Сандра Мартон

Путь к сердцу мужчины

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Те женщины, чьи сердца Джозеф Романо уже успел разбить, и те, которые пока только искали подобной участи, описали бы его как неотразимого красавца, темноволосого, голубоглазого.

Финансовые магнаты, наблюдавшие за тем, как Джо зарабатывал свои миллионы на фондовой бирже Сан-Франциско, отрекомендовали бы его как хладнокровного, амбициозного дельца. Вернее, они употребили бы гораздо более сочные и менее вежливые выражения, среди которых слово «красавец» уж точно не встречалось бы.

Бабушка Джо, которая обожала внука все тридцать два года его существования, уверяла всех, что ее Джозеф красив, как бог, мил, как ангел, и умен, как сами знаете кто. Нонна [nonna — бабушка (ит.).] сохранила верность высоким нравственным принципам, поэтому не осмеливалась произнести имя дьявола вслух.

При каждой встрече с внуком она неустанно твердила ему, что необходимо есть больше овощей, вовремя ложиться спать, а главное — найти порядочную итальянку, жениться на ней и одарить ее, нонну, множеством очаровательных умненьких бамбино [bambino — ребенок (ит.).].

Джо любил бабушку всем сердцем. Она и брат Мэтью — вот и все, что осталось от их семьи. Всеми силами он старался радовать ее. Ел овощи, вовремя ложился в постель — правда, не только для сна, но и ради бесчисленных красоток, которые проходили через его занятую, беспокойную жизнь.

Но что касается женитьбы… нет уж, никакой нормальный мужчина не согласится затянуть на шее эту петлю, пока не почувствует, что больше терять ему нечего.

Будучи разумным человеком, он никогда не говорил об этом нонне во время их традиционных ужинов в последнюю пятницу каждого месяца. Именно такой ужин и обещание присутствовать на мальчишнике друга заставили Джо вернуться в Сан-Франциско теплым пятничным утром на исходе мая.

Он ездил в Новый Орлеан, чтобы присмотреться к небольшой, но весьма перспективной начинающей фирме. Симпатичная рыженькая девица, которая познакомила его с нужной информацией, перед прощанием наклонилась поближе и прошептала, придав голосу чувственность, что надеется провести для него более интимную экскурсию по Французскому кварталу в ближайшие выходные. Джо понимающе улыбнулся и уже хотел ответить, что согласен, но тут вспомнил о мальчишнике, назначенном на пятницу. Более того, пятница оказалась последней в этом месяце. Нонна несколько раз напоминала ему о традиционном ужине, чтобы он ни в коем случае не забыл.

Само по себе это казалось странным. Джо обладал отличной памятью. Достаточно было одного раза, чтобы информация осталась у него в голове. Да и вообще, он скорее не пошел бы на прием к самой королеве, чем пропустил бы ужин с бабушкой. Бабушка была его единственной опорой в жизни.

После смерти матери Джо и Мэтт нашли утешение и поддержку именно в ней. Нонна никогда не бросала его в трудную минуту, даже когда он сам был готов поставить на себе крест. И когда Джо, наконец образумившись, пошел служить в подразделение морских пехотинцев, а потом демобилизовался с почестями и вернулся в колледж, миссис Романо сказала только то, что всегда знала: ее внук — незаурядная личность.

Прилетев обратно в Сан-Франциско тем майским вечером, Джо сел за руль вишневого «феррари» и отправился к нонне, не забыв по дороге купить букет весенних цветов и нежное кьянти, которое они с бабушкой так любили. Она жила в простом дощатом домике в Норт-Бич вопреки всем просьбам внуков переехать.

Бабушка встретила его на заднем крыльце, приветственно помахав рукой.

— Джозеф, — начала она, обнимая Джо, — mio ragazzo [mio ragazzo — мой мальчик (ит.).]. Входи же, солнышко мое.

Объятья и поцелуи были вне подозрений — нонна всегда была очень ласковой. Но итальянский…

Бабушка Джо приехала в Штаты в качестве невесты в шестнадцать лет. По-английски она говорила свободно, хотя и с акцентом, а на итальянский переходила крайне редко, только когда нервничала.

Итак, в чем дело? Джо нахмурился и вошел в старомодную кухню.

Нонна вела себя как-то странно: говорила без умолку, спрашивала внука, удачно ли он съездил в Новый Орлеан, и, не давая возможности ответить, рассказывала, как прошла неделя…

Джо видел бабушку в таком же возбужденном состоянии в тот вечер, когда она пыталась свести его с Марией Балдуччи — вдовой с густыми сросшимися бровями, жившей неподалеку. Нонна суетилась, сыпала итальянскими фразами, а стол ломился от изысканных яств: не какая-нибудь лазанья или макароны, а телячья пикката, креветочные скампи, пиццаола с мясом.

Как сегодня.

Джо подавил в себе желание что есть силы стукнуть кулаком о стену и окинул взглядом комнату.

— Мы одни?

Нонна поцокала языком.

— Конечно. Думаешь, я кого-то прячу в кладовой?

И этого нельзя исключать. Джо отодвинул стул и сел.

— Никакого сводничества?

— Сводничество? — от души расхохоталась нонна. — Да с чего тебе такое в голову пришло? Ты же мне объяснил, что пока не готов жениться на милой девушке-итальянке, остепениться и заняться una famiglia [una famiglia — семья (ит.).], хотя лишь об этом я и мечтаю. — Она ткнула пальцем в сторону блюда с закусками. — Садись поешь!

— Да, хорошо, — послушно кивнул Джо и положил себе в тарелку кусок жирного мяса, содержащего, наверное, тысячу вредных калорий.

— Ну как? — спросила нонна, выждав минуту.

— Объеденье! — Он взял кусочек чесночного хлеба из плетеной корзинки, поколебался несколько секунд и решительно откусил, мысленно прибавив две лишние мили к утренней пробежке. — Ну, рассказывай, по какому поводу пир?

— Хорошо, — сказала нонна ровным голосом и красноречиво пожала плечами. — Все это действительно, как ты изволил выразиться, неспроста. Но сводничество здесь ни при чем. Поверь мне, Джозеф, я совершенно отчаялась женить тебя и решила больше этим не заниматься.

Джо отодвинул стул от стола и скрестил руки на груди.

— Значит, мне можно расслабиться?

Нонна обернулась к внуку с кофейником в руке.

— Не волнуйся, никто не придет. Я прекрасно понимаю, что ты предпочитаешь своих подружек сомнительного поведения приличным девушкам. — Она вздохнула и поставила кофейник на стол. — В понедельник твой день рождения, — объяснила она, доставая из буфета чашки и блюдца.

Внезапная перемена предмета разговора удивила Джо.

— В самом деле?

— Да. Тебе исполнится тридцать три года.

— Действительно. Спасибо, что напомнила, — улыбнулся он. — Теперь понятно, почему эти разносолы. — Джо взял натруженную бабушкину руку и поцеловал. — А я-то подумал, ты что-то замышляешь. Родная, ты простишь мне мою излишнюю подозрительность?

— Я же твоя бабушка. Конечно, прощу. — Нонна села и разлила кофе по чашкам. — Но не думай, что еда — это подарок.

— Разве нет?

— Нет, конечно. На тридцатитрехлетие человек заслуживает подарка посерьезней, чем накрытый стол.

Джо посмотрел на бабушку, и они оба улыбнулись. Он вздохнул, обнял ее и поцеловал в лоб.

— Ладно, показывай.

— Что показывать?

— Хочу посмотреть, что ты решила преподнести мне и почему так долго меня к этому готовишь. — Он взглянул на входную дверь. — Опять какой-нибудь десерт из рук очередной порядочной итальянской вдовушки?

Нонна покачала головой, открыла холодильник и достала большую плошку.

— Gelato [gelato — мороженое (ит.).]. Вот посмотри и убедись, что твой десерт уже в холодильнике и приносить его не нужно.

Джо улыбнулся и сел на стул.

— Домашнее мороженое! Нонна, ты меня балуешь.

Нонна просияла и подождала, пока внук попробует.

— Ну как?

— Восхитительно! Ты превзошла самое себя.

Бабушка хитро усмехнулась.

— Рада, что тебе понравилось. Только его готовила не я. — Она положила руки на белоснежную скатерть. — Я беспокоюсь за тебя, Джозеф.

Ну, начинается, так он и знал. А ведь чуть было не поверил…

— Нонна, — начал Джо, стараясь сохранять невозмутимость, — мы ведь договорились: больше никакого сватовства. Я не одинок, жена мне не нужна, мне моя жизнь нравится такой, какая она есть.

— Помнишь, я как-то спросила тебя, кто гладит твои рубашки? Кто пришивает тебе пуговицы?

— И я тебе ответил, — оживился он, — работник прачечной. Он отлично с этим справляется.

— Да. А еще ты сказал, что твой дом приводит в порядок уборщица из бюро добрых услуг.

— Совершенно верно. Из того самого бюро, которое я и тебе хочу присватать, чтобы ты не…

— Я предпочитаю самостоятельно наводить чистоту в собственном доме, — с гордостью ответила нонна. — Но, Джозеф, милый, а кто готовит тебе еду?

Молодой человек вздохнул.

— Об этом я тоже говорил: дома я ем очень редко, покупаю что-нибудь в ресторане и приношу к себе. В округе полно кафе и закусочных…

Нонна как-то странно улыбалась, так что Джо вдруг захотелось бежать отсюда, и подальше. Она опустила руку в карман фартука и протянула внуку сложенный листок бумаги.

— С днем рождения, Джо!

— Что это? — нахмурился он.

— Подарок. — Бабушка сияла от радости. — Открой же!

Джо развернул листок и поднял на нее глаза.

— Не понимаю. Здесь написано какое-то имя.

— Si [si — да (ит.).]. Имя — Лучана Бари.

Нонна с удовольствием произнесла последнюю фразу. Джо напрягся.

— И кто эта Лучана Бари, черт бы ее побрал?

— Не выражайся, Джозеф.

— А ты не увиливай. Мы тут битый час беседуем о твоих попытках облапошить меня, и ты снова берешься за старое…

Проклятье! Глаза у нонны наполнились слезами. Джо взял ее за руку.

— Нонна, милая, я не хотел обидеть тебя. Но это твое вечное стремление свести меня с какой-нибудь женщиной…

— Лучана Бари не какая-нибудь женщина, — перебила его бабушка, — она повариха.

Слеза скатилась по ее щеке. Джо вынул из кармана носовой платок и протянул нонне.

— Повариха?

— Да, и весьма талантливая. — Она промокнула глаза. — Это она приготовила джелато, и ты сам признал, что оно бесподобно.

Джо откинулся на спинку стула. Так, попался!

Осторожно! — предупредил внутренний голос.

— А… ну… — медленно начал молодой человек, — да, признал. Но какое отношение ко мне имеет эта Лучана Бари?

— Так она и есть подарок, Джозеф. — Губы у нонны дрогнули. — Мой подарок тебе. И мне очень грустно, если ты подумал, что я пытаюсь, как ты сказал, тебя облапошить.

— Подарок, — осторожно повторил Джо. — Но что именно это значит? Некая Лучана Бари приготовит мне праздничный ужин?

Нонна весело усмехнулась.

— Один ужин? — Она неопределенно махнула рукой. — И что от него толку? Я же все равно буду беспокоиться, что ты не питаешься как следует. Нет, Джои, синьорина Бари станет у тебя работать.

— Работать у меня? — От неожиданности Джо вскочил. — Нет, нет, минуточку…

— Не волнуйся, она много денег не потребует.

— Что? Она еще будет мне чего-то стоить? — У него расширились глаза. — Я что-то не пойму… Ты даришь мне на день рождения повариху, и я должен ей платить?

— Ну естественно. — Нонна тоже встала. — Ты же не хочешь, чтобы я выплачивала жалованье твоей прислуге?

Глаза у Джо уже почти вылезли из орбит. Он никак не мог уловить логику, все это было похоже на какой-то бездарный розыгрыш…

— А если я откажусь?

— Что ж, — вздохнула нонна, — тогда мне придется позвонить синьорине Бари и сообщить, что работы у нее нет. Ох, как это будет непросто, потому что работа ей очень нужна. — Она отвернулась и принялась убирать со стола посуду. — Понимаешь, несчастная женщина в долгах как в шелках.

— В долгах, — повторил Джо, словно ученый попугай. — У нее долги?

— Да. Бедняжка здесь совсем недавно, ей так трудно…

— Она из Италии?

Нонна налила в раковину жидкого мыла и открыла кран с горячей водой.

— Она приехала сюда месяцев пять-шесть назад. Ей здесь пока все в диковинку. Я уже не говорю про деньги. Ты же знаешь, как дорога сейчас жизнь. Особенно для приезжих. А синьорина уже немолода, что только усложняет ее положение.

Джо плюхнулся на стул, возвел глаза к небу и с шумом выдохнул. Ясно: старушка-иммигрантка, по-английски ни бельмеса, пустилась в одинокое плаванье по бурным неласковым водам океана по имени Сан-Франциско…

— Ладно, забудем, Джозеф. — Нонна бросила внуку через плечо печальную улыбку. — Скажу ей, что просто ошиблась, когда предложила работать у тебя. Думаю, она сможет убедить своего домовладельца не выгонять ее из квартиры еще месяц. Должно же быть в нем что-то человеческое, он не сможет выставить несчастную на улицу.

— Чертов домовладелец, — пробормотал Джо и покачал головой.

— Именно. Он требует, чтобы она съехала к понедельнику. А синьорина Бари так обрадовалась, когда узнала, что ты выделил бы ей в доме отдельную комнату.

Молодой человек встрепенулся.

— Минуточку…

— Передай мне кофейник, пожалуйста. С дальней конфорки.

Медленно, словно держа штангу на плечах, он поднялся, протянул бабушке кофейник и взял полотенце.

— Ой, Джозеф, только взгляни на себя. — Нонна накрыла его руку своей. — Я расстроила тебя?

— Да уж, — отрезал Джо, — мне неприятно думать, что какая-то милая старушка окажется на улице.

— Конечно, у тебя ведь доброе сердце, — вздохнула бабушка. — Но не бери в голову, это ведь не твоя проблема. Я ошиблась, пообещав синьорине, что ты возьмешь ее на работу. Ни о чем не беспокойся, бамбино, ведь у нас в Америке хорошо относятся к иммигрантам. Есть бесплатные столовые для бедняков, служба социального обеспечения…

— Мне кажется, я мог бы нанять ее на некоторое время, — медленно произнес Джо.

Он все же ждал, что нонна замашет руками, скажет, что это необязательно… Ну хоть немного поотнекивается. Но она бросилась к нему, сияя словно весенняя заря.

— Ты хороший мальчик, Джозеф! Я знала, что ты сделаешь это для нее.

— Я сделал это для тебя. И не забудь, я согласился, но не надолго.

— Конечно, конечно. — Бабушка улыбнулась еще шире. — Месяца два, от силы три…

— Две недели, — отрезал Джо, — максимум три. К тому времени, я надеюсь, синьора найдет себе настоящую работу и жилье.

— Синьорина, — поправила нонна, красноречиво посмотрев на внука. — Впрочем, это неважно, — добавила она, опуская руки в мыльную воду. — Ах, бедняжка.

— А в чем дело? — нахмурился молодой человек. — Ты хочешь мне о ней что-то рассказать?

— Моя врожденная честность понуждает меня признать, что синьорина очень непривлекательна.

— Непривлекательна?

— Да. Она крайне бледна, худа и плоска, как мальчик. — Нонна сделала несколько движений рукой вокруг своей пышной груди. — У нее нет… нет…

— Я догадался, — прервал Джо. — А ты уверена, что она итальянка?

Бабушка хихикнула.

— Абсолютно. Она училась кулинарии во Флоренции. — Ее улыбка померкла, она слила воду в раковине и вытерла руки о край фартука. — Она, как теперь говорят, не первой свежести. Немолода, Джозеф, немолода.

Бледная, тощая старушка, к тому же не говорящая по-английски… Что ж, нужно помогать страждущим, вздохнул про себя Джо. Много раз в своей жизни ему приходилось слышать проклятья, а теперь вот представился случай совершить благодеяние и заслужить место в раю.

— Ладно, — смилостивился он, — главное — чтобы готовить умела, остальное неважно.

Нонна повернулась к нему с многозначительным видом.

— Да, вот еще что. Пожалуйста, не волнуйся, она не станет докучать тебе своим излишним вниманием. Честное слово.

Оно и к лучшему, подумал Джо.

— Я же знаю, женщины сходят от тебя с ума, Джои.

— Ну, да. — Он попытался изобразить застенчивость. — Случается.

— Но этой синьорины можешь не опасаться.

— Конечно, учитывая ее возраст…

— Ей не нравятся мужчины.

— Прекрасно.

— Нет, Джозеф, я имела в виду, что… — Нонна наклонилась к внуку, — ей не нравятся мужчины.

В последнюю фразу был явно вложен тайный смысл. Молодой человек вопросительно посмотрел на бабушку.

— Ты хочешь сказать… — запнулся он. Нет, подразумеваемое слово в ее присутствии Джо произнести не мог. — Ты хочешь сказать, — снова начал он, — что ей действительно не нравятся мужчины?

— Совершенно верно. — Нонна уперла руку в бок. — Теперь понял? Все складывается чудесно, она не причинит тебе беспокойства. Так же как и ты ей. А я могу спокойно отправляться на тот свет, зная, что ты питаешься правильно.

— Никуда ты не можешь отправляться, маленькая мошенница! Мы тебя не отпустим.

— Прекрати обзываться, — улыбнулась бабушка. — Я просто практичная старушка, обожающая своего внука, поэтому хочу сделать тебе полезный подарок.

— Уж подарок так подарок! — рассмеялся Джо, повесил полотенце и обнял ее. — И я не обзываюсь, а констатирую факт: ты настоящая мошенница. Поэтому я никогда не играю с тобой в покер.

— Льстец! — Нонна посмотрела на внука из-под полуопущенных ресниц. — Ты гораздо умнее и хитрее такой старушки, как я.

— Не знаю, не знаю, — усмехнулся он.

— Ну что, еще эспрессо?

Джо покачал головой.

— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, надо бежать.

— Так скоро?

— Я приглашен на вечеринку. Один мой приятель, с которым я играю в сквош, собирается… — «жениться», чуть не выпалил он, но давать бабушке повод вернуться к любимой теме не хотелось, — отпраздновать кое-что. Я обещал приехать. Это недалеко, на Ноб-Хилле.

— Вот оно что, — улыбнулась нонна, взяв лицо внука в ладони и расцеловав в обе щеки. — Как мило! Что ж, желаю тебе хорошо провести время, Джо.

— Постараюсь. — Джо взял пиджак, обнял бабушку, и они пошли к двери. — Я очень люблю тебя, нонна.

— И я тебя, — ответила та, подставляя щеку для поцелуя. — Не забудь: твоя новая повариха приедет завтра утром ни свет ни заря.

— Да, да. — Он уже все забыл. Впрочем, ничего страшного не случится, если милая старушка повозится на кухне недельку-другую, пока не найдет серьезной работы. В городе, должно быть, много таких, кто захочет воспользоваться услугами настоящей поварихи-итальянки. Даже несмотря на то, что она старая некрасивая лесбиянка. — Я буду ждать ее. Так как, говоришь, ее зовут?

— Лучана. Лучана Бари.

— Точно. Лучана Бари из Флоренции. — Джо улыбнулся, остановившись на ступеньках. — Она уже начинает мне нравиться.

— Вот и отлично.

Люсинда Бэрри, из семьи тех самых родовитых Бэрри, проживающих в Бостоне, ведущих свою родословную от первых поселенцев, которые приплыли в Америку на корабле «Мейфлауэр» еще в 1620 году и недавно обанкротились…

Люсинда Бэрри, переехавшая с восточного побережья страны на западное и поклявшаяся не встречаться больше с мужчинами, после того как бывший жених променял ее на безмозглую кривляку…

Люсинда Бэрри, которую домохозяин только что выставил за дверь за просрочку квартплаты, которая окончила краткосрочные курсы «Готовим быстро», возглавляемые шеф-поваром по фамилии Флоренцо в Школе кулинарных искусств Сан-Франциско, которая завтра должна была впервые приступить к работе в качестве поварихи у очаровательного мужчины с гомосексуальными наклонностями в надежде, что он из вежливости не заметит того, что она умеет только кипятить воду и, что удивительно, взбивать очень вкусное джелато…

Эта самая Люсинда Бэрри стояла в дамской комнате, сиявшей полированным мрамором и золотом, в доме на Ноб-Хилл, смотрела на свое отражение и недоумевала, почему Судьбе было угодно сотворить все это именно с ней.

— Нет, я не могу, — шептала она зеленоглазой блондинке в зеркале.

Глупости, очень даже можешь, подбадривало отражение. Да и выбора у тебя нет.