавил: — Я больше не желаю говорить об Эмме.

— А их мать? Она не может заботиться о них?

— Обе матери мертвы.

Обе? Эйрик оставил не одну, а двух женщин в позоре, который так ей знаком. Похотливый мерзавец!

И все же она прикусила язык, не дав пролиться неосторожным словам. Следует вести дело осмотрительно.

— Может статься, я послана в ответ на твои молитвы.

Эйрик широко улыбнулся ее скудному запасу дипломатии, и Идит снова, хоть и запретила себе это, поразилась притягательной силе его обаяния.

— Мои молитвы? Не думаю, миледи.

— Я хотела сказать, — настаивала Идит, — что если бы ты пошел на этот брак, то я могла бы заботиться об обеих твоих дочках.

— При всем моем почтении к тебе считаю, что такой шаг будет слишком дорогой ценой за простую заботу о двух детях.

Простую заботу! Идит, пересилив брезгливость, оглядела его с головы до ног. Парчовая рубаха, когда-то ярко-голубая, была заношенной и выцветшей; кайма с золотым шитьем на бархатной тунике вытерлась и превратилась в обтертый, неразборчивый узор. Брошь тонкой работы из чеканного золота с изображением дракона с янтарными глазами украшала наплечие его плаща, однако в целом его облик свидетельствовал о нищете: и сам он, и ветхие стены замка, и нехватка прислуги, очевидная по царившему везде запустению. Более того, подъезжая к его резиденции, она отметила множество пустых жилищ крестьян и необработанные поля.

И она решила попытаться получить свое другим путем.

— Могу ли я почтительнейше предложить, милорд Равеншир, чтобы предлагаемое мной приданое пошло на приведение в порядок твоего замка? — заявила она и, оставляя без внимания промелькнувшее на его лице удивление, продолжала: — Я хорошо разбираюсь в таких вещах. И если тебе не интересно управлять хозяйством и хочется вернуться ко двору, я с превеликим удовольствием возьмусь и за твои земли. И у тебя будет достаточно денег и на приобретение новых тканей, чтобы заказать себе красивые одежды, и на пополнение кладовых, и… — Слова замерли у нее на губах, когда она увидела, с каким ужасом взирает на нее Эйрик.

— А что стану делать я, пока ты будешь заниматься всем этим… управлением? Сидеть без дела и наблюдать, как растут на пальцах ногти?

Идит невольно опешила от такого язвительного ответа на ее любезное предложение.

— Леди, не слишком ли много ты на себя берешь? Неужели ты так мало меня уважаешь, если считаешь, что я не могу справиться со своими делами сам? А чем мне заниматься на досуге? Глотать эль? Затаскивать в постель первых попавшихся девиц?

Видимо, мысли ее ясно прочитывались на лице, хотя она и не особенно пыталась их скрыть, поскольку Эйрик испустил громкий рев, привлекший внимание сидевших в зале рыцарей. С нескрываемым презрением он прорычал сквозь стиснутые зубы:

— Может, ты еще и сама возьмешься заполнить собственное женское лоно в брачную ночь? Поскольку тебе явно не нужен мужчина.

Упав духом, Идит покорно вздохнула. Теперь уже было ясно, что он на ней не женится.

— Я не хотела сказать ничего неуважительного, милорд. Однако ты ошибаешься, когда заявляешь, что мне не нужен мужчина. Муж мне просто позарез нужен. О, конечно, не в постель. По правде говоря, если бы мы обвенчались, ты мог бы сохранить всех своих любовниц; меня это не волнует.

— Так сколько их у меня, по-твоему? — насмешливо поинтересовался Эйрик, уже остыв.

Идит махнула рукой, словно цифра не имела значения.

— У тебя слава человека, у которого много женщин, и…

— Много женщин? — изумился он. — Н-да. И все скопом, куча мала.

— Не смеши, — отмахнулась Идит, но мысль об этом вдруг поразила ее, и она почувствовала, как лицо се запылало. Не подумав, она добавила: — Я и не представляла, что этим можно заниматься больше чем с одной женщиной одновременно.

Эйрик зашелся от хохота.

Идит сконфуженно заерзала и попыталась продолжать:

— Мне известно, что у тебя есть любовница в Йорке, а если есть и другие, то для меня это ровным счетом ничего не значит.

Он удивленно поднял темную бровь:

— Тебе известно про Азу? Что ж, твои шпионы хорошо делают свое дело, миледи.

Идит равнодушно пожала плечами:

— Теперь это неважно. Я ведь вижу, что ты не собираешься жениться на мне. Кажется, мне придется начинать поиски заново, отыскивая еще одного высокородного рыцаря с темными волосами и голубыми глазами.

— Поистине ты говоришь загадками, миледи. Объяснись, если не трудно. Зачем именно такие требования?

Идит заколебалась, ей не хотелось говорить с этим человеком о сыне Джоне, однако, раз с Эйриком дело не выгорело, она подумала, что он смог бы присоветовать ей кого-нибудь другого.

— Отец мальчика передумал после всех тех лет, когда он отказывался от отцовства. И направил петицию в совет — витан, добиваясь опеки над Джоном для своих собственных подлых целей. Мне нужен супруг, который защитил бы меня в моем противостоянии. И… — она заколебалась, спрашивая себя, насколько может ему довериться, — и еще не помешало бы, чтобы такой человек поклялся, что это он отец Джона, в особенности если у него черные волосы и бледно-голубые глаза, как у моего сына. И как у настоящего отца.

Эйрик, откинувшись назад, оглушительно расхохотался. Наконец, все еще посмеиваясь, потряс головой, дивясь ее хитрости:

— Создается впечатление, что ты продумала все до мелочей. Но что заставляет тебя опасаться, что королевский витан соизволит рассмотреть такую запоздалую претензию на опеку со стороны отца?

Идит подалась к нему поближе и начала объяснять:

— Король Эдмунд поддержал меня в совете против… против того негодяя много лет назад, главным образом в память о моем отце, который верно ему служил, как перед тем и его брату Ательстану. Ведь именно рана, которую отец получил в битве при Лестере, служа Эдмунду, свела его в могилу. Но годы шли, и положение мое пошатнулось.

— Эдмунд добрый человек. Он не отказывает в защите, если дал обещание.

Идит подняла руку, давая понять, что в ее истории сплелось еще многое.

— Как тебе хорошо известно, на жизнь короля покушались не раз, и Стивен, невероятный пройдоха, вкрался в доверие к молодому Эдреду, который назначен наследником, поскольку дети Эдмунда слишком малы. И если на троне окажется Эдред, нет сомнений, что Стивену удастся все на свете.

Она вздохнула и откинулась на спинку стула, устало закрыв глаза. Ее смертельно утомила вся эта суета, а теперь придется начинать поиск с самого начала. Эйрик молчал, и молчание это показалось ей странно затянувшимся. Открыв глаза, она поразилась его сумрачному и злобному выражению лица и решила, что он собрался ее прогнать.

— Что-о?! — ахнула она, когда он резко и неожиданно поднялся и схватил ее выше локтей, подняв со стула, а потом оторвав и от пола, так что она оказалась с ним лицо к лицу, нос к носу, с прижатыми к бокам руками.

— Отец твоего ребенка… Я не ослышался, ты упомянула имя этого ничтожества, Стивена из Грейвли? — жестко спросил он.

Идит кивнула, только сейчас осознав, что назвала имя Стивена; просто случайно вырвалось. Так или иначе, но такое оскорбление он вполне заслужил — и впрямь ничтожество.